Последняя ночь у Извилистой реки - Джон Уинслоу Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кетчум повел Кармеллу к реке, но даже в сухое и солнечное сентябрьское утро им не удалось подойти к воде ближе чем на шесть футов. С каждым шагом почва под ногами становилась все более скользкой и вязкой. Плотины на Даммерских прудах успели разрушиться, однако Извилистая и сейчас оставалась полноводной. Ей словно было тесно в русле, и она выплескивалась, заливая прибрежную кромку. Здесь чувствовался ветерок. Дэнни и забыл, что течение всегда создавало ветер.
— Как я и думал, — сказал Кетчум. — Теперь видите, что нам не подойти к воде? И попробуйте при этом ветре высыпать пепел в воду. Ветер тут же швырнет его вам в физиономию.
— И потому тебе понадобилась винтовка? — спросил Дэнни.
Старый сплавщик кивнул:
— И стеклянная банка тоже.
Он взял Кармеллу за руку и ее указательным пальцем обозначил место.
— Видите? Вот там, почти на середине реки, ваш парень скрылся под бревнами. Могу тебе поклясться, Дэнни: это было почти рядом с тем местом, где твоя мать ушла под лед.
С другого берега на них смотрел тощий койот.
— Дэнни, дай карабин, — попросил Кетчум.
Койот лихорадочно лакал воду. Он совсем не боялся людей и не собирался убегать. Вряд ли это был смелый койот. Скорее всего, больной.
— Мистер Кетчум, пожалуйста, не стреляйте в него, — попросила Кармелла.
— Зверь-то больной. Здоровый койот дернул бы с реки при одном нашем появлении, — сказал ей Кетчум.
Дэнни подал старому сплавщику карабин. Койот безразлично смотрел на них. Писателю даже показалось, что зверь разговаривает сам с собой.
— Мистер Кетчум, не надо никого сегодня убивать, — сказала Кармелла.
Кетчум опустил винтовку, взял камень и швырнул в направлении койота. Тот не шелохнулся. Пожалуй, лишь удивился, зачем в него бросаются камнями.
— Зверюга точно болен, — резюмировал Кетчум.
Койот вновь принялся жадно лакать воду. Казалось, он забыл о людях.
— Видите? Напиться не может. Сдается мне, он смертельно болен.
— А сейчас разрешена охота на койотов? — спросил Дэнни.
— Их можно бить круглый год. Эти твари — хуже лесных сурков. Бывают же такие противные и бесполезные существа. Ограничений на их отстрел нет. Их можно бить даже ночью — с первого января до конца марта. Штату эти койоты давно поперек горла.
Но его слова не убедили Кармеллу.
— Не хочу сегодня видеть ничью смерть, — сказала она Кетчуму.
Она посылала воздушные поцелуи, и было непонятно, то ли она благословляла место гибели своего дорогого Анджелу, то ли пыталась продлить жизнь койота.
— Дэнни, прощайся с отцовским прахом, — сказал Кетчум. — Ты ведь знаешь, куда бросать?
— Я уже попрощался, — ответил писатель.
Он поцеловал стеклянную банку из-под яблочного сиропа.
— Готов? — спросил он Кетчума.
— Бросай.
Кармелла заткнула уши. Дэнни размахнулся и бросил банку. Она долетела почти до середины реки. Кетчум ждал, когда банка коснется воды, и когда это случилось, грянул выстрел. Банка разлетелась вдребезги, и пепел Доминика Бачагалупо рассеялся и исчез в водах Извилистой.
Звук выстрела заставил койота припасть к земле, но зверь с упрямством безумца оставался на месте.
— Ах ты, поганец, — произнес вполголоса Кетчум. — Если ты никуда не бежишь, значит скоро сдохнешь. Простите, — бросил он Кармелле.
Его карабин, его «старый надежный и быстрый сукин сын» сработал безотказно. Пуля угодила койоту в верхушку черепа, когда зверь вновь собрался пить.
— Так я должен был бы обойтись с Карлом, — сказал им Кетчум, стараясь не смотреть на Кармеллу. — Я мог бы это сделать когда угодно. Я должен был бы убить эту гниду Карла, как поганого койота. Прости, Дэнни, что я этого не сделал.
— Ты не виноват, Кетчум, — сказал ему Дэнни. — Я всегда понимал, почему ты не можешь убить Карла.
— Но я должен был это сделать! — сердито крикнул старый сплавщик. — Мне не мешало ничего, кроме дерьмовых моральных принципов!
— Мистер Кетчум, моральные принципы не могут быть дерьмовыми, — пустилась в назидания Кармелла.
Вид убитого койота заставил ее прекратить эту лекцию. Койот лежал, уткнувшись кончиком носа в струи воды.
— Прощай, отец, — сказал Дэнни водам Извилистой.
Он повернулся к реке спиной и стал смотреть на зеленый, покрытый густой травой холм, где когда-то стояло двухэтажное здание столовой и где он по чудовищной ошибке убил Индианку Джейн, приняв любовницу отца за медведя.
— Прощай, Стряпун! — крикнул реке Кетчум.
— Dormi pur, — пропела Кармелла.
Она перекрестилась, затем резко повернулась, оставляя за спиной реку, унесшую жизнь ее сына.
— Пойду-ка я, и вы не задерживайтесь, — сказала она мужчинам и медленно побрела вверх, ни разу не оглянувшись.
— Что она там пела? — спросил Кетчум.
Дэнни вспомнил старую пластинку с записью Карузо. Вещь эта называлась «Quartetto Notturno»[142] — колыбельная из оперы. Названия оперы Дэнни не помнил. Должно быть, Кармелла пела эту колыбельную маленькому Анджелу, укладывая его спать.
— Dormi pur, — повторил Дэнни. — Это значит: «Спи чисто».
— Чисто? — удивился Кетчум.
— Это если дословно. Думаю, смысл такой: «Спи крепко».
— Дерьмо, — только и сказал Кетчум, поддев сапогом землю. — Дерьмо, — повторил он.
Они смотрели, с каким трудом Кармелла поднималась вверх по склону. Ее грузное тело чем-то напоминало медвежью тушу. Ветер, дувший Кармелле в спину, трепал ее седые волосы, заставляя пригибать голову. Дойдя до вершины холма, Кармелла остановилась перевести дух. На мгновение Дэнни почудилось, что он видит не Кармеллу, а Индианку Джейн. Казалось, она явилась на место своей гибели, чтобы проститься с прахом повара.
Кетчум поднял голову к солнцу. Он закрыл глаза, но перебирал ногами, делая мелкие шажки, будто шел по плывущим бревнам.
— Дэнни, скажи это еще раз.
— Спи крепко, — сказал Дэнни.
— Нет. Скажи по-итальянски! — потребовал Кетчум.
Глаза его по-прежнему оставались закрытыми, а ноги безостановочно двигались. Старый сплавщик просто старался удержаться на плаву.
— Dormi pur.
— Черт тебя дери, Эйнджел, — закричал Кетчум. — Я же говорил тебе: «Шевели ногами, Эйнджел! Когда ты на бревнах, нельзя останавливаться!»… А-а, дерьмо.
Это
