Набоб - Ирэн Фрэн

Похоже, Мариан была уязвлена:

— Нет. Сэру Фрэнсису нравятся только белые. И он выбирает самых молоденьких. Надо видеть, как он за ними ухаживает. Можно подумать, что он француз.

Уоррен удивлялся все больше и больше:

— Если так, моя королева, то в городе для него скоро не останется дичи.

— Но есть еще Шандернагор!

— Шандернагор?

— Да. Шандернагор! Комендант Шевалье устраивает праздники в бывшем дворце Дюпле. Но французы скучают. В Шандернагоре много женщин и почти нет мужчин. Шевалье решил приглашать англичан. Мы же не в состоянии войны, правда? Мы ведь можем и поехать?

Уоррен задумался: «Предложение Шевалье не такое уж невинное. Досадно, что несколько его последних писем не попало мне в руки. Должно быть, Шевалье узнал, что за ним шпионят, и нашел новый способ пересылки корреспонденции в Версаль. Чего же он добивается?» Мариан скинула с себя покрывало и снова начала ласкаться к нему.

— Шандернагор… Мы же поедем туда, правда, Уоррен? Поедем?

— А что, уже назначен день?

— Нет, день еще не назначен. Просто Шевалье сделал такое предложение сэру Фрэнсису. Но твой заместитель не примет его без твоего согласия.

— Думаю, мы поедем в Шандернагор. Но в ближайшее время это невозможно.

— Невозможно, — вздохнула она. — Это из-за казни брахмана?

— Совершенно верно. Я вижу, новости в салонах распространяются очень быстро.

— Но зачем его казнить?

— Мариан, прошу тебя. Я же не спрашиваю тебя о жемчуге…

— Так мы поедем, правда, Уоррен?

— Посмотрим. Нас может задержать не только казнь брахмана. Опасность войны по-прежнему сохраняется, и сейчас, когда во Франции на трон взошел новый государь, она особенно велика.

Мариан опять приняла соблазнительную позу и посмотрела на него томным взглядом. Но Уоррен счел, что с него довольно, и стал одеваться.

Мариан продолжала мечтать вслух:

— Шандернагор… Сэр Фрэнсис, как и ты, сочиняет красивые поэмы. И ведет дневник. Интересно, что он запишет в него после праздника в Шандернагоре, если он, конечно, состоится!

— Что? Он ведет дневник? — удивился Уоррен. — И ты его видела?

— Нет, мой друг! Он показывает его только своим любовницам и только те пассажи, которые касаются их самих: зарождения чувств, упоение страстью и так далее.

— Вот уж не думал, что он на это способен, — усмехнулся Гастингс.

— Прекрасный Англичанин, чего же ты хочешь…

Мариан откинулась на подушки, ее голос стал тише. Она засыпала.

«Она всегда была француженкой, — подумал Гастингс, выйдя из комнаты. — Странный вечер… И весь день странный». Ему казалось, что за эти несколько часов судьба явила ему все, что угрожало его восхождению: сэра Фрэнсиса, Мадека, царицу, развращенность Мариан, происки Шевалье и его агента Сен-Любена. Пять фрагментов картинки-головоломки. И все они сходятся в одной точке: в маленькой французской фактории, дремлющей на берегу Ганга. Гастингс даже не представлял, как она выглядит. Мариан удалось-таки разжечь его любопытство. Но, прежде чем отправиться в Шандернагор, надо сделать три дела. Во-первых, казнить Нанда Кумара и проследить, чтобы в Бенгалии сохранилось спокойствие. Во-вторых, разобраться с этим господином Мадеком. И, наконец, дождаться приезда в Шандернагор агента Сен-Любена.

Шериф объявил махарадже и брахману Нанду Кумару, что его казнь состоится на следующий день. Знатный индиец принял это известие спокойно и с достоинством. Он попросил только об одном: передать его прощальный привет Клеврингу, Монсону и Фрэнсису. При этом губернатора, который якобы подкупил судей, он даже не упомянул. Клевринг, Монсон и Фрэнсис наблюдали за казнью издалека. Они не испытывали к Нанду Кумару никакой симпатии. Брахман был для них всего лишь орудием, с помощью которого они хотели свергнуть Гастингса: как только брахмана повесят, индийцы поднимут восстание, которое вынудит губернатора с позором вернуться в Англию. Всю ночь Калькутта бурлила: индийцы были уверены, что богиня не позволит повесить брахмана, и принесли на алтарь Кали сотни зарезанных кур и ланей. Утром они пришли на площадь, чтобы посмотреть, как могущественная богиня разверзнет предмуссонные тучи и спустится вниз, сопровождаемая ракшасами и всеми демонами Вселенной, чтобы спасти брахмана от позорной смерти и унести его в вечно счастливые Гималаи.

Но вид процессии отрезвил индийцев. Похоже, Нанд Кумар не ждал помощи от неба. Сидя в паланкине, облеченный знаками власти своей касты, он приближался к месту казни с хладнокровием, которое поразило даже англичан. Брахмана заботило только одно: чтобы люди его касты совершили погребальный обряд в строгом соответствии с правилами, принятыми для дважды рожденных. Он бесстрастно отдал себя в руки палачей, и те сделали свое дело, как обычно, ловко и быстро.

Индийцев охватил ужас. С минуту они молча смотрели, как труп брахмана качается в петле, а потом с жуткими воплями ринулись к Гангу, чтобы смыть в священной воде кошмарную скверну, они считали, что опозорили себя лицезрением такого преступления.

Во время казни Уоррен Гастингс находился в своем кабинете и ждал, что в городе вот-вот начнутся волнения. Но после дикого вопля, отметившего переход Нанда Кумара в Город Мертвых, Калькутта вернулась к обычной жизни.

Хотя город казался спокойным, Уоррен Гастингс не находил себе места. Он не мог работать и даже не притронулся к чаю. Вечером агент принес ему записку, в которой говорилось, что казнь брахмана убедила индийцев во всесилии губернатора. Но Уоррен был не так наивен, чтобы в это поверить.

На следующее утро к нему явился бенгалец, которого он посылал в Агру к отцу Венделю.

— Готовы ли рохиллы выступить против Мадека? — спросил его Уоррен.

— Да, губернатор.

— Где он находится?

— На границе своих земель, недалеко от Агры. Он собрал все французские отряды и вместе с Нагеф-ханом и Уг-роонгом готов встать под знамя Могола.

— Маратхи тоже хотят к ним присоединиться?

— Да, высокочтимый губернатор.

— Мадек потерпит поражение!

Агент промолчал.

— Ну что ж, Вендель сообщил нам важные сведения. Почему же он так долго молчал?

— Но эти сведения я получил не от него, губернатор, — ответил бенгалец.

— Как?

— Человек в черном не может больше говорить.

— Не может говорить? Почему?

И бенгалец рассказал о том, что видел в церкви в Агре. Когда он вошел в новый храм, построенный на пожертвования Угрюма, иезуит служил мессу. Но при этом не издавал ни звука. Он лишь шевелил губами, а стоявший сзади него молодой франци произносил нараспев латинские слова. Кроме того, у иезуита больше не было кистей рук. Какой-то городской ремесленник приделал к его культям железные крюки, которые позвякивали при раздаче священных даров. Иногда крючки запутывались в стихаре. Тогда иезуит останавливался и рычал, и мальчик из хора поспешно высвобождал их, после чего служба продолжалась. Желающих принять христианство не стало меньше. Жители Агры считают священника святым и часто приходят посмотреть на эти необычные обряды.