33 стратегии войны - Роберт Грин

Соляной поход, пожалуй, можно считать квинтэссенцией, ярчайшим проявлением стратегического таланта Махатмы Ганди. Во-первых, он намеренно избрал тему для протеста, которая должна была показаться британцам незначительной, даже курьезной. Ответив насилием на этот поход за солью, англичане могли выставить себя в смешном свете. Написав обезоруживающее своей прямотой письмо к Ирвину и отождествив себя с этим банальным на первый взгляд мероприятием, Ганди обеспечил себе определенные гарантии. Теперь он мог готовить поход, не боясь возможных репрессий. Он воспользовался этой возможностью и постарался так представить предстоящий поход в глазах индийцев, чтобы привлечь к нему всеобщее внимание. Религиозные символы, которыми были насыщены его воззвания, имели еще одно назначение: они призваны были еще ослабить англичан, усилив их нерешительность. Будучи людьми довольно религиозными, они не могли выступить против духовного лидера. Наконец, Ганди, словно умелый режиссер-постановщик, позаботился о том, чтобы Соляной поход выглядел достаточно зрелищно и драматично и привлек прессу для освещения этого события.

Когда марш начал набирать обороты, остановить его было уже невозможно. Из брошенной Ганди искры загорелось пламя, в борьбу включились народные массы по всей стране. Любое решение Ирвина в этой ситуации оборачивалось для него проигрышем. Соляной поход не просто послужил образцом для будущих акций протеста — было совершенно ясно, что он стал поворотным пунктом в борьбе Индии за национальное освобождение и независимость.

В наши дни нас окружают множество людей с такими же противоречивыми представлениями о власти и праве, какие были у англичан. Чтобы выжить и добиться успеха, им нужна власть, но в то же время им необходимо верить в собственную добродетель. Такие люди без колебаний нападут на противника, если только тот выглядит хоть немного агрессивным или ведет себя недостойно. Если же при этом противник окажется слабее их, тем хуже для него — удар будет тяжеловесным, всю свою силу они вложат в него. Верх стратегической мудрости в том, чтобы этого не допустить, а, сыграв на скрытом чувстве вины и либеральной раздвоенности, выглядеть добрым, хорошим, безобидным, даже безразличным. Это обезоружит противника и поможет вам сломить оборону. Решив бросить вызов и оказать сопротивление, делайте это благочестиво, справедливо, миролюбиво. Если, не справившись с собой, противник ответит применением силы, то он будет плохо выглядеть в глазах окружающих, как, впрочем, и в своих собственных. Заколебавшись же, он утратит преимущество, уступив вам инициативу и возможность влиять на ход войны в целом. Трудно, почти невозможно сражаться с людьми, которые поднимают вверх руки и не оказывают привычного агрессивного сопротивления. Это вызывает растерянность и подрывает боевой дух. Действуя таким образом, можно использовать чувство вины как особый род оружия. В дипломатичном современном мире ваше пассивное, мирное сопротивление парализует неприятеля.

Я верил в политику петиций, депутаций и дружественных переговоров. Но все это пошло прахом. Я понимаю теперь, что свергнуть это правительство такими средствами невозможно. Моей религией стало подстрекательство. Наша война—это война без применения насилия. 

ПАССИВНАЯ ВЛАСТЬ В начале 1820 года в Испании разразилась революция, спустя несколько месяцев за ней последовала еще одна — в Неаполе, который в то время имел статус города-государства в составе Австрийской империи. Короли обеих стран были вынуждены смириться с принятием либеральных конституций, разработанных по образу и подобию конституции революционной Франции. Они боялись, что их может ожидать та же участь, что и французского Людовика XVI, обезглавленного в 1 793 году. Тем временем правители сильнейших европейских держав того времени — Англии, Австрии и Пруссии — содрогались при мысли, что мятежи могут докатиться до их границ. А ведь сравнительно недавно, после победы над Наполеоном, положение, казалось, стабилизировалось. Они хотели уберечься от опасности, приостановить продвижение революций.

В разгар всеобщей тревоги русский император Александр I (1777–1825) неожиданно выступил с предложением. Его план показался многим лекарством даже более опасным, чем сама болезнь. Русская армия была самой большой и сильной в Европе; Александр предлагал послать свои войска в Испанию и Неаполь для подавления обоих мятежей. В обмен на эту услугу было выставлено условие: оба короля должны провести либеральные реформы в своих странах, предоставляющие населению больше свобод, дабы довольные жизнью граждане более не помышляли о бунтах.

