Набоб - Ирэн Фрэн

— За мою жизнь?.. — пробормотал Мадек.

— Да, мы даже позвали человека аюрведы, но он сказал, что ты просто выпил слишком много опийного напитка… Такими вещами нельзя злоупотреблять.

— А мой охранник?

— Он уехал, господин! Он, наверное, подумал, что ты умер, и поехал искать счастья в других местах.

Мадек ощупал край своей одежды, куда он спрятал несколько камней и золотых монет на дорогу. Они были на месте. Его не обокрали. Значит, все это дело действительно затеял Визаж.

— Сколько времени я проспал?

— Целых три дня, господин, целых три дня! Три дня на этом чарпаи…

— Не может быть! Три дня? Не может быть!

— Успокойся, господин, ты не первый фиранги, который попадается на эту удочку.

— Коня. Я желаю коня. Сейчас же!

— Посмотри на этот караван-сарай, господин! Разве ты не видишь, как он опустошен войной? И это еще лучшее место на дороге между Бенаресом и Дели. Сейчас зима, лучшее время для путешествий… А тут никого нет! Купцы попрятались, господин, забились по углам!

Мадек схватил хозяина караван-сарая за шиворот и приставил к его горлу кинжал:

— Найди мне коня или слона…

Но хозяин не испугался:

— Ты можешь убить меня, господин, если хочешь. Но это ничего не изменит. Ты не проедешь через Бенарес. Англичане запретили ездить туда всем остальным фиранги. Они повсюду посеяли страх.

— А это что, шакал? — заорал Мадек, повернув хозяина лицом к воротам. — Вот тебе путешественник, который едет с востока!

Во двор вошел серый слон, несущий изящный паланкин. Погонщик, маленький бенгалец, спрыгнул на землю и подал седоку лестницу. По ней сошла закутанная в покрывала женщина и направилась в дом. Ее лицо было скрыто тонким голубым муслином. Сзади на верблюдах следовали два охранника.

— Ну что ж, господин, можешь попробовать с ними договориться! — сказал хозяин караван-сарая.

Мадек бросился вслед за женщиной, схватил ее за руку и приподнял с лица покрывало… Сколько раз он представлял себе эту встречу! Но ему и в голову не могло прийти, что это случится в загаженном дворе караван-сарая, среди запахов кухни и грязных животных. В мечтах он видел себя сидящим на золотом или серебряном, а то и алмазном троне. Сарасвати являлась покорная, заплаканная, молящая. Либо он спасал ее из горящего города, отвязывал от пушечного жерла, похищал у пленившего ее Угрюма. В любом случае, благодарная владычица Годха неизменно стояла перед ним на коленях, а из дворца Мадека во все стороны разъезжались гонцы, чтобы разнести по Индии невероятную новость. Со времени их разрыва именно эти мечты заставляли его сражаться в индийских равнинах, забывая о ранах, поражениях и унижениях, придавали ему силы идти вперед, навстречу призрачной славе. И вот теперь она стояла перед ним, такая же стройная, как прежде, отнюдь не смирившаяся, но такая близкая и родная, почти как сестра. Кроме серебряных браслетов и золотой диадемы на ней не было других украшений. Ее сари испачкалось во время путешествия, но она оставалась царственной, как всегда.

— Мадек-джи, — просто сказала она.

Ее голос не изменился. Он пал перед ней ниц.

— Мадек-джи, — повторила Сарасвати, — встань, пойдем…

Он последовал за ней. Оказалось достаточно одного слова, и он понял, что Шандернагор, что бы она там ни видела, не произвел на нее впечатления. Она была здесь, с ним, независимая, недоступная, но исполненная огромной нежности к нему, к нему одному. Он вновь испытал райское блаженство, как в те дни во дворце на берегу озера. Он больше ничего не видел: ни насмешливого хозяина караван-сарая, ни красной равнины до горизонта. Он забыл о войне и смерти.

Майя, майя, повторял себе Мадек, как бы заклиная опасность. Майя, богиня иллюзии. И вместе с тем все это было правдой: Сарасвати, склонившаяся над медной лоханью, чтобы умыть лицо, Сарасвати, встряхивающая браслетами, Сарасвати, глядящаяся в зеркало. Как удалось ей в этом грязном караван-сарае найти более или менее достойное помещение, приличный ковер, благовония, какие-то цветы, чтобы усыпать пол лепестками? Как оказались они вдвоем в этой комнате с голыми стенами, — всего этого он не запомнил, как и слов, которые они говорили друг другу; да и говорили ли они что-нибудь, кроме «поди сюда, дай мне руку, иди, иди ко мне?..».

Как и Сарасвати, Мадек понимал, что это — их последняя встреча. И на старом ковре, найденном в караван-сарае, они постарались достойно завершить историю своей любви. Сут, пхра, пхат, пхут — они исполнили все части ритуала: короткие поцелуи, легкие укусы, «коготь тигра», «лапку павлина», «разорванное облако», «коралл и драгоценность»… Сарасвати обнаружила, что ее возлюбленный слегка располнел, что на его теле появились новые шрамы. А Мадек подтрунивал над складочками жира, которых у нее раньше не было. Позы выбирала она, и он по одному ее взгляду понимал, что сейчас будут делать их тела. Они закончили любовную игру, когда зашло солнце. Сарасвати поняла, что ее возлюбленный очень устал, возможно он был болен. Сарасвати поднесла к его лицу лампу. Его волосы поседели и поредели, но глаза не изменились. Он действительно был болен, она угадала. Наконец она решилась задать ему вопрос, на который уже давно знала ответ:

— Ты собираешься вернуться за Черные Воды?

— Да.

Итак, это было сказано, сказано без содрогания.

— Да… — шепотом повторила она.

— А ты собираешься вести войну, да? — спросил Мадек.

Сарасвати коснулась пальцами его губ:

— Дхарма, Мадек-джи.

Как ему сказать: что она по-прежнему любит его, что она хотела бы собрать в ладонь все его слезы и сохранить их, как бриллианты Годха? Но надо ли говорить? Разве они уже не все сказали друг другу — о сражениях, об отчаянии, о страданиях? Вопреки времени, их любовь не поблекла. Но Кали, которая властвует над всеми, разлучит их сейчас, поведет навстречу другим небесам, навстречу другим жизням. Этому следует покориться. Она к этому готова. А он? Он, Мадек, горделивый, мечтательный, гоняющийся за тем, чего не существует?.. Ей захотелось успокоить его:

— Любовь преходяща, Мадек-джи, и нам предстоит пройти безбрежный океан веков… Дхарма.

Он взглянул на нее удивленно и улыбнулся:

— Дхарма.

Они заснули. На этот раз Мадек проснулся первым. Через два часа после того, как он покинул караван-сарай, Сарасвати, прикрыв длинными шарфами следы от любовных укусов, отправилась в Сирданну.

ГЛАВА XXXIII

Возвращение в Пондишери

Апрель 1777-го — январь 1778 года

Вернувшись в свои владения, Мадек нашел их в плачевном состоянии. Его сторонники-европейцы перессорились из-за женщин и перепились. Однажды с спьяну они утопили в Джамне больше десяти пушек. А год был неурожайный, налоги не поступали, солдаты не получали денег, назревал бунт. Появление Мадека несколько утихомирило их. Он не посмел объявить им о своем решении. Три недели он притворялся, будто ждет курьера из Шандернагора, говорил им о своем Великом проекте, который якобы может быть осуществлен только с одобрения Версаля. Тем временем он втайне продавал свое имущество. Он не спешил; ничто не подгоняло его, надо было выручить как можно больше денег, торговаться неспешно, мягко, по-индийски.