Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

Карета покатилась под уклон. Жильбер едва не угодил под колеса.

— Вот мы и прибыли, — объявил Филипп.

Жильбер соскочил на землю, бросился на другую сторону улицы и притаился за каменной тумбой.

Филипп первым вышел из кареты, позвонил и, повернувшись, принял Андре в свои объятия.

Барон вышел последним.

— Ну что, эти бездельники собираются нам открывать или нет? — проворчал он.

В ту же минуту послышались голоса Ла Бри и Николь и ворота распахнулись.

Трое путешественников скрылись в темном дворе, и за ними захлопнулись ворота.

Карета уехала. Лакеи должны были доставить ее в королевские конюшни.

Дом, в котором скрылись путешественники, был ничем не примечателен. Но когда карета проезжала мимо Жильбера, она осветила своими фонарями здание, стоявшее на противоположной стороне, и он успел прочитать: «Особняк Арменонвиль».

Ему оставалось выяснить, что это за улица. Он дошел до конца улицы, по которой уехала карета, и, к своему величайшему удивлению, узнал фонтан, где обыкновенно брал воду.

Он сделал несколько шагов в обратном направлении по другой стороне улицы и узнал булочную, где покупал хлеб.

Он не хотел верить своим глазам и дошел до угла. В неярком свете фонаря он прочел на белокаменной стене два слова, которые видел третьего дня, возвращаясь с Руссо из Мёдонского леса: «Улица Платриер».

Таким образом, Андре оказалась от него всего в сотне шагов, еще ближе, чем было в Таверне от его комнатки до решетки замка.

Он подошел к своей двери в надежде, что никто не убрал вовнутрь обрывок веревки, к которому там была привязана щеколда.

Жильберу сегодня везло. На двери болталось несколько ниточек. Он потянул их все разом — дверь поддалась.

Молодой человек ощупью отыскал лестницу, бесшумно поднялся по ней и нащупал висячий замок на двери своей комнаты, ключ от которой ему из любезности оставил Руссо.

Спустя несколько минут усталость взяла вверх над тревогой и Жильбер заснул в предвкушении завтрашнего дня.

LIV

ПАВИЛЬОН

Так как Жильбер накануне вернулся очень поздно, быстро лег и погрузился в тяжелый сон, он забыл набросить на окно лоскут, скрывавший его от лучей восходящего солнца.

В пять часов утра солнечный луч упал ему на лицо и разбудил его. Он поднялся, беспокоясь, что проспал.

Жильбер, выросший среди природы, прекрасно умел определять время по солнцу. Он поспешил к окну, чтобы взглянуть на эти свои часы.

Бледные лучи едва коснулись верхушек высоких деревьев, и Жильбер успокоился: он думал, что проспал, а оказалось, что он поднялся слишком рано.

Стоя возле окна, Жильбер занялся туалетом, размышляя о недавних событиях. Он с наслаждением подставлял пылающий лоб свежему утреннему ветерку. Юноша вспомнил, что Андре остановилась на соседней улице неподалеку от особняка Арменонвиль. Он стал гадать, в каком из домов она сейчас находится.

Вид тенистых деревьев под его окном напомнил ему о словах девушки, сказанных накануне.

«Есть ли там деревья?» — спросила она у Филиппа.

«Вот если бы она выбрала павильон в саду, в котором никто не живет!» — подумалось Жильберу.

Эти размышления заставили молодого человека обратить внимание на павильон.

По странному совпадению с мыслями его взгляд привлекли с той стороны необычные шум и движение. Одно из слуховых окон павильона, которое, казалось, давно было заколочено, теперь безуспешно пытались распахнуть изнутри то ли неловкие, то ли слабые руки. Сверху рама поддавалась, но снизу, по-видимому, отсырела и не желала отставать от подоконника. Окно сопротивлялось, отказываясь распахнуться.

Наконец более мощный толчок заставил скрипнуть дубовую раму и обе створки растворились. В окне показалась девушка, покрасневшая от недавних усилий; она отряхнула испачканные руки.

Жильбер, удивленно вскрикнув, отпрянул. Девушка, с еще припухшими со сна глазами, потягивавшаяся перед раскрытым окном, была Николь.

У него не оставалось сомнений. Накануне Филипп объявил отцу и сестре, что Ла Бри и Николь готовят дом. Значит, этот павильон и был тем домом. Сад при доме на улице Кок-Эрон, в котором скрылись путешественники, выходил на улицу Платриер.

Движение Жильбера было таким резким, что, если бы Николь не была погружена в праздное созерцание — истинное наслаждение в момент пробуждения, — она бы наверняка заметила нашего философа в ту минуту, как он отскочил от окна.

Жильбер живо отпрянул: ему совсем не хотелось, чтобы Николь увидала его стоящим возле слухового окна под самой крышей. Если бы он жил на втором этаже, а через открытое окно за его спиной виднелись бы дорогие ковры и роскошная мебель, Жильбер не так бы испугался, что его увидят. Но мансарда пятого этажа свидетельствовала о том, что он находится пока на самых нижних ступенях общественной лестницы, — вот почему он постарался остаться незамеченным. Кстати сказать, в этом мире большое преимущество всегда заключается в том, чтобы наблюдать, оставаясь невидимым.

Кроме того, если бы Андре узнала, что он здесь, не оказалось ли бы этого достаточно, чтобы она переехала или отказалась от прогулок в саду?

Гордость Жильбера поднимала его в собственных глазах!.. Какое дело было Андре до Жильбера и разве Андре пошевелилась бы ради того, чтобы быть ближе или дальше от Жильбера? Не принадлежала ли она к той породе женщин, которые не стесняются предстать после купания обнаженными перед лакеем или крестьянином, потому что не считают их за людей?..

Однако Николь к таким женщинам не относилась, и ее следовало избегать.

Вот в чем заключалась главная причина, по которой Жильбер отпрянул от окна.

Однако вскоре Жильбер опять решил выглянуть. Он осторожно приблизился к окну и бросил робкий взгляд вниз.

Другое окно, расположенное в нижнем этаже как раз под окном Николь, только что распахнулось, и в нем появился кто-то в белом: это была Андре в утреннем пеньюаре. Она пыталась отыскать под стулом туфельку, оброненную ее очаровательной ножкой.

Напрасно Жильбер пытался пробудить свою ненависть, вместо того чтобы дать волю охватившей его любви: каждый раз как он видел Андре, он испытывал те же чувства; он был вынужден прислониться к стене; сердце его яростно забилось, готовое выпрыгнуть из груди, а в жилах закипела кровь.

Но мало-помалу он пришел в себя и мог уже размышлять спокойно. Главное заключалось в том, как мы уже сказали, чтобы иметь возможность наблюдать, оставаясь незамеченным. Он схватил одно из платьев Терезы, прикрепил его булавками к веревке, тянувшейся через все окно, и стал из-за этой импровизированной занавески следить за Андре, не опасаясь быть увиденным ею.