Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых (сборник) - Александр Прозоров

Половину второго дня он опять же провел с женой. Впервые за долгий срок увидев торговые ряды, она решила порадовать его покупками – то есть любимый супруг должен был оценивать, насколько подходит жене то или иное украшение, платок, войлочная душегрейка, шушун[86], понизь или кокошник. Андрей сказал, что хотел бы увидеть на ней шаровары и короткую жакеточку из прозрачной газовой ткани. Именно этого Полина покупать и не стала. К общему мнению они пришли только по поводу ухватов – их купили сразу два и тут же вручили труси́вшим следом за княжеской четой девкам.

Свободу Андрей обрел только после обеда, когда Полина увидела вернувшихся на постоялый двор девок, уже без товара и заметно повеселевших. Под своим приглядом она повела крестьянок к церковной службе, а Зверев твердо заявил, что обязан посетить воеводу, раз уж приехал в уездный городок.

В крепость из города можно было попасть только на лодке, что стоило князю новгородской чешуйки[87]. Зато в пути он узнал, что зовут воеводу Афанасием Семеновичем Бегебиным. Что сидит он тут на кормлении пятый год и вроде как должен давно смениться, но в Москве про Корелу, видать, забыли, и боярин врос в свое место чуть не дубовыми корнями. А может, лапа мохнатая у него среди дьяков Разрядного приказа, вот и не убирают они друга с доходного места при портовом городе. Что жену он к себе выписывать не торопится, а живет во блуде с купчихой, вдовой Дебериной, и немало тяжб на пользу этой особы и ее приказчиков повернул. Что холопов своих в наместники в ближние селения сажает, и оттого уважаемые люди из честных служилых родов позор немалый терпят, приказы рабов исполняя.

Однако, уже сойдя на берег, Зверев обратил внимание, что крепость содержится в идеальном порядке. На стенах ни трещины, ни единого выпавшего камня, ни просадок нигде нет, на каждом углу за зубцами прогуливается по копейщику в тегиляе с нашитыми на груди стальными пластинками, воротные петли лоснятся от сала, стража не играет в кости, ожидая смены, а стоит, зыркая глазами по сторонам, в полной броне – несмотря на изрядную жару.

Внутри крепость, как это обычно и бывает в селениях с маленькой цитаделью, больше напоминала огромный, плотно забитый многоэтажный склад. Оно и понятно: зажиточные горожане предпочитают самое ценное добро держать не дома, а здесь, под охраной и за стенами. Сюда же приносят припасы на зиму и на черный день, запасную одежду, броню, оружие. Потому что, случись серьезная осада, – жители, бросив постройки и малоценный скарб, все забьются сюда, в неприступную твердыню. И от того, как удобно они обустроили свой крохотный уголок, сколько добра припасли, какую еду попрятали в закрома, будет зависеть, насколько легко и долго они смогут тут перебиться.

Разумеется, обиталище воеводы было заметно просторнее конурок для простых смертных: трехэтажные бревенчатые хоромы разместились аккурат между стеной и башней и имели выходы к обоим укреплениям. Правда, следовало признать и то, что дом воеводы был строением казенным, а потому к личному мотовству боярина Бегебина эта роскошь отношения не имела. Наместники в крепости меняются – дом остается. В конце концов, горожане сюда лишь во время осады сбегаются, а воевода живет постоянно.

На крыльце дома сидел, вырезая из ивовой ветки свистульку, курчавый паренек лет пятнадцати в шелковой рубахе и добротной суконной епанче с отложным кружевным воротом. То ли холоп при богатом хозяине, то ли просто нарядно одетый отрок. Однако, увидев гостя, паренек подпрыгнул, спрятал руки за спину, склонил голову:

– Здрав будь, боярин. По делу ли к воеводе пришел, али еще чего надобно.

– Доложи, князь Сакульский, Андрей, проездом к воеводе поклониться зашел. Али заходил, коли нету его дома.

– Здесь, здесь, княже, – спрятал короткий клинок в ножны холоп и поклонился снова. – Сей миг доложу.

Паренек скрылся за дверью, а Зверев медленно поднялся на крыльцо, облокотился на перила. Сверху, с края башни, что-то неразборчивое каркнул черный ворон.

– Сам такой, – ответил ему Андрей и повернулся спиной, перекинув саблю вперед. Здесь, между высокими домами, постоянно царила тень, было прохладно и приятно влажно. Хорошо жить на острове, особенно в зной.

– Ужели сам князь Сакульский пожаловал?!

Распахнулась дверь, и на крыльцо вышел тридцатилетний мушкетер со страниц романов Дюма: причесанная клинышком борода, тонкие усики, широкополая шляпа, на ногах – сапоги с ботфортами, на плечах, поверх атласной рубахи, – облегающий короткий суконный казакин[88], отороченный соболем на вороте и обшлагах. Видать, жизнь на датской границе и общение с западными торговыми гостями изрядно изменили вкусы боярина. А может, просто собирался верхом на охоту куда-нибудь на болото, да нежданный гость развлечению помешал.

