В убежище (тематическая антология) - (Берхард Борге) Андрэ Бьерке

Пока Карстен подал еще бутылку, я отметил, что Лиззи беспокойна и возбуждена. В ее глазах появилось загнанное выражение, как у зверька, оказавшегося в ловушке. Карстен опекал ее по-отечески, усадил с собой рядом на софу и протянул наполненный до краев бокал.

— Ты устала, малышка? Или что-то случилось? Лиззи послушно выпила вина. Щеки ее быстро порозовели, в глазах появился блеск.

— Этот Рейн опять явился к моему мужу. Нет, это свыше моих сил! От него тянет холодом, вы представляете? Весь дом становится ледяным и пахнет сыростью… Нет, я не знаю, как объяснить! Я бы никогда не отважилась пожать ему руку! Мне кажется, он весь мокрый и скользкий, как рыбья чешуя… Я скорей убежала, как только он пришел.

Мне очень стыдно, но я ничего не могу с собой сделать… Это смешно, я понимаю… Но я ничего… Может, я сумасшедшая, Карстен? Объясни мне… Ты всегда так хорошо говоришь… Извините меня, я всегда бегу к Карстену, он так добр, он так хорошо на меня действует…

— Что вы говорите? Неужели наш друг Карстен может действовать на людей успокаивающе? — спокойная улыбка Танкреда разрядила наше замешательство. — Вот тебе, Эбба, какие на свете случаются чудеса. А я-то считал, что это вранье, будто есть люди, которые прекрасно себя чувствуют и могут уснуть в комнате ужасов у мадам Тюссо.

— Так этот Рейн не прекратил своих посещений? — спросил я. — Видно, он знает слишком уж много старых легенд. Будем надеяться, что он скоро выдохнется!

— Я не имею понятия, о чем они говорят между собой, — снова заговорила Лиззи, но теперь чуть спокойнее. — Я никогда не слушаю, и потом, они ведь закрывают дверь. Они там сидят очень подолгу. А вы знаете, я ведь ни разу не слышала чтобы он что-то сказал! Пока я не уйду из комнаты, он вообще не раскрывает рта. Ах, нет, однажды я все-таки слышала его голос — через стену… В самый первый раз, когда он к нам явился…

— А что он сказал? — спросили одновременно мы с Моникой.

— Какой-то пустяк… Но я почему-то ужасно перепугалась! Он сказал… Я услышала только обрывок фразы: «СОЙТИ НА БЕРЕГ»… У него такой хриплый, пришептывающий голос. Мне почему-то стало так плохо, так тяжело, что я ушла из столовой, заперлась у себя в комнате и легла. Я решила, что я заболела. Представляете, такая глупость! И вот он приходит — два раза в педелю, — и каждый раз, каждый раз мне так плохо…

— Лиззи, скажи нам, а как у тебя сейчас с мужем? — ласково спросил Йерн, обняв ее за плечи. — Между вами все хорошо?

— Все хорошо, все просто прекрасно! — сказала она и выпрямилась, теперь она говорила, как примерная ученица. — Благодаря моему мужу, благодаря его помощи я стала самостоятельным человеком. Я… Но мне кажется, он от меня что-то скрывает. Это трудно объяснить, наверное, он считает, что я еще слишком молода, чтобы понять его мысли… Но мне неприятно знать, что он мне не доверяет. Он что-то от меня прячет…

Лиззи опустошила бокал. Мое любопытство было крайне возбуждено, но я колебался: удобно ли ее расспрашивать? Танкред тоже молчал, он глядел заинтересованно и явно ждал продолжения. И Лиззи стала рассказывать:

— У нас в доме, наверху, есть небольшая комната, в которую я ни разу не входила. Муж сказал, что там совершенно прогнили половицы, можно ступить на гнилую доску, и все обрушится. В общем, он запретил мне туда входить. Но странно, что сам он туда ходит и, главное, всегда запирает дверь. А мне почему-то нельзя туда даже заглянуть. Я его очень уважаю, я прекрасно понимаю: кто он — и кто я… И я стесняюсь его расспрашивать. Он говорит: «Из всех женских пороков самый невыносимый — это любопытство»… Карстен, можно мне еще немножко вина?

Карстен наполнил ее бокал, она сделала еще глоток, и мне бросилось в глаза, какие у нее тонкие, худые и бледные руки. Если бы я был художником, я бы взял эти руки как образ человеческой слабости. Исполненный жалости и сочувствия, я отвел глаза. Она продолжала:

