Летняя книга - Туве Марика Янссон

Тревожные мысли Эллен цепляются за то, что остается позади. Мысли Магдалены бегут впереди паровоза, катапультируя ее в пульсирующую гущу городских улиц.

Взгляды девушек вдруг встречаются. «Тебе может показаться, что тебя околдовали, – говорит Магдалена, – но не пугайся, ты привыкнешь. Просто следуй за мной. Город любит своих детей».

Эллен молчит. Она все еще там, дома, где была любимым ребенком и родное доброе лоно каждый день распахивалось перед ней, расстилалось под ногами, очерчивало вокруг плавные просторные границы, вставало над ней бесконечным небесным куполом. Она вся еще настолько там, что одно ее молчание заставляет оглянуться назад и Магдалену. Они вспоминают отъезд. На перроне был страшный сквозняк. В каждом вокзале есть что-то депрессивное, да? А небо на западе желтое, как огонь.

Темнеет быстро, весна еще совсем ранняя. Но дорога все равно отлично просматривается. Окаймленный деревьями Сёрмландский тракт, один из множества себе подобных. Если бы не эта внезапная непогода, ночь наверняка была бы ясной и звездной и свет заливал бы поля, как днем.

Юные дамы обсуждают это с серьезным видом. Потом какое-то время сидят молча. Глупо взять и просто все бросить, но что представляет собой человек, который живет не в городе? Ничего особенного.

Поезд где-то останавливается. И Эллен вдруг произносит: «Йоханнес… Ты замечала, как он бесшумно двигается? Как лось». Магдалена кивает…

Они обе ждут недалеко от рва. С напряженным нетерпением рассматривают берега сверкающей реки. После ночного дождя лес зазеленел, листва колышется и блестит на солнце.

Там на пригорке по следам лося идет Йоханнес. Мгновение назад он скрылся в зеленой тени, а теперь снова появился, замер и прислушивается к шуму деревьев.

«Жаль, что лося ты тогда так и не увидела, – тихо произносит Эллен. – Но зато ты высмотрела лису».

«Да, это я ее заметила», – гордо кивает Магдалена. Они шли к сараю возле большого пруда, чтобы понаблюдать за норой. Было еще рано, половина шестого. И тут вдруг лиса: идет себе прямо по полю, совсем близко. Шерсть светлая, сама начеку, и лапы переставляет по мокрой земле в точности как собака. Они застыли, молчат и почти не дышат. А потом Магдалена не выдерживает и начинает хохотать – и через миг лисы и след простыл, она уже где-то на вершине холма.

Два дня спустя они нашли лисий выводок под большим камнем у подножия холма. Лисята были еще слепые. Это там, где Йоханнес насмерть затоптал гадюку. Там, где они брызгались водой и бросали друг в друга льдинки.

«Ты тогда вся промокла», – с мягкой улыбкой вспоминает Эллен. «У тебя все получалось лучше, чем у меня, – парирует Магдалена. – Я дитя города. Ужасно. Презираю город. А помнишь утро, когда мы перешли мост, чтобы нарвать лютиков? Ты собрала в два раза больше, чем я. Мы добрели до самого конца ручья, дотуда, где только мох и воды почти не слышно. А потом лежали и удивлялись тщетности жизни».

«Вот это словечко, – говорит Эллен. – В городе подхватила? Иногда ты так непривычно выражаешься. Как тогда, когда мы собирали волчье лыко».

«Невысокий кустарник с яркими цветками и древесиной, которая жжет язык, как огонь, – задумчиво произносит Магдалена. – Сейчас он, пожалуй, уже отходит. А распускается раньше всех, ему нужно солнце».

Столовая в усадьбе Берга-Туна. Там каждый день солнечно. Солнце отражается в фамильном, XVII и XVIII веков серебре и переносит на белые скатерти его старинные охотничьи сюжеты. Рассылает по стенам крошечные отблески гладких животиков ангелов, украшающих причудливые настенные часы. И устраивает за окнами красно-желтые оргии в огромных соломенных скирдах, с вершин которых распахивается бескрайний горизонт: поля, луга, лесистые пригорки, охристое заболоченное озеро в низине и новые покатые, алеющие крыши скотного двора.

Вон идет старый скотник, а за ним двое мальчишек – им не больше одиннадцати лет на двоих. Исчезают друг за другом в полумраке коровника.

«Внутри там бесконечные ряды коров, и все жуют», – рассказывает Магдалена, а Эллен внимательно слушает. Как будто это не она из года в год в сумерках открывала тяжелую дверь, за которой раскачивались из стороны в сторону сотни коровьих хвостов.

«И сотни глаз смотрят, моргают, – продолжает Магдалена. – А в яслях лежит теленок, родившийся утром, он еще толком не умеет стоять на своих разъезжающихся ногах. У него кудрявая темная шерстка, и он жалобно мычит. А корова лежит себе в стойле с одеялом на животе и ни капли не беспокоится о несчастном малыше – а там в соломе копошится что-то жалкое, маленькое, слепое и голодное. Вот, кстати, еще один пример равнодушия современных матерей к собственным детям! Скажи, разве в старые добрые времена кошка могла бы спокойно смотреть, как теленок вылизывает ее котят?»

Эллен не отвечает. Она тяжело дышит, а в глазах слезы.

«Ну да, – продолжает Магдалена с нарастающим пафосом, – мама ушла проветриться на крышу. И с чердачных балок вспорхнули мелкие испуганные птицы. Но идем дальше, Эллен. Видишь, там, в самом темном углу, сверкает чей-то сердитый глаз – это старый бык поворачивает к нам голову и мычит. Кошмар. И тут мне становится страшно: может, лучше вернемся в дом?.. Он там, за низкими сараями, где потолок подпирают блестящие и скользкие горы зерна и овса. А внизу топот копыт, звон цепей – в невысоких загонах стоят усталые волы. Йоханнес поглаживает раздувшийся бок лошади. У нее скоро родится жеребенок, молоко уже капает на солому – прозрачное и голубое лошадиное молоко. Меня обволакивает запах лошади и кожи, он не похож ни на какой другой, разве немного на тот, что в цирке. Красные лучи солнца пробиваются сквозь пыльные стекла маленьких окон…»

«Как красиво, – бормочет Эллен. – Умеешь ты рассказывать».

«Ерунда, – усмехается Магдалена. – Но кое-что мне действительно нужно тебе рассказать – о городе, куда ты так давно стремишься. Так вот, мы сразу попадем в людской поток, который пробьется через узкий виадук, выльется на Васагатан, рассредоточится и незаметно исчезнет. На пару сотен метров ближе или дальше, для города это не важно, понимаешь? Здесь ты капля в море, ты тонешь и идешь ко дну – и это ничего не значит…»

«Но ты же говорила, что из человека может что-то получиться, только если он живет в городе», – робко перебивает Эллен.

«Да, если у него хватит сил удержаться на поверхности, если он не захочет утонуть. Встряхнись, дружок! Тот, кто родился в городе, никогда из него не уедет. Но