Белая субмарина: Белая субмарина. Днепровский вал. Северный гамбит - Владислав Олегович Савин

Нет заповеди «не убий» по отношению к исчадиям ада! Вредоносное деяние к любой бездушной твари, исповедующей фашистскую веру, это благое дело, угодное Господу. А служба гитлеровской нечисти, любая помощь ей – это смертный грех! Будьте тверды в вере и помните, что лучше смерть принять, не согрешив, чем навеки погубить душу.

Я благословляю всех российских воинов, идущих на священный бой. Включая тех, кто не верит в Бога – ибо дела праведные Ему более угодны, чем молитвы. И если кто из иноков пожелает присоединиться к святому воинству нашему, как Пересвет и Ослябя, я даю на то свое пастырское благословение. Ибо не мир должно нести, но меч, когда служащие дьяволу приходят на землю!

А фашистские твари да будут прокляты навеки! Без различия, какой они крови – немцы, французы, поляки, латыши, и даже русские иуды. Кто исповедует фашистскую веру, что есть избранная нация и все к ней не принадлежащие – это рабы, навоз, унтерменши – да будут они прокляты и сгинут без чести.

Наше дело правое – с нами Бог!

Москва, ведомственная гостиница НКГБ.

13 июня 1943 года

– Ну, за победу, мужики! И чтоб поскорее.

– Интересно, Адольф Гудериана изменником объявит за то, что Орел сдал?

– А куда бы он делся? Это ж даже не Курск, а какой-то «полу». Мне, например, непонятно, на что немцы рассчитывали? До Мариуполя им дойти – это бред полный, ну, а ближе смысла нет. Только танки мы у них повыбили, не хуже чем в нашей истории.

– Ну, Григорьич, а что им еще оставалось? Немец, он все же вояка серьезный. В драке страшен, вот только воевать не умеет совсем. Когда надо не бой выиграть, а войну.

– А интересно, Серега, когда здесь День Победы будет? Думается мне, что в сорок четвертом. Так что не поспеет наша «ягодка» Берлин схиросимить.

– Ты что, Григорьич, ох…л? Это же наше после войны будет, где мы тогда монумент поставим? И зачем нам радиоактивное заражение на территории дружественной ГДР? Гитлера мы и так поймаем и повесим.

– Если он сам прежде не отравится.

– И хрен с ним. В любом случае жить ему осталось год-полтора. Поскольку нашу Победу не переживет, или совсем ненадолго.

Инженер-капитан 1-го ранга Сирый был доволен. Поскольку получил новые погоны вместе с орденом Ленина – за то, что в течение всего похода за ураном вся техника на «Воронеже» работала безупречно. А также за ценный вклад в работу научного коллектива, о чем сегодня утром был сделан подробный доклад Берии как главному координатору и управляющему советским атомным проектом.

В общем-то докладывать было пока не о чем особенно. Да, совместными усилиями местных товарищей и «гостей из будущего» начали вырисовываться интересные перспективы. А уж от приза, приведенного «Воронежем», всеобщий восторг зашкалил за все мыслимые рамки. Но впереди была еще масса работы: фактически строительство совершенно новых отраслей промышленности и гигантский рывок в нескольких уже существующих. И все это никак невозможно было, даже располагая знаниями из будущего, сотворить, аки Господь Землю, за шесть дней. Так что весь доклад можно было уложить в строчку Маяковского: «Работа адова будет сделана, и делается уже». Но Берия явно был доволен, спрашивал лишь о возможности ускорить, обещав выделить и финансирование, и ресурсы, и людей. Что наводило на определенные размышления – неужели американцы успевают раньше?

А вот Елезаров был озабочен. За последние две недели он беседовал со Сталиным четыре раза, и обычно Вождь был задумчив, больше слушал, иногда задавал наводящие вопросы – но Елезаров знал, что Сталин никогда и ничего не забывает. На последней встрече присутствовал еще один – здоровый, веселый мужик с белорусским говором – товарищ Пономаренко. Как сказал Вождь: «Теперь он будет вашим непосредственным начальником по части идеологии и пропаганды. Он полностью в курсе, знает историю вашего мира, прочел книги, смотрел фильмы, теперь хотел бы с вами, людьми оттуда, пообщаться вблизи. А так как он товарищ очень занятой, руководство партизанами тоже на нем пока, хоть скоро мы уже на границу выйдем – то примите его к себе на постой. И отнеситесь со всей серьезностью – вы в море уйдете, а товарищу Пономаренко с вашим материалом работать. И ошибки недопустимы, чтобы не повторилось того, что было у вас».

Что ж, у Верховного Главнокомандующего в войну огромная масса дел, которые надо было как-то ухитриться вместить в не такие уж и долгие двадцать четыре часа – что поделать, в сутках больше попросту нет. И правильная работа руководителя не тянуть на себе весь воз, нельзя объять необъятное, а своевременно и грамотно озадачить подчиненных.

Товарищ Пономаренко оказался нормальным мужиком – едва они вышли из кабинета, попросил именовать себя Петром Кондратьичем. Мол, на самом-то деле он – Пантелеймон, но для русских бывает сложновато, а для «Кондратьича» при первом разговоре все же рановато. Сначала они посидели и пообщались в кремлевском буфете – вопреки пропаганде, не было там никаких экзотических блюд. Ну, хлеб, похожий на бородинский, только с изюмом, добротная ветчина, изрядно выигрывающая по вкусу у своих аналогов из будущего, ибо не содержала всякой ненатуральной дряни, вполне приятственный сырок и графинчик какой-то из домашних настоек, типа старой доброй «Беловежской» из будущего – словом, нормальный такой рацион человека, ударно трудящегося от рассвета до заката и метущего со стола все съедобное, не опускаясь до пошлого буржуазного дегустаторства. А затем разговор переместился в машину, большой американский «паккард», до удивления похожий на послевоенный наш Зис-110. Сперва заехали в какое-то место; Пономаренко, попросив всех подождать, через минуту вернулся с армейским вещмешком – как он сказал, «тревожный» запас на случай, если куда пошлют: «Уж простите, солдатский “сидор” мне как-то привычнее чемодана».

«Однако! – подумал Елезаров. – Руководителя такого ранга могут в пять минут выдернуть, и ноги в руки, куда по делу надо – хоть в Вологду, хоть в Хабаровск? Попробовали бы так в мое время, хоть начальника главка! Держал всех в тонусе Иосиф Виссарионович – ясно, отчего на него, только помер, сразу начали с самого верха ведра грязи лить!»

В гостинице, неприметном доме в Замоскворечье, для «воронежцев» был выделен весь верхний этаж, шесть номеров, под особой охраной, – их занимали Лазарев, Аня, Сирый, Елезаров; в один из двух оставшихся вселился Пономаренко. Сирый был на месте, а вот командир с Анечкой отсутствовали. Тут же появились бутерброды, чай и кое-что покрепче, и беседа продолжилась.

– Ну что ж, товарищи офицеры, – ударное поглощение бутеров вовсе не мешало веселому белорусу в простеньком