Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II - А. Сахаров (редактор)

Грустить было о чем. Таких, кто, подобно Толстому, был «тверд в мнении и решителен в мерах», все меньше оказывалось в поле зрения царя. Назначенный на место Толстого И. Н. Дурново уступал ему не только в твердости и решительности, но и в уме и образовании. Однако, занимая должность товарища министра внутренних дел, он прошел выучку Толстого, это и определило выбор Александра III.

Уволив либеральных министров и призвав к управлению надежного соратника, царь наконец решается на коронацию. Откладывать ее далее было невозможно: в истории династии правление некоронованного самодержца более двух лет по восшествии на престол — случай беспрецедентный, своего рода свидетельство глубокого кризиса власти.

Манифест, назначавший коронацию на май 1883 г., был объявлен 1 января. В конце 1882 г. правительство через посредников предпринимает переговоры с «Народной волей», дабы обеспечить безопасное и спокойное течение предстоящих торжеств. Однако в результате массовых арестов и «откровенных показаний» ряда революционеров становится ясно, что продолжать борьбу народовольцы не в состоянии, и переговоры с ними прерываются. В феврале 1883 г. была схвачена полицией В. Н. Фигнер — последний член ИК «Народной воли» первого состава, остававшийся на свободе. «Слава Богу! Эта ужасная женщина арестована!» — воскликнул царь при этом известии, как рассказывали позднее Вере Николаевне. Она вспоминает, как А. Ф. Добржинский (товарищ прокурора Петербургской судебной палаты), перебирая ее снимки, о особым ударением сказал прокурору Н. В. Муравьеву: «Надо выбрать хороший: вы знаете для кого». Рассматривая фотографию народоволки, гордое и горькое выражение ее красивого лица, Александр III уже знал, что в революционной организации не осталось ни деятелей подобного масштаба, ни прежнего энтузиазма и решимости в борьбе.

Но уверенности в безопасности в собственной стране у самодержца по-прежнему не было: в Москву на коронацию он ехал, тщательно скрывая от подданных время выезда и «ощетинив свой путь часовыми». В первопрестольной столице полицейские меры предосторожности были приняты «и самые мелкие, и самые крайние, но достаточно маскированные». Так, «массы» народа, заполнившие Кремль, большей частью были набраны полицией.

Разумеется, допуск на церемонию коронации в Успенский собор в Кремле был ограничен — его удостоились лишь представители высшего чиновничества и аристократии.

В частности, Министерство двора отказало в приглашении на торжество М. Н. Каткову: ни по происхождению, ни по социальному положению этот ярый защитник сословных привилегий не мог присутствовать среди родовой знати царской свиты и иностранных послов. В письме к царю он униженно добивался этой милости, доказывая, что «достоинство знамени», которому он служит, делает его присутствие на «священной коронации» необходимым.

Зато Победоносцев мог быть доволен — на коронации он оказался в ближайшем окружении царя. В письме к А. Г. Достоевской, вдове писателя, он назвал эти майские дни 1883 г. в Москве «поэмой коронования». Выражение показалось ему удачным: он повторил его в ряде писем, в том числе и к царю. С упоением описывает он проявления «всенародной любви» к императору на московских улицах. Константин Петрович искренен в своем пафосе, но нельзя не отметить, сколь произвольные манипуляции с понятием «народ» он себе позволяет. Грандиозное шествие, в которое превратились похороны Ф. М. Достоевского, в восприятии Победоносцева было толпой, оскорблявшей его в самых святых чувствах. А вот толпу, заполнившую московские улицы в дни коронации, он именовал народом, выражавшим «истинно национальные свои черты».

Между тем энтузиазм москвичей, принадлежавших к разным социальным слоям, был столь же неподделен, сколь мало свидетельствовал о серьезном выборе в пользу неограниченной монархии. И все же в те майские дни людей влекло на улицу не только ожидание праздника, жажда зрелищ и даровые угощения. Каждый народ в основе своей консервативен — он тяготеет к прочности, устойчивости бытия и потому уже чтит традиции. Такой традицией на Руси была и царская власть. В массе народа царь воспринимался как изначальная принадлежность русской действительности — почти как природное явление. Пословицы и лрисловья многих поколений по-своему свидетельствуют об этом.

