Тропою волка - Ирина Сербжинская

Магистр уселся в кресле поудобнее и взглянул на своего помощника.

— Это было очень давно, как ты понимаешь... но память моя летит, пронзая время...

Магистр помнил ту весну прекрасно. Более того, он отлично помнил даже тот проклятый день. Вернее, утро. Оно выдалось чудесным, хотя и прохладным. В Доршате зацветали вишни, тонкие деревца во внутреннем дворике стояли, окутанные нежными розовыми облачками. Тихое и безмятежное утро, слишком хорошее для того, чтоб не произошло какой-нибудь неприятности. Магистр всегда ожидал от жизни неприятностей и редко обманывался в своих ожиданиях.

Он медленно проследовал в свои покои, большие, холодные и неуютные. Там царил вечный полумрак из-за большого олеандра, закрывающего половину окна темно-зеленой глянцевой листвой. Управляющий парками несколько раз порывался срубить дерево, но Магистр всякий раз запрещал ему даже думать об этом. Огромный дубовый стол был погребен под бумаги; большинство из них требовали немедленного прочтения. Магистр поглядел на документы и заколебался: браться за работу или вначале все же дождаться неприятностей? Можно было скрасить ожидание беседой с Пиччи. Его любимица определенно собиралась вывести потомство и суетилась в своем домике даже больше обычного. При мысли о Пиччи взгляд Магистра смягчился. Кабинет его был увешан золотыми клетками в виде затейливых ажурных башенок, и маленькие желтые и зеленые птички весь день неутомимо порхали с одной жердочки на другую, услаждая слух Магистра мелодичным щебетанием. «Сахарные птички» — так называли их моряки, привозившие певуний из-за далеких морей. Они были баснословно дороги и потому щебетали лишь в самых богатых домах Доршаты. Магистр проверил, есть ли у Пиччи в фарфоровой поилке свежая вода, потом решительно уселся за стол, возле отворенного окна во внутренний двор, придвинул ближе ворох бумаг, взял в руку прекрасно очинённое коричневое перо... и замер. Сначала в самом конце подъездной аллеи раздался топот копыт, затем послышались чьи-то голоса во дворе. Хлопнула дверь, торопливые шаги по коридору направились к его покоям. Магистр удовлетворенно откинулся на спинку кресла и побарабанил пальцами по подлокотнику. Если ждать неприятностей с утра, они в конце концов тебя найдут. Не стоило и сомневаться.

В дверь осторожно стукнули.

— Входи, Фимат, — проговорил Магистр.

Фимат служил у Магистра с незапамятных времен и изучил привычки своего господина в совершенстве.

Он проник в кабинет, неслышно притворив за собой тяжелую дверь. Его гладко выбритое лицо не выражало абсолютно ничего. Казалось, если его попросят передать Магистру голову городского наместника на блюде, он внесет ее точно с таким же выражением лица. Вернее, с полным отсутствием какого бы ни было выражения. Магистру это нравилось.

— Что там? — Он бросил подозрительный взгляд на серебряный поднос в руках Фимата. На подносе лежал белоснежный конверт с изображением золотой летящей птицы. Магистр насторожился: — Из Белого Дворца?

— Только что привезли два письма, — сообщил Фимат, неслышно приближаясь к столу. — Одно приказано доставить вам.

Магистр не торопясь взял с подноса плотный конверт.

— А другое?

— Велено доставить в Северное крыло дворца, господину Наставнику воинской школы.

Магистр не сводил цепких глаз со слуги.

— Наставнику? Гм... Что произошло в городе за эту ночь? Что-то из ряда вон выходящее, если рано утром из Дворца нам присылают письма? А?

Фимат, не моргнув, выдержал испытующий взгляд.

— Думаю, вам лучше прочесть письмо, господин. Полагаю, все новости — там.

— Ага! — многозначительно проговорил Магистр, неторопливо вскрывая конверт костяным ножичком с серебряной рукоятью. — Значит, я прав? И ты, скорее всего, уже знаешь, что случилось? Ведь так?

Фимат прикрыл глаза.

— Отлично... — пробормотал Магистр и развернул лист дорогой голубоватой бумаги с золотым тиснением по краю.

Слуга еле слышно вздохнул. Он знал примерно, что может содержаться в письме из Белого Дворца, поэтому не удивился, увидев, как глаза его господина сначала стали круглыми, а потом недобро прищурились. На скулах расцвели красные пятна. Не прекращая чтения, Магистр раздраженно передвинул на столе стопку бумаги и отшвырнул попавшееся под руку перо. Тяжелая хрустальная пирамидка, которой придавливались особо важные документы, полетела на пол. Наконец Магистр дочитал письмо, уставился в окно невидящим взглядом и пробормотал сквозь зубы несколько выражений, услышав которые Фимат позволил себе многозначительно приподнять левую бровь. Магистр поднялся, едва не опрокинув кресло. Красные пятна на его щеках угасли. Он засунул конверт в рукав и стремительно вышел из кабинета, смахнув при этом кипу бумаг со стола.

Фимат дождался, пока в пустом гулком коридоре стихнут шаги господина, — даже по шагам было понятно, что Магистр вне себя от ярости, — потом, кряхтя, опустился на колени и принялся собирать разлетевшиеся по кабинету бумаги. Последним он вытащил из-под стола белый конверт с изображением летящей золотой птицы, повертел в руках, положил на стол, придавил хрустальной пирамидкой и вздохнул.

Конечно, Фимат знал, что было в том письме, которое привело его господина в такое бешенство. Из Дворца, скорее всего, сообщали о драке, обычной весенней потасовке, которая происходит в Доршате каждую весну, как раз, когда зацветают нежные розовые вишни. В последний месяц весны сразу две воинские школы выпускают своих воспитанников, и юнцы, возомнив себя взрослыми и получив право на ношение оружия, немедленно устремляются в прибрежные кабаки обмывать желанную свободу. К полуночи новоиспеченные вояки уже выпивают в кабаках все завезенное накануне пиво и готовятся перейти к завершающей части праздника — грандиозной драке, в ходе которой до рассвета они будут выяснять, чья школа является лучшей. Городские власти не один раз пытались искоренить дурацкую традицию весенних драк, отряжая в прибрежные кварталы совместные патрули норлоков и людей, но, убедившись в тщетности попыток, решили закрыть глаза на это безобразие и постараться свести последствия к минимуму. Наставники воинских школ подписали указ о том, что выпускникам запрещается носить с собой оружие в течение четырех дней после выпуска, а дежурные по казармам проверяли, чтобы мечи были оставлены в арсеналах, и в конце концов потери удалось свести к выбитым зубам, синякам да сломанным ребрам.

Возможно, весенние драки были следствием извечного антагонизма людей и норлоков, а может быть, причину следовало искать в непомерных амбициях юнцов. К тому же наставники воинских школ, сами когда-то принимавшие участие в весенних побоищах, ждали результата традиционной драки с затаенным любопытством, хотя вслух грозили потасовщикам самыми ужасными карами.