XIRTAM. Забыть Агренду - Александр Розов

— Влюбленность, Стэн, это не поступок, это состояние души. Мне кажется, ты этого не понимаешь… Шифровальщик… Ничего не говори, просто, обними меня. Мне хочется заснуть, когда меня обнимет любимый мужчина. Знаешь, сегодня я очень неожиданно поняла, что люблю тебя. Это произошло у логова леопардов. Я уже шла к машине, на всякий случай, оглянулась, и увидела, что девочка-леопард доверяет тебе. Это вообще невероятно, я бы не поверила, если бы не увидела своими глазами. Она так спокойно повернулась к тебе боком и стала вылизывать котят… Люди часто ошибаются, когда доверяют кому-нибудь. Собаки и лошади тоже иногда в этом ошибаются, но девочка-леопард с детенышами не может ошибиться. Значит… Значит… Все. Я уже сплю.

…

Малаккский пролив. Недалеко от Куала-Лумпура.

За час до полудня по местному времени.

На моторной яхте «Coral Bird» в этом круизе был следующий состав:

— Капитан Ном-Онг, боцман Ео-Ек, и двое матросов Хво и Тшэ.

— Семейная бизнес-пара с британского карибского острова Анквилла: Джейкоб и Банни Эвендж, эксперты по яхтам — от проекта и строительства до оценки ходовых качеств.

— Вторая семейная пара: канадцы доктор философии Аллан и его жена Олеа Ван-Вирт.

— Романтическая пара: Рене-Гюи де Паларе из Монако и Либби Портленд из Техаса.

Граф Рене-Гюи де Паларе (подвижный, чуть смуглый, спортивно сложенный 35-летний мужчина северо-италийского типа), стоя на топ-бридже круизной моторной яхты «Coral Bird», бросил взгляд назад, вдоль левого борта и торжественно произнес.

— Хвала Посейдону и Пресвятой Деве за то, что мы, наконец, покинули эту клоаку.

— Если вы про Куала-Лумпур, сэр, — невозмутимо ответил капитан Ном-Онг, — то я вам скажу, что это еще далеко не самый грязный город в Малайзии. Есть грязнее.

— …К тому же, — добавила Либби Портленд, — мы же не были в самом Лумпуре. Порт Келанг, это формально другой муниципалитет. На счет грязи: есть такой город Дакка в Бангладеш. Вот это действительно выгребная яма. А Келанг так, слегка неопрятный.

— Как вас занесло в Дакку, мисс Либби? — спросил доктор философии Аллан Ван-Вирт.

— Такая концепция программы «Open-Lifestyle», — ответила девушка, — мы показываем планету, как она есть. Мы смотрим на мир открытыми глазами, а не через фильтр.

— Вот это я понимаю! — воскликнула Олеа Ван-Вирт, — Жаль, мало кто так делает.

— А я думаю, — сказал граф де Паларе, — что по TV лучше показывать то, что эстетично. Извини, Либби, я преклоняюсь перед твоей журналистской смелостью, но…

— …Ты имеешь право на свое мнение, — весело договорила она.

— Там в Бангладеш сплошь мусульмане, — заметил капитан Ном-Онг, — грязная религия, грязные жители, все грязное. Вы, американцы и европейцы, очень зря пускаете к себе мусульман. Они вам запачкают все города. И еще привезут холеру или чуму.

— Мне тоже не нравится ислам, — сказала Либби, — Но, по моему, кэп, вы валите на эту религию то, в чем виновато невежество в стране.

— В невежестве, по-вашему, виноват, Микки-Маус? — с сарказмом спросил Ван-Вирт.

— Не знаю, я не историк, — ответила журналистка.

— А я знаю, — спокойно сказал доктор философии, — в невежестве виноват именно ислам. Проникновение ислама в любую страну означает вытеснение оттуда базовых знаний о здоровом образе жизни, и как следствие, исчезновение элементарной гигиены.

— Аллан, дорогой, — Олеа Ван-Вирт погладила мужа по плечу, — ты тут не переспоришь Либби, поскольку она еще в школе получила волшебную таблетку толерантности.

— Объясните мне, чем плоха толерантность? — спросила Либби, и добавила, — и, если это можно, без заумной геополитической и культурологической философии. Попроще.

Аллан Ван-Вирт кивнул в знак согласия, и весело произнес:

— В стойбище Мумба-Юмба на каждое полнолуние съедают одного туриста без соли…

— Почему без соли? — перебила Банни, появляясь на топ-бридже, — жрать человека, без соли, это варварство.

— Варварство, — согласился Джейкоб, поднимаясь вслед за ней, — Цивилизованный мир обязан срочно построить в Мумба-Юмба демократию путем гуманитарных ковровых бомбардировок! И заранее извиниться перед туристами, которые тоже погибнут…

— Ну, ты загнул… — протянула Банни.

