Собрание произведений в одном томе - Михаил Жванецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Про Мишу
В Одессе до эмиграции жил такой Миша Беленький. Музыкант. Очень любил шутить в брежневские времена. Например, надел темные очки, плащ, шляпу и пошел давать телеграмму: «Тетя умерла. Аптека закрыта. Посылки больше не посылай». Девочка отказалась принимать. На крыльце уже ждали.
Провел четыре дня в КГБ.
Миша Беленький играл в судовом оркестре. Когда вернулся с Кубы, во время досмотра влез в шкаф. Советский пограничник нашел его в шкафу со всеми правильными документами.
Опять четыре дня сидел в КГБ.
Остановила ГАИ, велели открыть багажник. Он отказался. Они приказали. Он крикнул: «Ложись!» Все легли. А там ничего не было.
Четыре дня провел в больнице. Сейчас в Америке.
В коммуналке
Дед собирается в туалет в конце коридора.
Включает у себя свой свет.
Берет ведро воды.
Пока доходит до туалета, там кто-то сидит.
Под его светом.
Дед не может этого выдержать.
Срочно бежит обратно с ведром воды.
Выключает свой свет.
За это время тот выходит.
Дед берет ведро воды.
Включает свой свет.
Идет в туалет, пока доходит, там кто-то сидит.
Дед хватает ведро, бежит обратно, выключает свой свет.
Идет в туалет без ведра.
Дежурит у дверей.
Оттуда выходят, он бежит обратно, хватает ведро, включает свой свет.
Бежит в туалет, там кто-то сидит.
Он бежит обратно, падает, выливает ведро, выключает свой свет. Идет в туалет.
Сидит без воды и в темноте.
Соседка
Пришла соседка – это сказать просто. Шарканье началось за полчаса до разговора. Крик стоял страшный. Она кричала и я. Она глухая. Я тоже не весел. Я орал как сумасшедший. Она просила позвонить вместо нее по телефону. Я орал, что у меня телефона нет. А как показать, что телефона нет. Она думала, что я не хочу. Она наорала, как я себя чувствую. Я зашелся в крике, что хорошо. Она снова забилась в истерике, что ей нравится, как я пишу. Я кричал и бил себя по голове, мол, спасибо. Тогда она оперлась на палку, набрала воздух и завизжала, что, если я собираюсь закрутить на зиму компот, она мне поможет. Ответить сразу я не мог. Я отдыхал. Я просил ее подождать. Я встал и уперся в дверную створку и, дико крича и артикулируя, намекнул, что давно этим не занимаюсь, живу возле хорошего магазина.
– Что? – прошептала она.
– Да, – закивал я. – Да.
– Извините. Я плохо слышу, – сказала она.
– Да, – сказал я. – Да.
– Если я попрошу вас позвонить, вы мне не откажете?
– Да, – сказал я. – Да. Но у меня нет телефона.
– Я вообще хотела бы с вами поболтать.
– Хорошо, – прошептал я, – это было бы здорово. Идите, – прошептал я. – Идите.
– Вы хотите сейчас?
– Ни в коем случае, – заорал я.
– Пожалуйста. Вы же знаете, я на пенсии. Может, погуляем?
– До свидания, – сказал я. – Пошли. Я тут знаю один маршрут.
И мы тронулись. Как только вышли за ворота, я пропал. Где я сейчас – не скажу.
Плохо слышно
Для Р. Карцева
– Алло, это Таня?
– Да. Кто это?
– Это Миша.
– Сейчас я подойду к другому телефону.
– Не надо.
– Здесь плохо слышно.
– А я ничего не собираюсь говорить.
– Что?
– Я ничего не собираюсь говорить.
– Вот видишь, я тебя не слышу.
– А я тебя слышу хорошо.
– Что?
– Я тебя слышу хорошо.
– Ничего не слышу.
– Я тебя хорошо слышу.
– Что?
– Я тебя слышу хорошо.
– А я тебя очень плохо.
– Так я ничего не говорю.
– Что ты хотел сказать?
– Ничего.
– Что?
– Ничего.
– Громче!
– Ничего.
– Медленно.
– Ни-че-го.
– Ничего?
– Да.
– Это Миша?
– Да.
– Это Таня говорит.
– Да. Я тебя слышу хорошо, говори.
– Что-что?
– Говори.
– Что говорить?
– Говори. Я тебя слышу хорошо…
– Алло!
– Да!
– Алло!
– Да.
– Говори.
– Что?
– Говори. Я тебя слышу хорошо.
– Я тебя не слышу.
– А я тебя хорошо слышу. Поняла?
– Да.
– Говори.
– Что?
– Говори. Я тебя хорошо слышу.
– Когда ты приезжаешь?
– 24‑го.
– Что?
– 24‑го.
– Я тебя не слышу.
– А я тебя слышу хорошо.
– Говори.
– Что?
– Говори. Когда ты приезжаешь?
– 24‑го.
– Когда ты приезжаешь?
– 24‑го.
– Я спрашиваю, когда ты приезжаешь?
– 24‑го.
– Когда ты приедешь?
– Не надрывайся, я тебя слышу очень хорошо.
