Все мы родом из родительского дома. Записки психоаналитика - Дональд Вудс Винникотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коротко хотелось бы сказать, что, с моей точки зрения, деструктивность как черта личности довольно быстро обнаруживается в момент переживания гнева, фрустрации, ненависти или страха. Любому человеку сложно принять на себя ответственность за проявление деструктивности по отношению к объекту, который воспринимается как хороший, то есть вызывающий чувство любви.
Интеграция – то, о чем здесь стоит упомянуть, так как если индивид представляет собой полностью интегрированную личность, он должен принять на себя ответственность за все принадлежащие ему чувства и мысли. Напротив, недостаток интеграции в том, что приходится выносить вовне то, что мы не принимаем в себе, и цена тому – утрата деструктивности как части личности.
Итак, я говорю о развитии как процессе, свойственном каждой личности, подразумевающем принятие ответственности за все чувства и мысли. В этой связи понятие «здоровье» тесно связано с уровнем интеграции, благодаря чему все вышеперечисленное будет возможно. Здоровому человеку не приходится в полной мере использовать механизм проекции, чтобы совладать со своими деструктивными импульсами и мыслями.
Я не стану затрагивать самые ранние стадии, так называемые примитивные аспекты эмоционального развития. Мы не будем обсуждать первые недели или месяцы жизни ребенка. Распад личностной структуры на данном этапе в дальнейшем приводит к возникновению тяжелого психического расстройства – шизофрении, о чем в рамках данной лекции говорить не планируется. В данной работе я предполагаю, что в каждом случае родители смогли обеспечить ребенку надлежащие условия, необходимые для его здорового развития. То, что я хочу сказать, имеет отношение как к уходу за здоровым ребенком в соответствии со стадией развития, так и применимо для психотерапевтического лечения ребенка или взрослого; в идеале в рамках терапии удается завершить процессы, которые не были завершены в ходе естественного становления личности.
Я намерен представить вашему вниманию некоторые примеры из психоаналитической практики. Не стану утомлять вас лишними подробностями и постараюсь придерживаться обсуждаемой темы.
СЛУЧАЙ 1
Этим случаем со мной поделился практикующий психоаналитик на приеме. Он начал сессию с рассказа о том, как ему довелось наблюдать одного из своих пациентов за пределами врачебного кабинета выполняющим работу, которая требовала высокой точности и большой сноровки. Пациент делал быстрые движения, был очень ловок и расторопен. У моего пациента (по совместительству – терапевта того мужчины) возникли сомнения, хорошо это или плохо с профессиональной точки зрения, хотя он радовался, что увидел пациента за работой. Затем он вспомнил, как сам любил проводить время в пасхальные каникулы. У него был загородный дом, где ему очень нравилось работать в саду и что-то мастерить, использовать инструменты. Затем он стал описывать подробности загородной жизни. Не вдаваясь в детали, скажу, что он вернулся к теме своего недавнего анализа, где большую роль играли разные станки. По пути ко мне он часто останавливался у витрины магазина, где был выставлен металлорежущий станок с роскошными зубцами. Так мой пациент демонстрировал оральную агрессию – как выражение инстинктивного желания получить удовлетворение со всей безжалостностью и деструктивностью. Можно назвать это поеданием. Цель терапии – проработать безжалостность примитивного влечения и не дать ей поглотить себя. (Мой пациент был знаком с теорией и осознавал суть происходящих с ним процессов, но нуждался в анализе, чтобы понять инстинктивную природу своих переживаний и телесного реагирования.) За час нам удалось многое обсудить, включая вопрос: можно ли дважды съесть один и тот же пирог?
Вывод, который я сделал, заключается в следующем: в представленном материале, затрагивающем тему примитивных влечений и деструктивного отношения к объекту, есть отсылка и к созидательным мотивам. Представив своему пациенту подобную интерпретацию о его желании разрушить (поглотить) меня, я напомнил ему о созидании. Созидательное начало присутствовало и в хаотичных действиях слаженно работающего мужчины, описанного выше, и в рассказе моего пациента-психоаналитика о работе на загородном участке. Он мог ломать стены или рубить деревья и получать от этого удовольствие, но смысл и значение действиям придавало наличие созидания. Все, что делает человек, – одновременно разрушение и созидание.
Дело в том, что нам невыносимо осознавать деструктивное намерение в первоначальном влечении. Принять этот факт помогает напоминание о том, что, разрушая, мы созидаем.
Мне вспомнился случай с одной женщиной. В начале лечения я совершил ошибку, которая чуть все не испортила: предложил собственную интерпретацию орального садизма – безжалостного поедания объекта примитивного влечения. Основания для этого имелись, я был прав, но моя интерпретация оказалась поспешной. Это мне урок. В ходе дальнейшего длительного лечения пациентка изменилась и стала устойчивой интегрированной личностью, способной услышать правду о своих примитивных импульсах. Но произошло это лишь через 10–12 лет ежедневного анализа.
СЛУЧАЙ 2
Ко мне в кабинет вошел мужчина и увидел диктофон. Он лег на кушетку, приготовился к работе и сказал: «Я был бы рад, если бы мой случай оказался полезен для науки». Я отметил про себя, что высказывание пациента могло означать одно из проявлений деструктивности, с чем я постоянно сталкивался в течение двух лет работы с ним. Ближе к концу сессии пациент испытал новое для него чувство зависти ко мне как к успешному аналитику. Ему захотелось поблагодарить меня за помощь и понимание. Такое случалось и раньше, но в тот момент его деструктивные намерения по отношению, как он полагал, к хорошему объекту были слишком очевидны. После тщательного разбора я напомнил ему о его пожелании относительно ценности своего случая для науки, которое он выразил в начале сессии, увидев диктофон. (Конечно, об этом можно было и не напоминать: важен факт сам по себе, а не его обсуждение.)
Когда я связал эти два момента, пациент согласился со мной, но этого не произошло бы, если бы я представил свою интерпретацию раньше, то есть если бы я сразу интерпретировал его желание быть полезным как деструктивное намерение. Сначала он должен сам обнаружить и признать свое деструктивное стремление. После этого мужчина оказался готов вступить в более близкий контакт со своей деструктивной частью. Позднее он признался, что в его понимании созидательный мотив становится очевидным только после принятия факта существования деструктивного намерения. До осознания этого у него не возникало ощущения цельности и основательности, а именно за этим он пришел в терапию.
Без сомнения, мой пациент проделал большую работу. Однако всякий раз, когда он достигал успеха, его посещало чувство бессмысленности и тщетности и рождалась потребность доказать бесполезность своих усилий.
