Избранное - Леонид Караханович Гурунц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сароян, хоть и был не маленького роста, но рядом с непомерно высоким спутником казался подростком. Тот на целую голову был выше Сарояна.
Обменявшись взаимными любезностями, они свернули с дороги, спустились к роднику, ополоснули лица ключевой водой и присели на обнаженное корневище туты, как старые друзья. Только сейчас заметил Сароян, какой у незнакомца здоровый кадык.
— А я тебя уже знаю, — сказал он, заглянув в маленькие глаза собеседника. — Ты — Самвел.
Незнакомец удивился:
— Тебе кто-нибудь сказал?
— Нет, сам определил.
— Каким образом?
— Когда видишь перед собой перец, не нужно спрашивать, что это.
Самвел весело рассмеялся. Кадык от смеха задвигался по тощей шее энергичнее.
— Ну, если следовать твоим определениям, то я болгарский перец, сладкий. Настоящий перец — мой напарник, аробщик Согомон. Вот о его язык действительно обжечься можно.
Самвел встал, отряхнулся.
— Куда сейчас путь держать будете? — спросил Сароян, тоже поднимаясь.
Он уже не обращал внимания на ядовитые словечки Самвела.
— Хочешь посмотреть, что я еще умею делать, кроме как молоть языком? — осведомился Самвел. Он теперь смотрел на председателя сверху вниз, как в колодец.
— Не мешало бы, — сказал Сароян.
— Не советую, — мотнул головой Самвел, — наше дело не прибыльное, орудуй лопатой. Ты лучше загляни на птичник. Более интересный объект: курочки-мурочки, яички-мяички.
Длинными, как весла, ногами Самвел зашагал в сторону сада. Повернув голову, он бросил Сарояну:
— Сходил бы на птичник, право. Галуст не обидит тебя. Хлебосольный человек.
Через минуту высокая, как жердь, фигура Самвела скрылась в зелени тутовников.
III
Получилось так, что вторым человеком, с которым в этот день Сароян перекинулся словом, был Согомон.
Возвращаясь домой, председатель нагнал арбу в воловьей упряжке. Едва аробщик открыл рот, как Сароян сразу же определил: Согомон.
Аробщик, в свою очередь, тоже узнал Сарояна. Когда прислали из района нового председателя, Согомона в селе не было. Он только вернулся из зимовок.
— Садись, председатель, подвезу, — сказал Согомон. — Наше дело такое — катать председателей.
— В случае надобности постараемся не беспокоить тебя, в колхозе есть машина, — ответил Сароян.
— Аферим! — воскликнул Согомон, настегивая круторогих волов. — Теперь уж от председателей отбою не будет. Механизирован транспорт.
Согомон сидел на передке арбы, повернувшись вполоборота к собеседнику. В противоположность Самвелу он был небольшого роста, коротконогий, полный, даже толстый. Лицо было круглое, с пухлым ртом, готовым раскрыться в ехидной улыбке.
— Скажи, Согомон, в Мецшене много таких кусачей, как ты и твой напарник Самвел? — спросил Сароян.
— Мы только цветочки, председатель, а ягодки будут впереди, — невозмутимо ответил аробщик. Он снова стегнул волов.
Железные ободья колес грохотали по камням.
— Комбед Ишхан да птичник Галуст, пожалуй, кусаться не будут. Со всеми председателями они ладят. А вот от бондаря Назара или от тугоухого Саркиса потачки не жди, они похуже нас, — сквозь грохот донесся голос аробщика.
Арба уже подъехала к селу, но Согомон успел рассказать председателю еще одну мецшенскую историю. Возле дома он остановил волов.
— Зайдем, председатель, гостем будешь.
Арба въехала в тесный двор, наполовину затененный большим ореховым деревом.
По каменной лестнице, мелькая разноцветными платьицами, сбежали вниз с полдюжины девочек. Тесным кольцом они окружили арбу.
— Все твои? — спросил Сароян, помогая Согомону распрягать волов.