– Что?
– Я тебя слышу очень хорошо, не кричи.
– А что случилось?
– Ничего.
– Что?
– Не кричи. Я тебя слышу хорошо.
– Когда ты приезжаешь?
– 24‑го.
– Какого?
– 24‑го.
– Я тебя не слышу.
– А я тебя слышу хорошо.
– Кого?
– Тебя.
– Кто?
– Я.
– Что?
– Я тебя слышу хорошо.
– Вот наконец-то. Я тебя очень плохо слышу.
– Не кричи.
– Что?
– Я тебя слышу хорошо.
– Ты меня хорошо слышишь?
– Да.
– Когда ты приезжаешь?
– 24‑го.
– Когда?
– 24‑го.
– Когда ты приезжаешь?
– Не кричи. Я тебя слышу хорошо.
– Когда ты приезжаешь?
– 24‑го.
– Не слышу.
– А я тебя слышу хорошо.
– Ты меня слышишь хорошо?
– Да.
– Что?
– Да.
– Ничего не слышу.
– Я тебе буду говорить цифры, а ты скажешь «да» или «нет».
– Хорошо.
– Ты поняла?
– Да. Я тебя хорошо слышу.
– А я тебя не слышу.
– 21‑го.
– Нет.
– Что?
– Нет.
– Что?
– Нет.
– 22‑го…
– Нет.
– Да?
– Нет.
– 22‑го нас не будет дома.
– И не надо. Я не приезжаю.
– 23‑го?
– Нет.
– 24‑го?
– Да.
– 25‑го?
– Нет. 24‑го.
– 26‑го?
– Нет. 24‑го.
– 27‑го?
– Нет. 24‑го.
– 28‑го?
– Нет. 24‑го.
– Хорошо. Все, значит. Да, 28‑го нас не будет, а 27‑го мы будем тебя ждать. Хорошо?
– Я приезжаю 24‑го.
– Все. Договорились.
В больнице
Да нет, лечиться надо, кто же возражает. На здоровье это, конечно, не влияет, но умственно, или, сказать хлестче, интеллектуально. Диапазон бесед.
Например – не надо пить! Почему надо пить, я могу доказывать аргументированно и бесконечно. А почему не надо – они мне на двух жалких анализах.
Господи, да почему надо пить. Да потому, что как пересечешь границу туда, так вроде и солнце, и туфли чистить не надо. Пересекаешь обратно из цветного в черно-белый, и желание выпить начинается еще над облаками.
Пограничник долго всматривается в мое изображение.
– Это вы?
Что ему ответить? Кто в этом уверен?
Сам пограничник цвета хаки. В моем состоянии это слово говорить нельзя – оно потянет за собой все, что съел в самолете.
Весь остальной цвет в стране – цвет асфальта. Люди в этом цвете не видны. Только по крику «Караул! Убивают!» узнаешь, где веселится наш человек.
Так же и авто. Любые модели становятся цвета испуганной мыши с добавлением царапин от зубов и костей прохожих. Надписи на бортах делают их похожими на лифт.
Конечно, пить вредно. И сидеть вредно. И стоять вредно. И смотреть вредно. Наблюдать просто опасно. Нашу жизнь. Шаг влево. Шаг вправо. Либо диктатура – либо бунт.
Либо бунт – либо диктатура.
Живем мы в этом тире. Живем, конечно, только пьем вредно.
Ибо политически не разобраться, кто за кого: кто за народ, кто за себя. Те, кто больше всех кричали: «Мы за народ», – оказались за себя. А я оказался в больнице на голубой баланде и сером пюре.
Диета № 7. В ней масса достоинств. Перестал мыть ложку. Перестал ковыряться в зубах. Желудок исчез вместе с болями, несварениями. Женщины по рейтингу откатились на двадцать первое место и лежат сразу после новости о возобновлении балета «Корсар».
На собак смотрю глазами вьетнамца. Пульс и давление определяем без приборов. Печень и почки видны невооруженным глазом. Когда проступят легкие, обойдемся без рентгена и его вредных последствий.
Хотя есть и свои трудности. Невозможно собрать анализы, больничный флот на приколе. Суда возвращаются порожняком. Ларинголог и проктолог если заглянут в больного одновременно, видят друг друга целиком. Много времени занимает поиск ягодиц для укола.
Крик сестрицы: «Что вы мне подставляете?!» – и сиплый голос: «Не-не-не, присмотритесь…»
Чтоб лечь на операцию, больной должен принести с собой все! Что забыл, то забыл. Значит, без наркоза. Также надо привести того, кто ночью будет передавать крик больного дальше в коридор. Оперируют по-прежнему хорошо, а потом не знают. Кто как выживет. Зависит от организма, который ты привел на операцию. Многие этим пользуются, с предпраздничным волнением заскакивают в морг, шушукаются с санитарами, выбирают макияж. Санитары, зная всех, кому назначена операция или укол, готовят ритуальный зал в зависимости от финансирования.
Страх перед смертью на последнем месте. На первом – страх перед жизнью. Больные из окон смотрят на прохожих с сочувствием. Местами меняться никто не хочет.
