Королева Виктория - Кристофер Хибберт

Принц Виктор Альберт, старший сын Дулипа Сингха и крестник королевы, женился впоследствии на дочери девятого графа Ковентри. А его отец, который был свергнут с престола британскими властями в 1849 г., получил приказ генерал-губернатора Индии немедленно доставить королеве Виктории знаменитый бриллиант «Кохинор». После его смерти в 1893 г. королева отправила в Индию венок с выражением искреннего сочувствия от его «верного друга и крестной матери».

74

После смерти королевы Виктории все ее индийские слуги были отправлены в Индию с хорошей пенсией, а все письма Мунши были сожжены в его присутствии во дворе коттеджа Фрогмор, где он проживал, когда двор находился в Виндзоре. Во время поездки в Индию в 1905 г. его в Карим-Лодже в Агре навестил принц Уэльский, будущий король Англии Георг V. «Он не стал лучше выглядеть за последнее время, — отметил принц, — и сильно располнел. Должен сказать, что он вел себя вполне сносно, цивилизованно и с большим радушием принял нас всех. К моему удивлению, он надел свой орден Виктории. Никогда не думал, что он у него есть. Мне рассказали, что он ведет тихую, уединенную жизнь, ни в чем не нуждается и ни о чем не беспокоится» (RA GV AA 27/10, quoted in Sheila Anand, «Indian Sahib: Queen Victoria's Dear Abdul», 103-104).

75

Королева была в восторге от музыки Артура Салливана и даже попросила представить ей полное собрание его музыкальных произведений, чего никогда не делала в отношении других композиторов, даже самого Мендельсона. Именно ему она отослала для корректировки музыкальные композиции принца Альберта, что само по себе было признанием ее величайшего доверия к Салливану и признания его музыкального таланта. Услышав его ораторию «Свет мира», она безапелляционно заявила, что это лучшее произведение, «самой судьбой предназначенное для поднятия британской музыкальной культуры». И хотя она считала довольно глупым содержание его «Микадо», остальные произведения не вызывали у нее никаких сомнений, а его знаменитых «Гондольеров» она приказала поставить в Виндзорском дворце. С тех пор королева очень гордилась тем, что фактически уговорила Салливана попробовать свои силы в создании большой оперы. «У вас это непременно получится», — заверила она его. А Салливан, в свою очередь, посвятил ей оперу «Айвенго». После премьеры этой оперы королева не без гордости заявила композитору, что «такой успех вдохновляет прежде всего потому, что опера была написана отчасти по ее настоянию», а само это произведение, безусловно, является «его лучшей работой». (Hesketh Pearson, «Gilbert and Sullivan», 161, 171, 183).

76

Почерк королевы всегда был источником недовольства как со стороны членов ее семьи, так и со стороны обслуживающего персонала. Так, например, царь Николай II, муж ее внучки Александры, жаловался своей жене: «Ее буквы ужасно трудно читать, а в предложениях так много совершенно непонятных сокращений, что я долгое время вообще ничего не мог разобрать» (Andrei Maylunas and Sergei Mironenko, «A Lifelong Passion: Nicholas and Alexandra: Their Own Story», 67).

77

Вскоре после того, как в Англии появилась улучшенная модификация пишущих машинок, одна из них была куплена для работы в Виндзорском дворце. Однако королеве она не понравилась (Emden, «Behind the Throne», 127). Точно так же она поначалу противилась использованию телефона и даже приказала устроить в Осборне в 1878 г. частную демонстрацию работы этого изобретения, для чего во дворец была вызвана Кейт Филд, сотрудница отдела по связям с общественностью американской компании Александра Белла. Расположившись в соседнем коттедже, она пропела по телефону приятную мелодию, а находившаяся в Осборне королева прослушала ее. Это произвело на нее «огромное впечатление» (Victoria Glendinning, «Trollope», 1922, 448).

Несмотря на все возражения королевы, в 1896 г. в Виндзорском дворце был установлен первый телефонный аппарат. Королева смирилась с этим изобретением, но по-прежнему отвергала использование автомобилей. «Мне сказали, — писала она, — что они ужасно воняют, сильно трясутся на выбоинах и вообще являются малопригодными средствами передвижения» (Nevill, 13). Принц Уэльский не согласился с ней и часто ездил на автомобиле, правда, без жены, «единственной мыслью которой был страх перед возможностью переехать какую-нибудь собаку». Он очень любил ездить с большой скоростью в большом автомобиле, оснащенном сигнальным горном, издававшим хриплый звук (C.W. Stamper, «What I Know», 191).

