Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель - Барбара Хэмбли

Ни Моркелеб, ни Дженни не знали уже, где кончается человеческая магия и начинается драконья: железо и золото сплавились воедино, став оружием этого решающего и безнадежного боя. Дженни чувствовала, что силы Моркелеба на исходе, но помочь ему ничем уже не могла. Стены Цитадели и оскаленные утесы Злого Хребта стремительно подступали снизу в неистовом вращении. Тварь была неубиваема; чем больше ударов наносили они, тем теснее становилась хватка, и все новые и новые пасти и щупальца выбрасывались из бесформенного зловонного тела…

Конец, когда он все-таки наступил, был подобен удару, подобен столкновению с землей. Ревущий грохот сотряс недра Хребта, тупой и протяжный, заставивший содрогнуться даже усталый разум Дженни. Затем она услышала ясный, пронзительный крик боли. Кричала Зиерн.

И, словно перейдя неуловимую грань, отделяющую один сон от другого, Дженни ощутила, как тают, отпадая, темные заклинания, как мысли и тело вновь обретают силу и гибкость. Что-то мелькнуло внизу, падая сквозь дождь — туда, к мокрым черепичным крышам Цитадели, а секунду спустя Дженни по трепетанию каштановых волос и белого газа поняла, что это — Зиерн.

Невольное: «Подхвати ее!» и Моркелебово: «Да пусть себе падает!» — проскочили между их разумами, как искра. Затем он все-таки сложил крылья и, вновь упав подобно соколу, с безукоризненной точностью взял из воздуха падающее тело.

Снизу уже всплывали угольно-серые от дождя стены Цитадели. Люди и гномы, мужчины и женщины толпились в молчании на бастионах; дождь струился по запрокинутым искаженным лицам, и никто на это не обращал внимания. Белый дым валил из узкой двери, ведущей в Бездну, но все глаза были устремлены в небо, откуда ниспадал кругами усталый, израненный дракон.

Моркелеб замер на секунду в воздухе, широко раскинув огромные шелковые крылья, затем коснулся тремя изящными лапами изломанной мостовой, а четвертой аккуратно положил хрупкую фигурку Зиерн на мокрые камни. Дождь теребил и разглаживал темные волосы чародейки.

Соскользнув со спины дракона, Дженни увидела, что Зиерн мертва. Глаза ее и рот были открыты. Искаженное яростью и ужасом лицо обострилось и приняло странное выражение. Лицо капризного, смертельно обиженного ребенка.

Дрожа от изнеможения, Дженни прислонилась к черному резному плечу дракона. Медленно и как бы нехотя разумы их разомкнулись. Светлый радужный ореол, которым каждый предмет был обведен по краешку, погас, люди и гномы вновь утратили прозрачность, как бы торопясь снова упрятать души в надежные тайники тел.

Потом вернулась боль. Рассудок напоминал дымящиеся руины. Дженни вновь почувствовала, как липнут к спине клейкие от крови лохмотья; отзвуки темных заклинаний сдавливали сердце.

Ухватившись для поддержки за изогнутый плечевой рог, она еще раз взглянула на заострившееся меловое лицо, осыпаемое частым дождем. Кто-то поддержал ее за локоть, и, оглянувшись, Дженни увидела, что это Трэй. Причудливо окрашенные волосы облепляли бледное личико. Это был первый случай, чтобы кто-нибудь из людей, кроме самой Дженни да еще, пожалуй, Джона, осмелился подойти к дракону так близко. А потом к ним присоединился и Поликарп. Рука его была обмотана обрывком черной мантии, а рыжие волосы почти полностью спалены еще во время прорыва Зиерн сквозь узкую дверь из подвалов Цитадели.

Белые клубы вырывались волнами из дверного проема. Дженни закашлялась; едкий дым обжигал легкие. Впрочем, кашляли все, кто находился в нижнем дворе, — казалось, Бездна объята пламенем.

Но самый надсадный кашель послышался на подвала. Потом в темной щели возникли две фигуры; та, что пониже, опиралась на руку той, что повыше. В бледном свете пасмурного дня на измазанных сажей лицах блеснули линзы очков.

Выбравшись из клубов едкого дыма, оба остановились. Все в нижнем дворе оторопело вглядывались в этих странных выходцев из Бездны.

— Малость не подрассчитали со взрывчатым порошком, — несколько смущенно объяснил Джон толпе.

Глава 17

Дженни очнулась лишь через несколько дней после того, как Джон и Гарет взорвали Камень.

Не обращая внимания на дождь и дым, они сбивчиво рассказывали Поликарпу, как им удалось найти дорогу к тем вратам, возле которых были свалены мешки со взрывчатым порошком, когда свет в глазах Дженни начал медленно меркнуть. Память сохранила о дальнейшем смутные обрывки: кажется, ее подхватил Моркелеб и бережно перенес в когтях под дощатый навес в верхнем дворе Цитадели. Более ясно вспоминался голос Джона, запрещающий Гарету и другим следовать за ними:

— Да не помогут ей ваши зелья! Он и без вас обойдется…

Хотела бы она знать, откуда это стало известно Джону. Хотя Джон всегда понимал ее лучше, чем кто-либо.

Моркелеб исцелил ее по-драконьи, как сама она когда-то исцелила его. Тело восстанавливалось быстро: яды выжигали сами себя в венах, воспаленные раны, оставленные жадными ртами твари, затягивались, оставляя округлые зловещие рубцы размером с ладонь. «Это уже на всю жизнь, — разглядывая их, думала Дженни. — Как шрамы Джона…»

Разум восстанавливался куда медленнее. Раны, нанесенные Зиерн, затягиваться не желали. И хуже всего было сознание, что чародейка права: всю жизнь Дженни губила свой талант, и не потому, что судьба лишала возможностей развить его, а просто из трусости.

«Все твое принадлежит тебе, — когда-то сказал Моркелеб. — Стоит лишь протянуть руку».

И она понимала, что так оно и есть.

Чуть повернув голову, из-под дощатого навеса можно было видеть дракона, возлежащего у дальней стены в негреющих лучах солнца. Тысячи звучащих нитей соединяли теперь их души, разумы и жизни.

Однажды Дженни спросила, почему он не покинул Цитадель и зачем ему было нужно лечить ее.

«Ведь Камень взорван, — сказала она. — Тебя больше ничего не связывает с этим местом».

И тут же ощутила, как шевельнулось раздражение в его душе.

«Я не знаю, колдунья. Сама себя ты исцелить не можешь, а я не хочу видеть тебя искалеченной».

Однако слова-образы, возникавшие в ее мозгу, были окрашены не только раздражением; сквозили в них и память о недавних страхах, и тайное смущение.

«Но почему? — спросила она. — Ты же сам часто говорил, что драконам чужды дела людей».

Его чешуя встопорщилась с сухим шорохом и улеглась снова. Дженни помнила, что драконы не лгут. Вот только правда их подобна лабиринту — слишком уж легко в ней заблудиться.

«Так оно и есть, — ответил он. — Так было и со мной, пока ты не исцелила меня. Моя магия разбудила твою, но и ты разбудила во мне что-то такое, чему нет названия на языке драконов. Видно, не одна только сила Камня запрещала мне лететь на север. Я не хочу, чтобы ты умерла, как умираете все вы. Я хочу, чтобы ты летела со мной, Дженни, хочу, чтобы ты стала одним из нас и обрела ту силу, к которой стремилась всю жизнь. Эта жажда сильнее песни золота, которую мы слушали вместе. Почему — не знаю. А ты? Разве ты сама не хочешь этого?»