— У меня креативное настроение, о моя медовая пчелка! Меня прет и таращит!

— Хорошо тебе, слоненок! Ты прешься даже баз травки. А я бы, кстати, пыхнула.

— Это можно устроить, — сообщил ей Ном-Онг, — и, я бы с большим удовольствием еще поговорил о том, что думают коллеги про мореходные качества «Coral Bird».

Парочка анквиллских британцев переглянулась и синхронно кивнула, и исчезла с топ-бриджа в сопровождении кэпа Ном-Онга. Граф де Паларе проводил их взглядом, затем щелкнул старомодной бензиновой зажигалкой, прикурил тонкую сигару и заметил:

— Аллен говорил о некрасивых лунных ритуалах в стойбище Мумба-Юмба, но это явное иносказание, и речь, все-таки, идет о столь же некрасивых традициях ислама.

— Вообще, о религиозных традициях такого рода, — уточнил Ван-Вирт, — ислам и Мумба-Юмба, это частные случаи.

— Тогда, — граф улыбнулся, — я вступаю в союз с Либби и начинаю защищать позицию, которую она заявила. Вы валите на ислам то, чему виной невежество, а невежество вы объявляете следствием ислама. Но давайте посмотрим на факты. На ту же грязь. Вот Калькутта, где основная религия — индуизм, точнее шиваизм. Этот город, грязнее, чем мусульманская Дакка. Относительно невежества и знаний — вспомним историю. Когда Европа ползла сквозь «темные века», в исламских странах изучали труды Архимеда.

— Это было тысячу лет назад, — заметил Аллан Ван-Вирт. Давайте не смешивать эпоху арабского ренессанса, в которой жили Ибн-Сина, Руми, и Аверроэс, и в которой были написаны истории Синдбада-Морехода, с исламом, как религией. Это была бы ошибка, примерно как смешение христианства с европейским ренессансом, который, очевидно, представлял собой попытку как раз освободиться от христианства. Разница в том, что европейцам удалось в какой-то мере победить христианскую ортодоксию, а арабам не удалось, они проиграли эту войну и превратились в то, во что превратились.

— Вы хотите сказать, Аллан, что эпоха арабского ренессанса, это попытка вернуться к языческим корням, но менее удачная, чем европейский ренессанс? — спросил граф.

— Да, Рене, именно это я и хочу сказать. Вы, конечно, читали цикл «1001 ночь». Как вы полагаете, много там ислама, если не считать религиозные идиоматические обороты?

— Это аргумент, — граф де Паларе на пару секунд наклонил голову, — но, вы только что признали: европейская цивилизация достигла прогресса только после того, как провела относительно успешную войну против собственной религии.

— Не собственной, — поправил доктор философии, — Библия написана не в Европе. Это ближневосточный феномен, навязанный Европе и чуждый европейской культуре.

Либби Полртленд эмоционально похлопала ладошкой по ограждению.

— Минутку-минутку. Разве европейская культура это не христианская культура, и разве наши принципы не следуют из Библии?… Или из Корана, который, в общем, похож?

— Библейские принципы, — ответил ей Ван-Вирт, — была в Европе перемолоты жерновами Ренессанса, промышленной революции, и натурфилософии, а те принципы, которые вы привыкли называть библейскими, и о которых вы говорите, появились в XVIII веке, как результат этих процессов. И, они принадлежат не к библейской традиции, а к традиции французских энциклопедистов.

— Но десять заповедей… — нерешительно возразила журналистка.

— Вы можете их перечислить? — ехидно спросила Олеа Ван-Вирт.

— Э… Не убивай, не воруй, не прелюбодействуй, не лжесвидетельствуй, … Э… Э…

— Четыре, — весело сказала Олеа.

— …Э… Э… Не делай себе кумира.

— Пять. А должно быть десять! — Олеа растопырила пальцы одной, и другой руки, таким образом, иллюстрируя расхождение в количестве.

— …Э… Э… Я не помню, черт возьми! Я давно не читала Библию!

— А вы ее вообще читали? — осведомился Аллан.

— Ну… Это такой вопрос… — Либби неопределенно пожала плечами.

— Такой, такой, — философ подмигнул ей, — а в церкви вы когда были последний раз?

— …Э… Э… Кажется, полгода назад. Да! Точно! Была свадьба нашего компьютерного мастера, и мы ездили в церковь. Это было даже немного меньше, чем полгода назад.

— Так. И что вы там делали, в церкви?

— Ну… Э… Мы послушали священника, потом поздравляли, пили шампанское… Нет, шампанское мы пили уже когда вышли из церкви. Внутри это не полагается делать.

— Мера вашей связи с христианством определена, — констатировала Олеа.

Граф де Паларе покивал головой, стряхнул пепел с сигары и спросил: