С Потомака на Миссисипи: несентиментальное путешествие по Америке - Мэлор Стуруа

«Осторожно. Индейская собственность» — предупреждал огромный плакат над пристанью.

— Чарли вы найдете в штабе, — сказал Пронзенный Стрелой, проверив мой пропуск. Мускулистой рукой, татуированной от кончиков пальцев по самое плечо, он указал в сторону небольшой деревянной сторожки, припаянной к скале и наполовину свисавшей над океаном.

Чарли сидел за столом и просматривал бумаги. Я представился, мы обменялись рукопожатием. Некоторое время молча изучали друг друга, как мне показалось, со взаимным любопытством, а затем, не сговариваясь, засмеялись.

— Вы президент Алькатраза? — спросил я его.

— У нас на острове нет ни президентов, ни королей, ни вождей, — ответил Чарли. — Алькатразом управляет совет из семи человек, который переизбирается каждые девяносто дней.

— Почему так часто?

— А потому, что все должны принимать участие в управлении, учиться ему. В этом смысле наш: остров — школа.

— У меня на родине говорят — «кузница кадров», — улыбнулся я.

— Кузница — это правильно. Кузница — это подходит, — согласился Чарли. Поймав мой взгляд, скользнувший по двум тщательно выутюженным черным костюмам, подвешенным к столбу, который стоял посреди комнаты, Чарли сказал:

— На всякий случай. Если власти надумают возобновить переговоры. Но пока в них нет надобности. Пока мы обходимся вот этим. — Чарли погладил свою куртку со скрещенными томагавками.

Нашу беседу прервал Пронзенный Стрелой.

— Чарли, ребята все выгрузили. Ждут тебя. Чарли оперся руками о стол и с огромным усилием приподнялся.

— Подай костыли, — сказал он Пронзенному Стрелой. У него были парализованы обе ноги. — Я скоро вернусь, а вы пока осмотрите остров. Я пришлю Алвина, чтобы он проводил вас.

Чарли и Пронзенный Стрелой ушли. В ожидании обещанного гида я стал прохаживаться по комнате. Штаб у защитников Алькатраза был замечательный. На стене висел черный телефон. Под ним красными буквами было написано: «Горячая линия с Вашингтоном». Ирония подписи заключалась в том, что власти, стремясь отрезать остров от внешнего мира, лишили его электричества и всех средств связи. Черный телефон красноречиво молчал.

Слева от телефона к стене был прикреплен лист ватмана с написанным от руки текстом Билля о правах свободной индейской территории Алькатраз. Его стиль намеренно перекликался с Декларацией независимости. Даже почерк имитировал готическую вязь «отцов-основателей», хранимую под пуленепробиваемым стеклянным колпаком в холле вашингтонского Национального архива. Последний параграф билля гласил: «Алькатраз — идеальный символ. Он — тюрьма, подобно индейским резервациям. Алькатраз — идеальный символ. Он свободен как ветер. Отсюда мы сделаем первый шаг от крайнего отчаяния к надежде на лучшую жизнь».

Под ватманом стоял пюпитр из грубо сколоченных досок. На нем лежала раскрытая посередине огромная конторская книга. Чья-то решительная рука перечеркнула в ней красными чернилами графы прихода и расхода и прочую бухгалтерскую канитель. Вместо них были вписаны четыре новых деления: имя, фамилия, адрес, племя. То была книга посетителей Алькатраза. Остров стал местом паломничества американских индейцев, их Меккой. Около двадцати тысяч человек побывало здесь в течение первых десяти месяцев. Я листаю шершавые страницы книги. От них веет ароматом куперовских романов. Звучные имена, экзотические названия племен — ирокезы, могикане, сиу, апачи, навахо, хопи, шошоны, шайены… Это индейский Антей прикасается к земле-матери, чтобы набраться сил.

Увлекшись изучением книги, я не заметил, как в комнату вошел парнишка лет пятнадцати-шестнадцати. Он остановился у порога и терпеливо ждал, пока я подниму голову.

— Алвин?

— Да. Чарли сказал мне, чтобы я показал вам остров.

— Ну, тогда пошли. Впрочем, одну секунду. Вот только распишусь в книге…-

Я вынул из кармана ручку, но вдруг заколебался.

— А мне можно?

— Думаю, что да, — ответил Алвин, испытующе глядя на меня. Он, видимо, понял причину моей нерешительности.

