Русская канарейка. Трилогия в одном томе - Дина Рубина

«…Очередной отпуск в пленительном Таиланде, особенно встречи с природой и людьми потрясли меня настолько, что сейчас я, навидавшись тайцев, пожалуй, не отличу казака от казаха – прости за каламбур, – особенно если ныне казах обитает – о наш перепутанный мир! – например, в Лондоне…»

И так далее, еще несколько фраз, вполне, на посторонний взгляд, бессмысленных или банальных, вроде упоминания о «прекрасных рынках Востока», где можно увидеть все, что душе угодно, «вплоть до настоящих персидских ковров, которым так фанатично предан твой супруг»…

Сейчас надо было уберечь Айю, не дать им нащупать ее безжалостными лапами. Скрыть ее, увести от нее их интерес, как лиса уводит преследователей от норы. И все это время – пока выбирал открытку, пока сочинял письмо, пока выводил неразборчивый текст – он напряженно думал, как это сделать.

Запечатывать послание в конверт не стал – вернее дойдет; кому интересны отпускные излияния очередного туриста на захватанной картонке. Надписал адрес и опустил открытку в почтовый ящик.

Все! Разматывайте клубок сами, катите его от Лондона… хоть до Тегерана, только ее не трогайте.

Что касается меня, – я чист перед конторой, перед памятью Иммануэля, перед чертом-дьяволом и, кстати, перед Филиппом, которому больше не придется переносить даты репетиций и сроки контрактов. Баста! Вот уж этой поездкой я сыт по горло.

Затем бездарно слонялся по залам аэропорта в ожидании своего рейса – отупевший, истощенный, пустотелый внутри, в тоске и омерзении к самому себе, безнадежно стараясь себя уверить, что по возвращении в Париж жизнь наладится, успокоится и распоется…

В самолете забылся рваным сном, пытаясь выпутаться из красной рубахи, пеленавшей его по рукам и ногам, как мумию.

И опять бежал по горящему лесу на горе Кармель – как много лет назад, когда их автобус, полный солдат-отпускников, был остановлен пожаром в районе Йокнеама: пылающая магма, дунам за дунамом, пожирала деревья, подбираясь все ближе туда, где Леон бился, запутавшись в красной рубахе Айи… Огненная лавина грянула с неба, и огонь льнущей конницей – шшшшшшшшшшшарх! – вылизал языками траву, взлетел на ближайшую сосну, выбил вверх острое копье, и вдруг вся сосна ахнула, коротко и мощно всхлипнула, взвыла и запылала. Один неуловимый миг – и от нее остался черный скелет, разбросавший руки по сторонам…

Его вежливо растолкали.

– Вы кричите, – кротко сообщила ему девушка слева – полная, с детскими пушистыми глазами, с благодатным профилем матроны. Складывая руки на груди, она – из-за трех подбородков – становилась похожа на резную деревянную сирену с носа какого-нибудь фрегата. Справа сидел молодой человек – невозмутимый, с узким орлиным лицом мстителя. Всю дорогу он играл в карты на своем «айпаде» – с загадочной улыбкой и с такими сосредоточенными глазами, точно шифровку в Центр посылал.

Ее трясли, и довольно бесцеремонно. Это мелкая волна плещется о борта пенишета, сказала она себе, мы его не сдали и теперь навсегда будем плыть вдвоем, приставая к берегу на ночь…

Она разлепила веки, уставилась в чьи-то тревожно шевелящиеся губы. Форменный костюмчик… фирменная косыночка на шее… Стюардесса, миниатюрная миловидная тайка.

– Мисс? Вы меня слышите? Вам плохо, мисс?

– Нет… спасибо. Я о’кей. Просто… заснула.

Та с облегчением улыбается, хотя улыбка довольно кислая:

– Мы пытаемся разбудить вас уже десять минут. Вы не реагируете. Мы решили, это обморок.

Я в самолете. Куда-то лечу? Да, в Бангкок, из Краби… от Леона. Что-то случилось с ним в аэропорту, что-то произошло. Ужасные страдающие глаза… Губы, сведенные отчаянием.

Она вяло поднялась, споткнулась о свой рюкзак на полу, нагнулась, чуть не упав от крутнувшихся перед глазами кресел, выпрямилась и закинула рюкзак на плечо, пережидая приступ головокружения.

Надо же, как заснула: самолет пуст, и только две растерянные стюардессы квохчут над ней: похоже, она испортила им, бедняжкам, ланч.

Она тронулась по проходу, вяло извиняясь, роняя «сорри» и «тэнкс» куда-то под ноги. Этого еще не хватало – рухнуть тут в отключке.

Сейчас один путь: добраться до «халабуды» Луизы и Юрчи и там залечь, как обычно, дня на три. Был там за индийской ширмой закуток с убитым матрасиком – в их вонючем сквоте, пропахшем старыми пивными банками, забытым мусором в кухонном ведре, противомоскитной жидкостью и ароматическими свечками, которые так любит возжигать Луиза.

