Белые яблоки - Джонатан Кэрролл

На снимке они вдвоем с Изабеллой стояли у огромного, до пола, зеркала в ванной. Чтобы сфотографировать себя и ее, Этриху пришлось вытянуть вперед руку с фотоаппаратом во всю длину. Другой рукой он обнял Изабеллу. Обеими узкими ладонями она сжала его пальцы. Голова ее с зажмуренными глазами была слегка приподнята, лицо смотрело в его сторону. Она улыбалась, как будто в любовном забытьи. Ее изображение на снимке оказалось безупречным, чего нельзя было сказать об Этрихе: от него там всего-то и было что темный костюм да подбородок. Но как раз это ему и нравилось: создавалось впечатление, что сияние, которое исходило от Изабеллы, затмевало собой все вокруг, в том числе и его. Перед тем как выйти из дома, он, сам не зная зачем, сунул снимок в карман.

Был вечер пятницы, и Этрих ожидал, что в аэропорту будет не протолкнуться. Однако зал оказался почти пуст. Более того, те немногие пассажиры, которые там находились, вели себя на удивление сдержанно и никуда не спешили. Неторопливо передвигались по ярко освещенному пространству, не бросались стремглав от стойки к стойке, не выкрикивали последние назидания тем, кого провожали. А улетавшие, в свою очередь, продвигались на посадку лениво, как покупатели к кассе супермаркета. Это отсутствие привычной суматохи приятно удивило Этриха, но в то же время ему сделалось как-то не по себе.

Он приехал слишком рано. Ему вообще была свойственна пунктуальность, он предпочитал являться куда бы то ни было – на вокзал, в аэропорт, в гостиницу, на встречи – с большим запасом времени. Любил первым прийти в ресторан, любил ждать того, с кем у него было назначено свидание. Некоторым эта его особенность была по душе, другие, те, кто вечно опаздывал, неизменно чувствовали себя неловко, особенно когда он поглядывал на них с немым укором во взгляде. Но тем не менее Этрих считал для себя обязательным проявлять такую предупредительность ко всем без исключения. Этот жест ни к чему не обязывал, просто он таким образом давал людям понять, что дорожит ими. Изабелла в подобных случаях вела себя в точности так же, и они нередко словно в шутку соревновались между собой – кому в очередной раз удастся опередить другого. В первое из свиданий, о котором они условились, она целых десять минут прождала его в венском кафе, куда он явился на десять минут раньше назначенного времени. Он тогда уже был в нее влюблен. Прежде ему ни разу не случалось влюбляться столь стремительно. На ней был черный кашемировый свитер, шею опутывало несколько тонких золотых цепочек. Ее тонкие белые руки неподвижно лежали на серой мраморной столешнице.

В аэропорту он остановился у огромного табло с расписанием рейсов. Джибути. Буэнос-Айрес. Дублин. Изабелла должна была прибыть через час, и вместе с ней должен был появиться их ребенок.

Дублин? Они с Китти провели там медовый месяц. Жили в отеле «Шелбурн» и каждый вечер пили чай ровно в четыре. В те дни он был уверен, что никогда больше не будет так счастлив. Щурясь от яркого света табло, он машинально пробегал глазами по строчкам. Цифры, буквы, экзотические названия… Мысль о том, что же такое с ним стряслось и почему и что еще предстоит пережить, ни на минуту его не покидала. Дублин. Китти. Изабелла. Смерть. Беременность…

Этриха так поглотили эти размышления, что он почти утратил связь с действительностью и не сразу осознал, что вот уже несколько минут бессмысленно водит глазами по строчке табло, в которой не только был указан рейс Изабеллы – 622, – но сообщалось также, что самолет прибыл на полчаса раньше.

Сообразив, что может опоздать, он немедленно превратился в единственного во всем здании отчаянно спешащего человека и помчался к залу прибытия со всей скоростью, на какую был способен. Он хорошо ориентировался в аэропорту, прекрасно знал расположение всех помещений, но не представлял себе, где в данную минуту могла находиться Изабелла: на таможенном контроле, в зале выдачи багажа или в главном вестибюле. Быть может, она как раз там его и разыскивает, в полном отчаянии оттого, что он, похоже, не явился ее встретить.

«Отлично, отлично, просто отлично», – вертелось у него в голове, пока он несся ко входу в зал прибытия. Впервые за последние пять лет он опаздывает на встречу. И на какую! Ну надо же, как назло… Нечего сказать!

Кто– то окликнул его сзади, но Этрих даже не повернул головы. Коридор, по которому он бежал, казался нескончаемым, как дорога из желтого кирпича. Тут вдруг кто-то еще выкрикнул его имя. Этрих мрачно усмехнулся. Интересно, все ли его друзья явились в аэропорт нынче вечером?

В итоге он едва не разминулся с Изабеллой. Медленно шагая с опущенной и склоненной набок головой, она его не видела. Одно из колес ее нового чемодана издавало скрип, и она решила проверить, не застряло ли что на оси. Если бы не жакет, который она надела, Этрих бы ее не заметил.

Изабелла всегда одевалась с большим вкусом. Она была тщеславна. Предпочитала одежду, которая подчеркивала стройность и грациозность ее тела, длину ног. Любила обтягивающие брюки и приталенные блузки, джемпера из тонкой пряжи. И ботинки. Именно ботинки, дорогие, шикарные и непрактичные. Зимой она всегда в них мерзла, так что у нее порой даже зубы стучали от холода. И Этрих как-то шутки ради заказал ей толстенный стеганый жакет из гусиного пуха по каталогу «Лендз-энд». Жакет был двухцветный, желтый с лазорево-синим, и настолько яркий, что любой дорожный рабочий чувствовал бы себя в нем в полной безопасности, даже находясь на скоростном шоссе. К немалому удивлению Этриха, вещица пришлась Изабелле по душе. Она часто его надевала, а дома позволяла своей собаке по кличке Супчик спать на нем.

Она успела довольно далеко уйти, когда он наконец опомнился и смог выдавить из себя:

– Эй, ты! – Это было их традиционное приветствие, причем «ты» произносилось протяжно и с необыкновенной нежностью.

Изабелла резко вскинула голову, и лицо ее озарила улыбка. Он как-то в шутку предположил, что во рту у нее не меньше сотни зубов – такая у нее широкая, сияющая, лучезарная улыбка. Она коснулась кончиком ногтя одного из своих верхних передних зубов и начала считать: «Один…», но он не дал ей докончить: притянул к себе ее руку и поцеловал тонкий палец…

Продолжая улыбаться, она сцепила ладони и оперлась на них подбородком.

– Винсент, а я уж подумала, что ты не придешь.

Он не нашелся с ответом. Просто молчал, шагая ей навстречу. Заметив, что Изабелла, несмотря на улыбку, плачет, он мысленно похвалил себя за то, что удержался от слов в ответ на ее упрек. Ее огромные голубые глаза медленно наполнились слезами, и, когда те пролились, на щеках заблестела влага.

– Тебя все не было, и не было, и не было, так что я подумала… – И она развела руки в стороны, не в силах выразить охватившее ее отчаяние. И снова улыбнулась, но теперь улыбка вышла как никогда печальной.