Умри стоя! (Доблесть и честь) - Артём Мичурин

Ехали долго. Говорить отчего-то не хотелось. В закрытом наглухо кунге было темно и душно, совсем как тогда, восемь с лишним лет назад. И, как тогда, впереди ждала неизвестность.

Через три часа пути колонна остановилась. Работники полевой кухни споро распределили горячий обед по машинам, спустя пятнадцать минут так же оперативно собрали пустую посуду, и процессия снова набрала ход. Из приоткрытой на время двери Глеб смог разглядеть только привычный сосновый лес по обочинам грунтовой дороги.

Когда лоскуты неба, видимые через закрытые прозрачной клеёнкой оконца, заметно потемнели, к ставшему за девять часов почти не различимым звуку двигателя добавился мощный, ощущаемый внутренностями гул турбин.

Машины остановились, выпуская личный состав из своих кузовов на бетон аэродрома.

Выгрузившееся отделение Глеба в полном составе замерло, разинув рты. Не более чем в двухстах метрах от автоколонны серыми махинами распластались по взлётному полю два огромных транспортника. Титанического размера двухпалубные самолёты поражали воображение. Таких Глеб никогда не виде. На счету его отделения было двадцать три учебных прыжка, но все они осуществлялись с бортов даже близко не подходящих габаритами к тем чудовищам, чьи продуваемые двигатели сотрясали сейчас воздух. Личный состав, прибывший в голове колонны раньше остальных, уже начал погрузку, заходя по гигантским мосткам в бездонное металлическое чрево. Чуть в стороне готовились к взлёту четыре тяжёлых фронтовых истребителя сопровождения, выглядевшие на фоне своих подопечных сущими букашками.

— «Тифоны», — уважительно протянул Крайчек, глядя на серых исполинов. — Ан-240. Я с таких всего дважды десантировался. В северной Африке и под Бишкеком, — уточнил он, не раздумывая, словно помнил каждую из своих бесчисленных операций во всех мелочах, после чего замолчал ненадолго, разглядывая со спины повзрослевших питомцев, и, перекрывая шум двигателей, гаркнул: — Ну что, штурмовики? Пустим кровь врагу?

Отделение моментально развернулось и, вытянувшись по стойке смирно, проревело в один голос:

— Так точно!

— И чего ждём, мать вашу?! Марш на борт!

Удаляющийся стук подошв по бетону аэродромных плит был ответом.

— Как же я завидую этим щенкам, — Виктор Крайчек, заложив руки за спину, провожал взглядом своих бывших курсантов.

Стоящая рядом Анастасия Репина промолчала, лишь кивнув с понимающей лёгкой улыбкой.

— Живее-живее! Проснулись все, едрить вашу! — в две глотки орали сержанты, подгоняя прибывших на погрузку рядовых. — Занять места! Вещмешки под жопу!

— Вроде и не поменялось ничего, — Усмехнулся Глеб, гремя подошвами по металлическим мосткам.

— Как дома, — ответил Преклов.

— Шевелитесь, ротозеи! Минута простоя этих «птичек» стоит дороже, чем вся ваша сраная никчемная жизнь!

Брюхо «Тифона», напоминающее длинный танковый ангар, было разделено горизонтальной перегородкой на две неравные части. Внизу, как успел заметить Глеб, стояла закреплённая стальными тросами техника. Верхняя палуба, чуть менее просторная, была отведена под размещение личного состава. От кормы к носу здесь тянулись шесть рядов сидений привычной максимально простой и лёгкой конструкции из алюминиевых труб и натянутого между ними перфорированного брезента, повёрнутые попарно друг к другу. В случае необходимости вся это «меблировка» могла быть в экстренном порядке демонтирована, а место живой силы занял бы полезный груз. Редкие иллюминаторы находились гораздо выше уровня глаз сидящих, и предназначались явно не для наблюдения за проплывающим внизу пейзажем.

Глеб прошёл ближе к середине фюзеляжа и, затолкав вещмешок под матерчатое сиденье, занял приглянувшееся место во втором от левого борта ряду. Подтянувшееся следом отделение расселось рядом, скучковавшись, по старой памяти, звеньями.

— Обалдеть! Вот это машина! — Преклов, всё ещё находясь под впечатлением от увиденного, крутил головой на сто восемьдесят градусов, не уставая поражаться чуду инженерной мысли, в чреве которого находился.

— Не близко нам лететь, судя по всему, — прищурившись, «со знанием дела» выдвинул предположение Ульрих.

— А какая у него дальность? — Преклов как заворожённый пожирал глазами «Тифона», учащённо дыша.

— Это от груза зависит, — вставил Демидов. — Порожняком такие тысяч на пятнадцать сигануть могут. Ты ж, вроде, сдавал зачёты по матчасти.

— У меня с долговременной памятью плохо, — оправдался Толян. — Если на практике не сталкиваюсь, тут же забываю.

