Словарь Ламприера - Лоуренс Норфолк

Самые зоркие глаза видели, как покидают подземный зал его обитатели. Самые чуткие уши слышали, как хрустит древесина, стиснутая скалами, как визжит слабая плоть, стиснутая суровыми, неумолимыми, узкими, как лезвие, истинами. Некоторые раны могут исцелить только высшие истины, истины неземного порядка. Обладатель широких крыльев охватил своей мыслью сразу все широкое полотно событий, истины складывались слоями, одна на другую. Белые простыни в саду императорского дворца хлопали на ветру; решетка ложилась на другую решетку… вздымались дикие травы, и светящийся след тянулся за кораблями в обманчивых морях… Нет, нет, скоро очистится воздух и станет прозрачным, тонкие лучи солнца будут струиться вниз, и резкая тень морской чайки упадет на человеческую драму, которая сейчас совершится. Зоркие глаза видели, как бежали влюбленные и как двое бросились им вдогонку, как индус встал наперерез преследователям. Тот, кто был на посту, расправил руки и ноги, затекшие от долгой неподвижности, встал и двинулся к двери. Перед его внутренним взором привычно предстали языки пламени, лижущие стены цитадели. Сокровенные слова, он скажет их наконец тому, кто был за дверью. Ожидание кончилось.

Жак слышал, как трижды смолкал рев воды. Трижды вспыхивала надежда, что он не утонет. Ему казалось, еще есть время, чтобы найти ее, чтобы добраться до корабля, спастись, остаться в живых. Но вода снова начинала прибывать, глухой шум возобновлялся, катился по туннелям и пещерам, неотвратимо направляясь к подземному залу, жестокая истина разбивала в прах его пустые надежды. Он не успеет найти ни ее, ни мальчика. Их найдет виконт. Может быть, виконт пожалеет их. Может быть, он поведает им ложь, сочиненную Жаком, которую Кастерлей считал правдой, и поведает ее с таким искренним убеждением, что они тоже поверят. Ведь поверили все. Даже Шарль.

Жак почти не почувствовал боли, когда Ле Мара вонзил в него нож. Теперь он ощущал лезвие как кусок льда. Жак наклонился вперед и услышал, как рукоятка стукнулась о спинку кресла, пленником которого он стал. Ниже пояса он вообще ничего не чувствовал. Голова Боффа снова дернулась на столе слева от него. Франсуа что-то бормотал в своем кресле. Монополь и Антит продолжали стоять у него за спиной, неподвижные, как статуи. Вокансон подошел к ним и что-то поменял внутри. Потом Вокансон сбежал, а они остались ждать, а Джульетта и Ламприер тем временем пробирались через туннели, а за ними шел виконт, размахивая ложью, которую он обрушит, как дубину, на все их надежды. Отец и лжеотец. Все кончилось, все было поздно.

Живот его напрягся, кровь снова хлынула в горло. В любой момент его партнеры могут вернуться и спасти его, явиться к нему ангелами милосердия, ангелами-избавителями, как явились в ту ночь, когда Жак положил начало своей лжи. Скоро, скоро, успокаивал он свои страхи. Они придут, как тогда. Или, может быть, мальчик! Он вернется, чтобы помочь старому Джейку, старому другу отца, как сделал бы это Шарль. Шарль не покинул бы его. Кто угодно, но не Шарль с его неизлечимой порядочностью, с его упорной верностью долгу — ведь он мог бы отречься от своего тяжкого бремени, когда пришло письмо и он, Жак, так настойчиво советовал ему не обращать внимания на известие из Парижа. Женщине нужны были деньги, только деньги, и Жак, окажись он на месте Шарля, не дал бы ей ничего. Жак был уверен, что живот ее набухает обманом. «Заклей это письмо и отправь его обратно!» — Жак снова услышал свою собственную отчаянную мольбу. Он сказал бы больше, но Шарль верил, что ребенок был от него, и принял ответственность. Итак, он стал платить, а виконт навел своих соглядатаев на след, и те привели его к тому парижскому дому, назад в прошлое, в ту ночь, когда окна сияли красными огнями и струйки дождевой воды стекали на пол с двух людей, искавших убежища.

Кастерлей нашел ее в этом доме двенадцать лет спустя, он вылепил ее по тому образцу, какой был ему нужен, и рассказал о ней своим партнерам здесь, в этом подземном зале. Ему казалось забавным, что побочная дочь Ламприера будет орудием в игре против отца и против брата. Виконта веселил идеальный треугольник из трех Ламприеров. Жак мог бы тогда сказать правду, но он предпочел промолчать про ту ночь, когда они с Шарлем укрылись от индуса на Рю-Бушер-де-Дю-Буль, в «Красной вилле», когда шел ужасный ливень, всю ночь.

С индусом было уже покончено. Вокансон упаковал его в карету. Дождь лил по крышам, грохоча, как эти потоки воды за дверью зала. В доме горели свечи, и женщины порхали прелестными призраками, кружась вокруг него, сверкая раскрашенными ногтями и дешевыми побрякушками. Уже почти рассвело, когда Жак поднялся по лестнице на второй этаж в поисках Шарля…

За дверью подземной залы раздался первый громкий треск.

… Жак открывал двери, заглядывая в каждую комнату, в поисках своего друга…

Снова треск, еще громче. Жак почувствовал, как в его горле закипает кровь. Фитили в лампе горели ровным огнем.