78

Известный скульптор Альфред Гилберт, которого пригласили в Осборн для создания мемориала в память о принце Генрихе Баттенбергском, прибыл туда с вечерним костюмом, не позаботившись при этом о традиционном придворном одеянии. К счастью, его мать, приехавшая на остров Уайт вместе с ним, была в молодости неплохой портнихой и в течение некоторого времени перешила его вечерний костюм в короткие бриджи, а потом попросила у одной придворной дамы черные чулки и переделала их в мужские. После этого она обратилась к местному сапожнику, который в течение одного воскресного дня сделал для него черные туфли с металлической пряжкой. Едва Гилберт облачился в это аристократическое одеяние, неожиданно пришло известие, что королева учла сложившиеся обстоятельства и дозволяет ему прибыть на ужин в простом вечернем костюме. Однако к тому времени у Гилберта уже не было вечернего костюма, и когда королеве сообщили о том, что произошло, она самодовольно сказала: «Как умно!» (Isabel McAlister, «Alfred Gilbert», London, 1929, 279).

79

Это случилось в 1872 г. Чем больше старела королева, тем больше пили ее придворные слуги. Мари Адин, которая в 1887 г. стала фрейлиной королевы, говорила, что «от стражников всегда разит виски, и они почти никогда не могут нормально ответить на звонок у двери и просто торчат, как истуканы» (Victor Mallet, «Life with Queen Victoria», 215).

80

Достопочтенный Александр Йорк, пятый сын четвертого графа Хардвика, который появился при дворе в 1884 г., был любимчиком королевы. Она обожала его за изысканные манеры и умение вести себя в любой ситуации. Другие же придворные не одобряли его развязность и осуждали некоторые странности в его поведении. Так, например, он любил носить в петлице огромные цветы, а когда однажды пришел во дворец с огромным пионом, леди Литтон удивленно посмотрела на него и спросила Остина Ли, личного секретаря своего мужа, неужели мужчины до сих пор носят в петлице цветы. «Ну, — невнятно пробормотал тот, — во всяком случае, не такие большие, как у Алика» («Lady Lytton's Court Diary» 97).

81

Через две недели после смерти леди Эли королева отправилась в закрытой карете от Паддингтона до кладбища Кенсал-Грин, чтобы возложить букет цветов на ее могилу. «Там собралась огромная толпа людей, — записала она в дневнике. — Мы не могли понять, почему они собрались, и подумали, что, вероятно, там должно было что-то произойти. Однако вскоре выяснилось, что они специально приехали, чтобы взглянуть на меня... Людей было так много, что мой частный визит туда оказался полностью испорченным. И все же я была чрезвычайно рада, что все они оказались свидетелями моей искренней любви к своей фрейлине и к своему другу» (Queen Victoria's Journal, 27 June 1890).

82

Королева все же сохраняла ясность и четкость в изложении своих мыслей, отчего ее речь всегда отличалась изысканной выразительностью. В октябре 1898 г. недавно назначенный членом Тайного совета сэр Алмерик Фицрой побывал на своем первом заседании и позже отметил в мемуарах: «Это был впечатляющий спектакль. Войдя в небольшую и плохо обставленную комнату, я обнаружил там одинокую, располневшую женщину, которая восхищала и изумляла весь мир, а на врагов нагоняла страх и ненависть. Она действительно излучала какую-то невидимую энергию и совершенно невыразимое достоинство... Она указала едва заметным движением руки на место, которой я должен занять... с необыкновенной ясностью в голосе приступила к рутинной церемонии, повторенной ею уже более шестисот раз» (Sir Almeric Fitzroy, «Memoirs», i, 2).

83

За исключением тех дней, когда королева пребывала в трауре от безутешного горя, она довольно часто веселилась и охотно поддавалась неконтролируемым взрывам смеха. Когда известный скульптор Джон Гибсон работал над ее скульптурой, он спросил, можно ли ему измерить ее рот. «Эта просьба была Настолько неожиданной и забавной, что королева долго не могла успокоиться и всё время пыталась закрыть рот, но каждый раз снова взрывалась от хохота» (Sarah A. Tooley, «The Personal Life of Queen Victoria», 142).

84

В равной мере королева была довольна более ранним портретом, который Генрих фон Ангели написал для нее еще в 1875 г. Правда, она считала его немного «абсурдным», так как там она была изображена «смотрящей на себя в зеркало». По ее мнению, художник изобразил ее «честно, с нескрываемой лестью и с высокой оценкой ее характера». В 1887 г. ей показали «эту фотографию, которая была сделана во время ее золотого юбилея». Ее дочери были возмущены тем обстоятельством, что репродукции этого портрета продаются на всех улицах Лондона, и потребовали прекратить это безобразие. Однако королева была против. «Я думаю, что это очень удачная работа, — сказала она. — У меня нет никаких иллюзий относительно моей внешности». Действительно, она как-то сказала старшей дочери, что прекрасно осознает, что у нее «безобразное и старое лицо» («Journal and Letters of Reginald, Viscount Esher», 1934, i, 160).