Император видел в своем плане нечто большее, нежели практическую программу по спасению европейских монархий, — он был частью великого крестового похода, шагом к осуществлению мечты, которую Александр лелеял с первых дней своего царствования. Глубоко верующий человек, он хотел добиться, чтобы европейские монархии сами реформировали себя и создали нечто вроде христианского братства мудрых, справедливых правителей во главе с ним, православным царем. Хотя власть предержащие и воспринимали Александра с его утопическими идеями как своего рода юродивого, однако многим либералам и даже революционерам в Европе он виделся другом и защитником — редкостный правитель, симпатизировавший их делу. Поговаривали о его контактах и даже общих делах с различными людьми либеральных взглядов.

Александр настойчиво продолжал развивать свою идею: теперь он предлагал ведущим европейским державам провести конгресс для обсуждения будущего Испании, Неаполя и самой Европы. Английский министр иностранных дел, лорд Каслри, направлял царю письмо за письмом, пытаясь отговорить его от этой затеи. Ни в коем случае не нужно вмешиваться, когда другие страны выясняют отношения между собой, увещевал он; не нужно препятствовать Англии помогать дружественной и союзной Испании пресечь мятеж. Австрия готова оказать такую же помощь Неаполю. Другие министры и монархи писали Александру о том же, приводя сходные доводы. Они единым фронтом выступили против плана русского царя. Только один человек — министр иностранных дел Австрии князь Клеменс фон Меттерних — ответил Александру в другом ключе, и это было по меньшей мере удивительно.

Меттерних, вне всякого сомнения, был самым влиятельным и могущественным из европейских министров. Реалист до мозга костей, он всегда медлил, прежде чем решиться на какой-то смелый шаг или — тем более — вовлечь Австрию в какое бы то ни было предприятие. Он был консерватором и свято верил в неоспоримое преимущество стабильности. Если перемены и должны происходить, пусть происходят медленно и постепенно. Но Меттерних к тому же был для многих загадкой — истинный царедворец, он мало говорил, не спорил и все же неизменно добивался своего. Сейчас он не только поддержал идею Александра о созыве конгресса, но и был, казалось, открыт для других идей русского царя. Может, за прошедшие годы с ним произошли душевные перемены и он с возрастом полевел, склоняясь к более радикальным взглядам? В любом случае, он лично занялся организацией конгресса, назначив его на октябрь того же года и определив место проведения — австрийский городок Троппау (в наши дни г. Опава в Чехии).

Александр I был в восторге: имея Меттерниха в качестве союзника, он мог рассчитывать на осуществление своих предложений и еще на многое помимо того. Между тем, когда он прибыл в Троппау, обнаружилось, что представители других стран-участниц конгресса (так называемого конгресса Союза пяти в Троппау и Лайбахе) настроены отнюдь не на дружеский лад, они держались настороженно, чтобы не сказать больше. Французы и пруссаки были холодны; Каслри вообще отказался приехать. Чувствуя отчуждение и изоляцию, Александр вновь воспрянул духом, когда Меттерних предложил участникам конгресса провести частные встречи для обсуждения предложений царя. В течение нескольких дней они часами сидели, запершись в зале заседаний. Говорил в основном Александр: Меттерних слушал по обыкновению внимательно и сосредоточенно, соглашаясь, кивая. Царь, мысли которого были подчас расплывчаты, старался как можно четче обрисовать, каким видится ему положение в Европе, объяснить, как важно участникам конференции сплотиться, продемонстрировать свое внутреннее единение. Он не мог скрыть огорчения из-за того, что не может изложить суть вопроса достаточно выразительно и точно, вдохновить слушателей своими идеями.

В конце концов Меттерних признался царю, что и он также видит духовную опасность, грозящую Европе. Ужасные безбожные революции были настоящим бедствием. Если они поддадутся духу радикализма, пойдут хотя бы на малые уступки, дав хотя бы намек на возможность компромисса, то рано или поздно все будет разрушено этими поистине сатанинскими силами. Пока шла конференция в Троппау, в одном из полков русской армии вспыхнул и был подавлен мятеж. Меттерних предупредил Александра, что это — первый симптом революционной заразы, проникающей и в саму Россию. Слава богу, царь, столп и средоточие духовной мощи, все прекрасно понимает и стремится не допустить этого. Александр должен возглавить крестовый поход против революций. Именно поэтому Меттерних с таким воодушевлением воспринял мысли царя относительно Испании и Неаполя, и именно в таком ключе он их истолковал.