— Дело в том, что он ходит туда ночью. И этого я тоже не понимаю, но боюсь спрашивать… Я как-то не спала — я вообще очень плохо сплю — и впервые услышала… У нас спальни рядом, и я услышала, что муж поднялся и куда-то пошел. Ключи звякали. Было около двух часов. Муж пошел наверх, открывал дверь ключом, значит: это была именно та дверь. Остальные не заперты… И потом очень долго было тихо. Я лежала и думала: может, ему не спится и он решил поработать, почитать, просто подумать в тишине? Но почему не в кабинете? Ну, пусть — просто так, ничего… В кабинете он работает днем, а сейчас ему захотелось побыть именно там. Мне совсем расхотелось спать, я ждала очень долго, часов в пять я уснула. Утром я хотела его спросить, но подумала: как-то неловко… Не дай Бог, он решит, будто я за ним шпионила. Он такой внимательный, заботливый — а я отвечу ему черной неблагодарностью? Пусть поступает, как считает нужным, а я не должна совать нос, как… Но мне все равно очень больно и обидно. Тем более, что, оказывается, он довольно часто там сидит по ночам. И ни разу мне ни словом не обмолвился — а меня это просто терзает…

Лиззи сделала еще глоток. Она раскраснелась и замечательно похорошела. Видно, ей было полезно поделиться своей тайной заботой. Она вздохнула и с улыбкой произнесла:

— Какая же я эгоистка! Простите меня, пожалуйста… Все мои проблемы не стоят выеденного яйца, и вообще, я так разоткровенничалась… Это очень нехорошо с моей стороны. Карстен, я кажется опьянела!..

Через час мы собрались уходить, а Лиззи осталась. Карстен был трогательно нежен и, думаю, ей хотелось поговорить с ним наедине.

— Кажется, наш писатель весьма заинтересован рассказами милой малютки, снисходительно улыбаясь, заметил Танкред по дороге домой. — По-видимому, он надеется на интересный материал. Этот Пале, должно быть, и впрямь редкий зверь. На месте Йерна я назвал бы рассказ «Тайна старого чердака».

Эбба взглянула на Монику, и обе женщины расхохотались.

— Танкред! — воскликнула Эбба. — Какой же ты все-таки милый! Нет, дорогой, новое произведение нашего писателя будет называться «Треугольник» I А Моника добавила:

— И это будет не рассказ, а роман!

Надо признать, для меня это дамское наблюдение оказалось не меньшей неожиданностью, чем для Танкреда. Мы переглянулись, пожали плечами и, как мне кажется, подумали об одном и том же: «Ах, эти женщины! Вечно им мерещится любовь…» Через некоторое время Танкред сказал:

— Наверное, я плохой психолог, но не в том суть… По правде говоря, мне бы очень хотелось познакомиться с господином Пале. Его ночные бдения на чердаке выглядят весьма интригующе.

— Возможно, он предается там юношескому пороку, — проговорила Эбба с серьезным видом.

— Да! И держит там самую большую порнографическую библиотеку Норвегии! — весело поддержала Моника, — Я же говорю: он противный!

Танкред сорвал травинку и, пожевав ее, выбросил:

— Нет, этот таинственный иностранец меня определенно интересует. Бог его знает, не связан ли он каким-то образом с тем, что происходит в «пиратском гнезде»? Арне купил дом в феврале, а Пале появился весной… Да, непременно нужно как-то проникнуть на этот чердачок. Непременно! Но как? Вот премудрость, которая не снилась гамлетовским мудрецам…

Вечером мы все собрались в гостиной. Йерн пришел к нам, отвечая визитом на визит, и Арне возвратился из Лиллезунда. После ужина мы решили сыграть в карты. Остановились на покере. Хозяин дома принес виски и содовую, и мы углубились в благородную азартную игру.

О лимите не договаривались, но поначалу ставки были маленькие, и все играли осторожно. Потом Арне попытался пару раз вздуть ставки, но, как выяснилось, он блефовал. Выигрывал Йерн, он сгребал свои выигрыши с важной ухмылкой всезнайки.

Арне продолжал проигрывать. Ему постоянно не везло, но он не бросал игры. И блефовал все грубее и заметнее. «Забавно, — подумалось мне, — как он слаб в покере. Я бы скорее предположил обратное…»

Снова сдали карты. На этот раз у меня было два короля. Я прикупил три карты и получил еще короля.

— Сколько тебе карт, Арне?

— Ни одной.

Арне глядел на нас сфинксом. Боже, неужели он думает нас убедить, будто у него эдак сразу «стрит» или «флеш»? Знаем мы эти штучки! Я сказал, что готов открыть карты, предложив десять крон. Эта партия должна была стать моей.

— Ставлю на пятьдесят больше, — твердо сказал Арне и подвинул через стол кучу жетонов. Остальные спасовали.

— Ты у нас человек богатый, — сказал я. — Что тебе стоит потерять пару-другую зелененьких… Еще пятьдесят, господин директор!

— И еще сто.

Его ответ последовал незамедлительно. Кучка жетонов на столе превратилась в пирамиду Хеопса.

— Я хочу посмотреть! — категорически потребовал я. — Я абсолютно уверен: двух «двоек» у тебя нет! Если опять блефуешь, я тебя заранее прощаю. Можешь тогда не «вскрываться». Капитулируй, мой дорогой, и получишь пять крон в утешение!