… Она сидела обнаженная на смятой постели. Рядом храпел в стельку пьяный Шарль. Комнату заливал красный свет. У Жака голова пошла кругом, и женщина слегка шевельнулась. Она что-то сказала, но дождь шумел слишком громко — как вода за дверью. Шарль шевельнулся, и женщина холодно взглянула на него. Тело ее было красным, словно в доме полыхал пожар. Она призывно раздвинула ноги. Жак подошел, и потолок закружился над ними темным кругом. У стены ворочался Шарль: но вот распахнулись двери, и на него взглянуло лицо младенца. Оно было черным. Обожженным. Лицо ребенка… Обожженные губы двигались, глаза моргали под шелушащимися веками…

Казалось, будто время застыло на мертвой точке и все эти годы не двигалось, а сейчас наконец вырвалось на свободу и помчалось вперед. Дверь зала с грохотом разлетелась в щепы. В проеме двери стояла фигура. Голова Жака разрывалась от рева воды. Глаза застилала кровавая пелена, но он видел, что яростный поток за дверью мерцает зеленым светом, и это свечение пробивалось сквозь багровую дымку. Потом Жак увидел три корабля, кружившиеся в потоке воды за дверью залы. Существо, стоявшее в дверях, обратило к Жаку обожженное лицо, и ангел мщения шептал у него в голове о том, что оба они уже знали. Корабли сталкивались друг с другом, корпуса их сплющивались, груз летел в воздух, с бочек падали крышки, и целые тучи удушающего порошка кружились над разбитыми кораблями. Ангел мщения отвернулся от Жака и взглянул на того, кто сидел во главе стола. Жак увидел, как он опустился на колени перед Франсуа и что-то говорит, ему, но Жак не мог разобрать слов из-за грохота ломающихся снастей и громкого стука своего сердца. Он задыхался. Он еще боролся, но смерть была рядом, и никто не спешил ему на помощь. Свет уходил из глаз. Джульетта? Дочь? Теперь он утратил ее навсегда. Ангел поднялся, и губы Франсуа шевельнулись, будто он пытался что-то сказать, но черное крылатое существо уже схватило лампу. Облака стали гуще: огромные тучи желтого и серого порошка ждали крохотной искры, чтобы прогремел взрыв. «Тисифона», «Мегера», «Алекто». Щепки, разбитые корабли. Жак попытался поймать ртом воздух, но горло ему залила кровь. Черный ангел взглянул на него, и лицо засияло младенческой улыбкой. Франсуа визжал что-то непонятное. Ангел мести отвернулся. Жак увидел, как он поднял руку и с размаху швырнул лампу с восемью пылающими фитилями в самую гущу пороха.

Европа в замешательстве. В дверцы и окошки механизмов, которыми она управляется, ломятся послания, запоздало копирующие друг друга; но никакого соответствия, сигналы сбивчивы. На склоне холма к северу от Рошели мигает маяк, но луч его отклонился от цели на какие-то доли градуса, и результат искажения здесь, на улицах Лондона. В оперном театре злосчастные ценители искусства жадно ждут выхода Марчези. На пристани воцарился мир: вирус «Пираты» скрестился с вирусом «Штольц», чтобы произвести на свет новую, более выносливую разновидность. Подземные пути разбегаются в стороны друг от друга, не желая соединиться, как планировалось. Двое убийц отступают в темноте на запад, каждый выпад встречает ответный бросок, схватка продолжается. Виконт мертв. Ламприер мчится по гулким коридорам в поисках утраченной любви, по замкнутым петлям, спиралью уходящим в глубину и дрожащим от гула подземных вод. Тем временем груз трех кораблей смешивается в одно гибельное облако, и самый сильный игрок, самый терпеливый наблюдатель, берет в руки лампу, собираясь дать последний сигнал, перевести стрелки и пропустить вперед даму, перед которой не устоит величайший из всех земных игроков. В сотнях футов над этой вспышкой на Леднхолл-стрит собралась толпа.

Ослепительный зной угасающего дня, жар всех оставшихся позади летних дней иссушил эту жирную землю. Взволнованная река заполнила расщелину в русле, и сытая мульча бурлила пузырями и сгущалась в кипящую пену, кристаллами застывавшую под палящим солнцем. Обширный слой природной селитры лежит под паром в ожидании дополнительных элементов — серы и угля. Пропорции составляющих правильной смеси неустойчивы, доля каждого элемента колеблется, и вот уже отношение масс селитры, серы и угля составило 75:10:15 и приближается к магическому 75:12:13, при котором компоненты могут вступить друг с другом во взаимодействие и взорваться. Порох совершенно сух, пропорция достаточно точна. В недрах Зверя уже зажжена спичка. Под городом притаилась гигантская пороховая мина, и, быть может, город об этом знает: дома буквально выгоняют своих обитателей на улицы, и улицы заполняются теми, кто бежит от старого порядка, и теми, кто ищет нового. Бульвары и улочки пульсируют, то сжимаясь, то расширяясь, словно кишки подземного Зверя обрели собственную жизнь и прорвали каменную кожу, чтобы образовать на поверхности дополнительный экзоскелет. Люди теснятся на улицах, свет факелов отбрасывает багровые блики на потемневшие декорации, когда Ламприер возникает на сцене и мчится вниз по ступеням Торгового дома Ост-Индской компании, смешивается с толпой на Леднхолл-стрит, протискивается между выжидающими мятежниками в своей безнадежной, погоне, ибо он снова потерял ее, и зовет: «Джульетта! Джульетта!» — но она не слышит его, она исчезла, и на пути Ламприеру попадаются лишь бунтовщики.