– Проходи, княже, мой дом – твой дом. Максимка, вели бургундского две бутылки принести, пряженцев, рыбы красной. Проходи, князь, рассказывай. Как супруга, как дети, как отец с матушкой поживают?

Последней фразой воевода выдал себя с головой. О своем госте он не знал ничего. Хотя, конечно, дежурный вежливый вопрос подходил к большинству взрослых посетителей.

– Благодарю, Афанасий Семенович, неплохо пока дети поживают. Первенца где-то в августе с супругой ожидаем.

– Наслышан, наслышан, – ничуть не смутился хозяин, пропуская Андрея в подозрительно маленькую трапезную. Видимо, специально предназначенную для разговоров с гостями с глазу на глаз. Здесь уже стояли кубки, бутылки, блюда с пряженцами, порезанной толстыми ломтями рыбой, миски с грибами и капустой – не квашеной, а свежей, мелко порубленной и сдобренной лимонной мякотью. – Наезжал несколько лет назад к нам князь Юрий Друцкий, с родичами свенскими встречался. Первый день, сказывали, весело гуляли, а на второй двор постоялый сожгли.

«Ай да родич! – мысленно восхитился Юрием Семеновичем Зверев. – Не ожидал! А по виду – такой благообразный старикашка…»

– Надеюсь, боярин, меня ты в таком буйстве не подозреваешь? – вытер несуществующие усы Андрей. – У меня путь еще долгий, мне шуметь рано.

– Ну, что ты, княже, – усевшись напротив Зверева, разлил вино воевода. – Кабы люди твои все вместе собрались, а то ведь по разным харчевням гуляют. Выпьем, княже. За здоровье князя Друцкого выпьем!

Осушив кубок, Андрей наколол ножом кусок рыбы, забросил в рот.

– Что-то ты с саблей по улицам ходишь, княже, – поинтересовался боярин Бегебин. – Чай, не в походе, не на службе. У нас не Европа, где кого ни попадя на улицах режут, опасаться нечего.

– Именно в походе я, Афанасий Семенович, – улыбнулся Зверев. – Службу государю хочу добрую сослужить. Давай выпьем за государя нашего славного, Иоанна Васильевича!

Против этого воевода возражать не стал и тут же наполнил кубки по новой:

– Так как хлопоты твои, княже, как дела в княжестве, как погода, как урожай?

– Да Бог миловал, заморозков в начале лета не случилось. Дождей вот только мало. Ну, да лучше зной, чем заморозок. После засухи хоть что-то, да остается. Воды вокруг в достатке, что-то и полить можно. А вот после мороза – и поливать нечего.

– Стало быть, в достатке ныне осенью останешься, княже?

– Так точно, – с усмешкой согласился Зверев. – Этой осенью я останусь в достатке.

– Рад за тебя, князь, – откинулся на стену за спиной воевода, – бо сказывали мне, что в княжестве Сакульском запустение полное, людишек и полусотни не наберется, пашни захирели, деревни пустуют, а холопов на службу государеву с княжества князь Друцкий уж много лет выставляет, не то с тамошних оброков и одного воина не снарядить.

– Удивительная осведомленность, боярин. – Зверев вытер нож о хлеб и убрал. – Однако же мое княжество – это мои хлопоты. И пока полста людей на службу ратную выходят, никому более до него дела нет.

– Как сказать, княже, как сказать, – покачал головой воевода. – А ответь мне, друг любезный, как с нищего имения такого ты смог не токмо корабль знатный снарядить, но и два полных сундука с серебром собрать, и куда ты со всем этим добром через рубежи русские путь держишь?

– Сдается мне, Афанасий Семенович, не знаешь ты, с кем речи свои ведешь, – хлопнул ладонями по столу Зверев. – Я – урожденный боярин Лисьин, сын Василия Лисьина, князь Сакульский по праву владения и близкий родич через жену свою и друг князей Друцких, побратим Ивана Кошкина, дьяка Разбойного приказа, слуга честный государя нашего. Ты думаешь, перстень я один от нищеты ношу? Нет, потому я его ношу, что не в лавке купил, а от Иоанна Васильевича, государя нашего, из его царских рук за службу особую получил и в знак личного его расположения!

– Уж не пытаешься ли ты меня испугать, княже?! – вскочил Бегебин.

– Именно это я и делаю, Афанасий Семенович, – опершись подбородком на поставленные руки, наклонился вперед Андрей. – Коли мне не лень будет царю нашему пожаловаться, что воевода корельский мне досаждать начал, то тебя, боярин, мыслю, враз в имение твое без почестей и наград отошлют. А коли о том же побратиму боярину Ивану Кошкину отпишу, то государь о тебе лишь тогда узнает, как грамоту судебную подписывать станет. О том, как воевода некий с дыбы поведать соизволил, отчего в его воеводстве бояре служилые от холопов приказы выслушивать должны, и чем он за тот произвол наказан. Али ты мыслишь, я тут бесследно сгинуть могу и никто о том не услышит? Так вот, подумай, Афанасий Семенович, да и скажи мне ласково: есть ли тебе дело до того, сколько серебра у меня в трюмах на ушкуе, али нет тебе той заботы?