Видимо, время пришло. Плати опять за свое быть как все. Не забудь только отцу эсэмэску отправить: «Я в порядке здорова целую». А там – спускайся, узник, в гулкое подземелье бездонного сна.

Она дотащилась до остановки, где уже стоял готовый к отправлению автобус в центр города, как часто случалось в ее жизни – с единственным свободным местом и, конечно, в самом конце салона. Она пробралась, забилась в угол. Сейчас важно вообще не закрывать глаза, ни на минутку. Потерпи, потерпи… Доехать до конечной, пересесть на рейсовый кораблик… А там уж рукой подать. Можно даже долларов не менять: напоследок Леон выгреб из своих карманов все баты, оставив себе только мелочь…

Леон. О нем больно думать. Что-то с ним стряслось – еще раньше, давно, очень давно. Кто-то его изранил, обидел, наказал, предал… Женщина? Нет, не только. Но женщина – корень, глубокий корень. Ухватись и вытащи, упрись покрепче. Нет сил… Не закрывать глаза!!! Да – женщина; потому что все его тело – недоверие и нерв. Легкое, сильное, щедрое тело… Что с ним сделали? Кто его покалечил?

Все равно ни до чего не додуматься – сейчас, на исходе дыхания, с трудом карабкаясь к тонкой щели света…

«Халабуда» Луизы и Юрчи – огромный тайский дом, типичный в этих краях «баан тай»: все открыто и закрывается лишь деревянными ставнями, второй этаж сдается несметной семье китайцев-нелегалов. Время от времени кто-то из них попадает в тюрьму за нарушение паспортного режима или потому, что их ловят с фальшивыми корейскими паспортами, которые они покупают за бешеные деньги в надежде перебраться в Америку. Две-три их женщины говорят по-русски, потому что лет пять прожили в Иркутске, торгуя пуховиками на тамошних рынках. Навострились: «больсая», «малькая», «деньги хоросы, малькие»…

Дом стоит на канале, довольно вонючем; стаи прожорливых комаров, стойких и к химии, и к ароматическим свечам, составляют некую ядовитую компоненту липкого, тягуче-влажного воздуха. Что касается нижнего этажа, там с людьми братаются крысы, ящерки, пауки и полчища тараканов. Ко всему этому быстро привыкаешь: ничего не поделать, климат. Всем надо жить. Тараканы здесь даже по улицам бегают, разве что в автобусах билета не берут.

С Луизой, полуузбечкой, полуукраинкой из Ташкента, Айя познакомилась года два назад. Луиза позировала ей для целой серии «ню», заказанной одним богатым тайским коллекционером. Фантастического благородства тело, снимать можно любое движение наугад: ни капли нарочитости, ни грамма вульгарности – целомудренность в каждом жесте, цвет кожи – чистый перламутр. Идеальная модель для какой-нибудь «Весны» или «Юности»…

Луиза прошла долгий путь от «белой проститутки» (работала не на улице, а при дискотеках и знала английский язык – типичная «фаранг пудиль», «белая женщина») до «мамы-санки». «Мама-сан» – так называют здесь сутенерш.

Взлет в ее карьере начался, когда она встретила Юрчу. В то время он крутил баранку такси и развозил девочек по клиентам. Таксисты в Бангкоке – первые люди в блядушном бизнесе. Знают, где снять комнату на час, где, и как, и почем связать товар с покупателем. Они сговорились, сколотили своего рода концерн с извозом – и дело пошло.

Юрча – тот в свое время тоже проделал некий путь от «супервайзера» по работе с русскими на ювелирной фабрике, до… до того, чем он стал: беспробудным наркушей, выносящим из дома все, что зарабатывали «девочки» Луизы. Он уже отсидел в Лад Яо за торговлю наркотиками, таблетками (в простонародье «Яба» и «Яха»), привыкание к которым наступает мгновенно, и сейчас доживал на шее у Луизы.

Впрочем, был у него еще один вид заработка: он вырезал деревянных кукол в гробу. Деревянные человечки (сантиметров двадцать длиной) лежали в гробу со скрещенными на груди руками, с плоским оторопелым лицом. Некоторые туристы покупали эту дрянь, принимая ее за тайский народный промысел: что-то вроде духов тайского дома.

Разумеется, можно было не тащиться в их гнусное логово, а снять номер в каком-нибудь недорогом пансионе – ведь она сейчас при деньгах. Повесить на двери табличку «не беспокоить» и – отчалить… Но она слишком хорошо представляла себе, что будет, когда горничная на третий день подозрительной тишины забьет тревогу. А третий-то день – он самый тяжелый, когда обезвоженная, истощенная, часто обмочившаяся, она только начинает шевелиться, выплывая на поверхность жизни. И тогда ее уж точно сдадут в полицию, а там иди доказывай, кто ты и с какого бодуна беспробудно валяешься в номере…