— А с полной загрузкой дальность снижается в четыре с лишним раза, — напомнил Глеб.

— Осталось только рассчитать массу груза и станет известно, сколько часов сна у нас в запасе, — усмехнулся Карл.

— На нижней палубе стоят две БМП «Молот», мобильный комплекс связи «Шайтан» и танк «Циклон», — отстранённым тоном сообщила Волкова. — Это примерно сто девяносто пять тонн. Плюс триста единиц личного состава с оружием и амуницией, не считая четырёх членов экипажа и семи специалистов инженерно-технического персонала — ещё примерно сорок восемь тонн. Итого — около двухсот сорока трёх тонн полезного и не очень груза. Это означает, что наш «Тифон» вплотную приблизился к своей максимальной взлётной массе и способен покрыть расстояние не больше чем три тысячи километров. Можете рассчитывать на четыре часа сна.

— Тебе самой от себя не тошно, — попытался съязвить Преклов.

— Самую малость, — пожала плечами Волкова.

— Эх, — вздохнул Димидов, — знать бы ещё, куда нас забрасывают.

— Для чего? — удивлённо приподнял бровь Глеб и вполне буднично добавил: — Мы же штурмовики. А нога штурмовика…

— …Всегда ступает по своей земле, — хором продолжило звено.

Расхожая поговорка, упав на удобренную стрессом почву, тут же вызвала смех. Тщательно скрываемое, но всё равно заметное напряжение немного отступило.

— Внимание! — раздалось из динамиков над головой одновременно с гулом пришедших в движение створок грузового люка. — Говорит командир борта двенадцать восемьсот сорок два. Зафиксируйте личное оружие и ручную кладь под сиденьями, затяните страховочные ремни. Взлетаем.

Шум турбин усилился, по фюзеляжу пошла ощутимая вибрация, но через минуту она исчезла. Других признаков отрыва от земли никто не заметил.

Поспать, как следует, в полёте не удалось. Обделённая шумоизоляцией утроба транспортника гудела, словно пустое ведро под градом. Через металлический пол было слышно, как скрипят стальные тросы, удерживающие на нижней палубе многотонную бронетехнику. Однажды, когда «Тифон» угодил в воздушную яму, пассажирам пришлось не на шутку поволноваться. Ощущение, будто «летающий ангар» вот-вот развалится, было настолько полным, что Глеб невольно зажмурился, сожалея о шести загубленных ротах с приданной бронёй. Но всё обошлось.

— Как вам, салажня? — прозвучал из динамиков радостный голос командира экипажа, едва «аттракцион» закончился. — Небось на утлых десантных корытах привыкли к комфорту? Палубу мне не изгадьте! Я прослежу.

— Козлина тупая, — возмутился Преклов, стряхивая со штанов крошки от галет. — Чуть не уронил.

— Он же не специально выискивал яму, — возразил Ульрих.

— А и не удивлюсь, если специально. Эти летуны никого кроме себя за людей не считают.

— С чего ты это взял? — недоверчиво покосился Димидов.

— Слышал от парней из отряда «К». Их воспитатель рассказывал, что у боевых пилотов со временем развивается какой-то синдром. Не помню названия. Короче, вылет за вылетом эти мудаки уверяются в собственном превосходстве. Ну правда ведь, получил координаты, отбомбился и назад. А за один вылет они на свой счёт могут десятки трупов записать, если не сотни. При этом врага ни разу в лицо не видя. Этакие, бля, громовержцы. Что им десантура со своими «пукалками», когда из бомболюков можно враз сорок тонн высыпать? Вот они и смотрят на всех сверху вниз, дескать, куда уж вам тягаться. Вы, мол, за всю жизнь столько не наколотите, сколько я за неделю.

— Это правда, — равнодушно пожал плечами Глеб.

— Правда-то, правда, — не унимался Преклов, — только вот заслуги летунов в том я не вижу. За них же всё автоматика делает. Какая может быть заслуга, если ему под жопу сунули машину, где от системы наведения зависит больше чем от человека? Он — второстепенная деталь, а не солдат.

— Ну, ты загнул. И какое же отношение имеет сказанное тобою к пилоту транспортника?

Преклов задумался, но, не найдя вразумительно ответа, махнул рукой:

— Да один хрен.

— А танкист, по-твоему, тоже не солдат? — заинтересовался темой Ульрих.

— Почему? Танкист — другое дело. Он, по крайней мере, видит врага. И вообще, танкисты сродни нам, всегда на передовой, в самом горниле, мать его, боя! — Преклов выпятил грудь, воодушевлённый собственной речью. — Вот артиллеристы, те да. За них тоже всё машина делает. Получили целеуказания, пальнули с двадцати километров, и трава не расти. А туда же. Боги войны, бля. Если уж так рассуждать, то самый, сука, что ни на есть, боец — это ракетчик, который первым повернул ключ на старт в две тысячи двенадцатом.