Твои письма не лгут (СИ) - Екатерина Герц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конец фразы оборвался под громкими всхлипами. Я растеряно наблюдаю за ней и не знаю, что делать. Она будет терзаться намного сильнее, пока не перестанет винить себя. Мне невыносимо смотреть на это. Хочу хоть как-то облегчить её боль. Слова поддержки выглядят насмешкой. Поэтому неожиданно для самой себя я признаюсь:
— Герман никогда не совершил бы подобный грех! Что если с ним просто случилось что-то очень плохое?
Елизавета Аркадьевна скашивает на меня расширенные от удивления и непонимания глаза. Руки до сих пор дрожат, а в голосе сохраняется прерывистость.
— О чём ты говоришь? — задаёт она вопрос, на который мне не хочется отвечать.
Я неопределённо повела плечами, словно намереваюсь ускользнуть от ответа. Но вдруг ей это и правда поможет?
— Простите заранее, что влезла не в своё дело, но я решила узнать подробнее о том, что произошло… — признаюсь я и при этом ощущаю себя так, словно совершила грязное преступление. — Мне удалось поговорить с заведующим отделения в морге и выяснить несколько странных деталей. Возможно, полиция просто не захотела в этом разбираться. Либо и правда нет оснований.
— Странные детали? — с каждым вопросом её тон всё больше меняется, и я невольно сжимаюсь под его напором. Но не могу уже отмотать время назад. — Ты говорила с кем-то о Германе?
— Д-да… — подтверждаю я, сбитая с толку звучащей в голосе ревностью. — Повторюсь, что сомневаюсь в официальной версии. И разговор лишь подкрепил сомнения. Не думаю, что тут есть какой-то заговор или что-то подобное, но даже если Герман совершил это сам, у него наверняка были веские причины. И дело точно не в вас… Просто не хочу, чтобы вы винили себя. Это худшая пытка.
Елизавета Аркадьевна как-то странно кивнула. Теперь она выглядит неестественно спокойной, но пальцы нервно перебирают платок.
— Скажи, Лерочка, а кем ты работаешь? — вдруг интересуется женщина и впервые задерживает на мне взгляд.
— Журналисткой. — отвечаю я, не понимая какое это имеет отношение к делу.
Она выпрямляется, нервно берёт кружку и делает два громких глотка. Я буквально слышу, как жидкость бежит затем по пищеводу.
— Теперь понятно! — сухо констатирует она, как только с силой ставит кружку обратно. — Решила нажиться на нашем горе?
— С чего Вы взяли? — удивляюсь я.
Я непонимающе хлопаю ресницами. Но вскоре начинаю подозревать, что ей так не нравится. Прежде, чем успеваю пояснить свои действия, Елизавета Аркадьевна додумывает всё за меня и расставляет по полочкам где-то в собственной вселенной.
— Думаешь, я поверю, что ты решила раскапывать подробности его гибели по доброте душевной? — с отвращением заявляет она. — Напишешь потом статью? Или ещё что-то… — Елизавета Аркадьевна вдруг вздрагивает, словно её осенило. — Может, и сюда пришла, чтобы разнюхать больше информации? В нашей семье произошло горе, а ты лишь делаешь ещё хуже! Сама не разговаривала с Германом столько лет, и вдруг проснулось желание проявить сознательность! Он мёртв, и никакие подробности этого не изменят. Я не хочу даже думать об этом, и как мой мальчик страдал! Если у тебя есть хоть капля совести, ты оставишь его в покое!
Она на мгновение замолкает и наполняет лёгкие воздухом. Я молча слушаю.
— Убирайся из моего дома! — требует женщина и выразительно указывает на выход. — И никогда больше не приходи!
— Хорошо! — проглотив тугой ком в горле, соглашаюсь я. — Спасибо за чай.
Встаю, но ощущаю себя так, словно поднялась лишь моя душа, а тело осталось сидеть на твёрдом табурете. В дверном проёме поворачиваюсь к Елизавете Аркадьевне, зная, что она не станет меня провожать. Она опустила голову на согнутую руку: острый локоть глядит в сторону кухонного гарнитура. На меня больше не смотрит.
— Я не хотела Вас расстраивать. И не собираюсь писать никакие статьи! — с сожалением говорю я. В холодной и тихой квартире мой голос звучит слишком громко. Через секунду слышу кряхтение в большой комнате: вероятно, крики Елизаветы Аркадьевны разбудили её мужа. — Наверное, это просто мой способ искупить вину перед Германом за годы молчания, пока он тянулся ко мне. Его не слышали при жизни, но я добьюсь, чтобы услышали после смерти. Главным образом, все кто был ему дорог. Надеюсь, это принесёт его душе покой.
Я покидаю квартиру в расстроенных чувствах. Елизавета Аркадьевна так и не вышла из кухни. Пока спускаюсь по лестнице, прокручиваю в голове её слова. Следовало ожидать подобной реакции. Не всегда правда приносит облегчение. Да и нет ещё никакой правды, только мои догадки… Следовало подождать, пока не соберу больше информации. В итоге только сделала хуже.
За рулём мне становится тяжелее. Всю дорогу упрекаю себя за необдуманный шаг. Мнимое благородство… Не зря говорят, что нельзя лезть в чужие проблемы. Вот куда ты полезла, Лера?!
Настроения нет, но заезжаю в магазин, чтобы не приставали с вопросами, где я была на самом деле. В итоге это оказалось ошибкой. С эмоциями справляться получается плохо, и я на автомате беру вместе с каким-то печеньем и бутылкой молока пачку сигарет. Выкладываю за них целую сотку. Немного подумав, беру на кассе ещё мятную жвачку.
Закуриваю почти сразу, как выскакиваю на улицу: впервые за девять лет. Ощущения странные, мне сразу ударяет в голову. Но после нескольких затяжек нервы немного успокаиваются. Теперь всё не кажется таким ужасным.
Перед тем, как сесть в машину, я выбрасываю в мусорное ведро бычок и отправляю в рот сразу два квадратика жвачки. Мята приятно освежает язык. Но на душе остаётся так же затхло и паршиво.
7. Кладбище
Я безмолвно стою напротив свежей могилы и растерянно гляжу на табличку с именем Германа. Найти её оказалось непросто: без посторонней помощи я обошла старое кладбище вдоль и поперёк, пока случайно не наткнулась на нужную могилу где-то на самом отшибе. Здесь рядом овраг, куда скидывают старые венки и выцветшие искусственные цветы.
На могиле почти нет цветов: только сырая вскопанная земля и деревянный кол, на который и прибита скромная табличка. Мой взор приковывает дата: 10 сентября 2022 года. День, когда его не стало.
Сегодня серо и хмуро, но на мне надеты солнцезащитные очки. Они скрывают последствия бессонной ночи. Я видела жуткие кошмары, которые и сподвигли меня спонтанно навестить старого друга. Возможно, в первый и последний раз.
Поблизости