Решись тогда Александр III на созыв Земского собора — депутаты скорее всего санкционировали бы монархию в ее специфически царистской форме. Не случайно к такому прогнозу склонялись самые разные по убеждениям подданные империи. Достоевский, много и мучительно размышлявший над проблемой «царь и народ», не сомневался, что «серые зипуны», «мозольные руки» подтвердили бы свою приверженность «царю-отцу». Но ведь и ярые противники самодержавия — народовольцы предусматривали возможность подобного волеизъявления Учредительного собрания. Обещая ему подчиниться, революционеры оставляли за собой право агитации за свою программу. Да и Александр III, не сомневавшийся, что народ своего царя любит и почитает, предвидел благоприятный для династии исход Земского собора. Самодержец боялся не народного мнения и народной воли, он страшился непредвиденных итогов и последствий подобного обращения к подданным. Да и с точки зрения основ официальной идеологии оно было неуместным. Власть, по природе своей призванная быть всемогущей и недосягаемой, не должна была обращаться к обществу за подтверждением своей законности и целесообразности. Для самодержавия это было бы проявлением несостоятельности.

Именно коронация должна была продемонстрировать в. глазах всего мира единство царя и народа, всенародное признание самодержавной монархии. Капризная майская погода ничуть не помешала торжеству. Напротив, непредвиденные перемены в ней были удачно обыграны в передовой Каткова. «Когда появлялся царь перед народом, являлось и солнце во всем облике своих лучей, скрывался царь из глаз народа, небо покрывалось облаками и шел дождь. Когда выстрелы орудий известили о свершении таинства, облака мгновенно разошлись», — рассказывал московский публицист, явно намекая на участие в процедуре высших небесных сил.

Подобные же погодные метаморфозы зафиксировали в дневниках П. А. Валуев и А. А. Половцев, отметившие, что дождь прекратился и солнце заблистало, когда процессия во главе с царем направилась в Успенский собор. Окруженный представителями древних дворянских родов — Апраксиных, Голицыных, Гагариных, Мещерских, Уваровых, Юсуповых, — Александр III принял царский венец и миропомазание. Читая уставную молитву, он был заметно взволнован. О чем думал коленопреклоненный император, ощутив на голове бриллиантовый клобук в форме короны? О многотрудном пути к этой торжественной минуте? О предстоящей борьбе за подлинное, не обрядное утверждение своей власти? Присутствовавшие заметили слезы на его лице…

Торжество, по выражению П. А. Валуева, явилось «поистине торжественным». Александр III был как бы создан для подобного рода ритуалов. «Что-то грандиозное в нем было, — выразил свое впечатление от царя В. И. Суриков, присутствовавший в Успенском соборе, где, по словам художника, Александр III оказался „выше всех головой“. Есть нечто символическое в том, что казавшийся могучим исполином самодержец в действительности был человеком нездоровым. Смолоду часто болел — в том числе и совсем не царскими болезнями (перенес, в частности, брюшной тиф). Рано обнаружились нелады с почками. Болезни оставляли свой след в виде явных и скрытых недугов. Они подтачивали царский организм, заведомо сокращая срок пребывания Александра Александровича на троне. Но в момент своего торжества он, не достигший еще и сорока лет, выглядел полным сил и здоровья

Русоголовый, русобородый, с голубыми глазами, взгляд которых казался светлым, Александр III в восприятии В. И. Сурикова явился «истинным представителем народа». Действительно, в облике царя было нечто мужицкое, нарочито подчеркнутое костюмом. Когда для официальных приемов не надо было облачаться в мундир, Александр Александрович предпочитал зипун, поддевку, солдатские сапоги с простецки заправленными в них штанами. Его трудно вообразить в лосинах и ботфортах — привычном одеянии Николая I и Александра II: он был лишен присущего им аристократизма. На коронации Александр III был в парчовой мантии, эффектно развевавшейся от его широкого шага.

Церемония, освященная многовековой традицией, тщательно подготовленная, оказалась действительно грандиозным и впечатляющим зрелищем. Обрядовая сторона монархии с ее ритуалом коронации сохранилась и сейчас в ряде стран, где монархи царствуют, но не правят. Сохранилась как некий символ разумного консерватизма, связующее звено между прошлым и настоящим, знак преемственности между историей и современностью. В России свержение самодержавия сопровождалось искоренением связанной с ним символики и обрядов. Это определилось не только ходом революционных событий, но в немалой степени самими представителями династии Романовых, оставившими по себе недобрую память.