— Мои, — с гордостью ответил Согомон. — Мальчика не хватает. Он у меня с норовом. С девочками не водится.
На каменном крыльце, обвитом виноградной лозой, в прогале между облетевших ветвей с остатками на них желтой курчавой листвы, показалась высокая дородная женщина в сбившейся набок цветной косынке.
— Ну, пропащий, объявился? — бросила она Согомону с металлом в голосе.
Заметив возле него Сарояна, женщина развязала и снова завязала косынку.
— Что же в дом не зовешь председателя, Согомон Минаевич? — сказала она елейным голосом.
Сароян помог Согомону загнать арбу в угол двора. Только после этого вместе со всем девичьим выводком поднялись на крыльцо. Веселой гурьбой вошли в комнату. Был уже вечер. На столе горела десятилинейная лампа.
— Моя супружница, — представил жену Согомон.
Женщина подошла к Сарояну, по-городскому подала руку.
— Жасмен, — сказала она.
Через минуту она вышла в сени, должно быть, чтобы собрать на стол. Девочки тоже выпорхнули из комнаты.
— Да ты не слушай ее, — шепотом сказал Согомон. — Какая она Жасмен, если священник окрестил ее Варсеник. Это имя она прилепила себе недавно, после того, как побывала в Баку, где ее племянник живет. У тамошней известной артистки стянула.
Из сеней раздался могучий голос Жасмен, звавшей дочерей:
— Матильда… Розалия… Элеонора…
Сароян зажал рот, чтобы не прыснуть.
— Вся Европа, — вздохнул Согомон. — Племянничек в городе нотариусом работает. Вот и шлет ей эти имена. И другим наша супружница взаймы дает; полсела изуродовал чертов нотариус.
Помолчав немного, Согомон добавил, горделиво улыбнувшись:
— А вот сына я назвал по нашей линии, мужской. Наполеоном величаем.
— Это ничего, подходящее имя. Наш Багратион неплохо сражался с ним, — рассмеялся Сароян.
Согомон, не поняв шутки, залился мелким клекочущим смешком.
Вошла хозяйка с кучей тарелок, вилок, ножей.
— Уж не обессудьте, чем богаты, — сказала она, расставляя на столе тарелки, по три перед каждым. Вилки и ножи положила рядом.
— Чем богаты, — машинально повторял за ней хозяин.
— Что это за пир вы для меня устраиваете? — спросил Сароян, следя за приготовлениями.
— Мы всегда рады культурному человеку, — сказала хозяйка, продолжая хлопотать у стола. — Вы, товарищ Сароян, говорят, в Баку жили?
— Учился там, в школе подготовки колхозных кадров.
— Вот-вот. Культурного человека сразу видно. А что у нас… Правда, летом приезжают к нам дачники… Ну, а те, что здесь… Какая у них культура?
— Да, да, — согласно кивал ей хозяин.
В присутствии жены наш краснобай вдруг сделался косноязычным, был тише воды, ниже травы. По всему было видно, что в доме верховодит жена.
Хозяйка принесла еще две тарелки: в одной был нарезанный хлеб, в другой — небольшой кусок горного сыра. Пузатый графинчик с корочками апельсина на дне завершал убранство стола.
Варсеник наконец присела у стола, давая понять, что с приготовлениями покончено. На ее белом, наскоро припудренном лице, плохо вязавшемся с загорелой шеей и смуглыми, обожженными солнцем руками, сияла улыбка, от которой она еще больше молодела.
Согомон потянулся к хлебу, но взгляд жены остановил его. Он взял вилку.
— Пока вас не было, Согомон Минаевич, — сладеньким голосом пропела она, — мы избрали нового председателя.
— Скажи, — проголосовали, — обронил Согомон полным ртом, — избрали его за нас. Дай бог…
Хозяйка так глянула на Согомона, что тот не договорил.
— Согомон Минаевич имеет в виду рекомендацию райкома, — улыбнулась она в сторону гостя.
Согомон хотел еще что-то сказать, но раздумал, вероятно, под