Я снова склонился над книгой. Имя, фамилия. Все в порядке. Адрес — Москва. Племя. Племя? Я задумался, водя ладонью по шершавой бумаге. Затем написал — коммунистическое…

К тюремным корпусам вела узкая полуобвалившаяся лестница. Ее ступени напоминали изъеденные цингой зубы сказочного чудовища. Мы осторожно карабкались по ним. Впереди Алвин, позади я. Мальчик был гибок как кошка и как кошка лениво-грациозен. И глаза его были полузакрыты, как у кошки. А длинные черные волосы перехватывала красная лента, струившаяся по лбу, словно сабельное ранение. Алвин родился в Неваде, но считает себя коренным жителем острова, поскольку находится на нем с первого дня оккупации.

Мы миновали сторожевую вышку. На ней развевался флаг — государственный флаг Алькатраза, знамя «Индейцев всех племен». На лазурном фоне полотнища были вышиты красными нитками вигвам, а над ним сломанная пополам трубка мира. «Нет мира над индейскими хижинами» — слышалось в шелесте знамени.

— Это мы водрузили его, — сказал Алвин. В полузакрытых глазах мальчика вспыхнула гордость. Он отсалютовал флагу…

Тюремные ворота были распахнуты настежь. Над ними распростер крылья американский орел, вырезанный из дерева и выкрашенный в черный цвет. В когтях он держал герб США с девизом «Страна свободных». Орел скорее напоминал стервятника. Впрочем, и свобода в Америке напоминает нечто иное. Прибитый над входом в тюрьму бывшими хозяевами Алькатраза и умышленно оставленный в неприкосновенности нынешними герб США выглядел злой пародией на самого себя.

Мы переступили тюремный порог. По обе стороны коридора в три этажа громоздились железные клетки. Этажи соединялись между собой винтовыми лестницами, тоже железными и тонкими, как штопор. Наконец-то я увидел воочию эту бесконечную панораму прутьев — тюремных тростников, знакомую по бесчисленным гангстерским кинофильмам. Но камеры были пусты. Гангстеры вслед за пеликанами покинули остров. Надзиратели не вышагивали по мостикам, бегущим вдоль железных клеток. Не громыхали засовы, не звенели цепи, не звучала команда. Кругом было тихо, как в космосе.

Я взглянул себе под ноги. На цементном полу, усеянном гравием, осколками стекла, обрывками бумаги, щепками и тряпьем, огромными красными буквами было написано: «Будь решительным. Не страшись никаких жертв. Преодолевай любое препятствие ради достижения победы». Несколько поодаль был нарисован двухметровый кулак, «Вся власть краснокожим!» — провозглашала подпись под ним.

— Это дело наших рук. Мы разукрасили тюремный пол во время первого пау-вау[3], проходившего здесь сразу же после захвата острова, — сказал Алвин.

Я собрался было просить его показать мне камеры, где сидели Аль-Капоне, «пулемет-Келли» и другие знаменитые обитатели. Алькатраза, но, увидев надписи на полу, прикусил язык. Стало неловко соваться со всей этой пошлой гангстерской экзотикой к мальчику, витавшему в совершенно иных эмпиреях.

Впрочем, над некоторыми железными клетками значились имена их жильцов, старательно выведенные белой масляной краской. Это были имена президента, министра внутренних дел, директора ФБР, мэра Сан-Франциско, федерального судьи… Были тут и общие камеры для наблюдательных советов ряда корпораций, главным образом электрических компаний, хищнически захватывающих воду у индейских резерваций.

— Это не прошлые, а будущие обитатели «Острова дьяволов»[4], — решил на всякий случай просветить меня Альбин. Он говорил совершенно серьезно.

Я от души расхохотался. Даже слезы выступили на глазах.

— Здесь нет ничего смешного. Мы будем судить их за геноцид.

Я поперхнулся. В устах мальчика, почти еще ребенка, слово «геноцид» прозвучало как-то особенно зловеще. Дети его возраста обычно не знают этого слова. Но Алвин уже знал его. И не только понаслышке. Глаза моего гида еще больше сузились. Красная лента, струившаяся по лбу мальчика словно сабельное ранение, еще больше заалела. По крайней мере, мне так показалось. Я потупил взор и уперся в надпись на цементном полу: «Будь решительным. Не страшись никаких жертв. Преодолевай любое препятствие ради достижения победы».

— Правда твоя, Алвин. Здесь нет ничего смешного, — сказал я после минутного неловкого молчания…

Варварское истребление индейцев — одна из самых жутких страниц в истории Америки. Более ста лет назад, в 1869 году, комиссия, учрежденная президентом Грантом, разразилась покаянным документом, в котором говорилось: «История отношений между нашим правительством и индейцами представляет позорный ряд нарушенных договоров и неисполненных обещаний… История отношений между индейцами и белым пограничным населением представляет собой, как правило, отвратительную цепь насилий, убийств, грабежей и неправды с нашей стороны и, как исключение, дикие взрывы отпора со стороны краснокожих».