Чаша и Крест - Вера Семенова

— Хэрд очень правильно сказал, — продолжал Гвендор. — Всю жизнь я пытался выдавать себя за кого-то другого. Все время играл не себя. Вот и доигрался. Я не могу сказать любимой женщине, что я — это я, — он горько усмехнулся. — Наверно, это расплата за то, что я обманом проник в ваш Орден. Как вы полагаете. Торстейн?

— Я ничего не полагаю… — начал я, и тут мы разом замолчали, заметив пепельно-розовое пятно, хорошо различимое даже в сумерках, на самом верху парадной лестницы.

Рандалин бежала из последних сил, и мы все время ожидали, что она вот-вот споткнется на ступеньках. Наконец она нашла выход — наклонившись, быстро сбросила туфли и полетела дальше уже босиком, подхватив длинный подол все того же кружевного платья. Прическа окончательно растрепалась от встречного ветра. Она вылетела на мостки, на мгновение приостановилась, высматривая нас в ночной темноте, и рванулась прямиком на факел.

Гвендор шагнул вперед, и она, наконец добежав, упала ему прямо в руки, шепча на окончательно сбившемся дыхании:

— Я так быстро… я не могла… я думала, что вы уже уехали…

— Я вас ждал, — спокойно сказал Гвендор. — Я бы все равно дождался.

Без каблуков она была не значительно, но все-таки ниже его, и поэтому смотрела снизу вверх, приоткрыв искусанные губы, с какой-то безумной надеждой.

— Зачем? Зачем вы… меня ждали?

— Я проклятый эгоист. Я хотел еще раз посмотреть на вас, Рандалин. Хотя разумный человек уже давно поднял бы паруса на своем флагмане и был в нескольких милях от Валлены.

— Я просила… магистрат. Я умоляла… чтобы вам позволили остаться.

— Рано или поздно это все равно случилось бы. Так что лучше уехать сейчас, пока мы… Мы могли бы зайти слишком далеко.

— Вы напрасно клевещете на себя, — Рандалин наконец совладала с дыханием и высвободилась из его рук, сделав шаг назад. — Вы очень благоразумный человек.

— К сожалению, нет, — Гвендор покачал головой, — благоразумный человек никогда не полюбил бы одну отчаянную рыжую женщину из Валлены. Потому что теперь ему суждено помнить о ней до самой смерти.

— Вы не зовете меня с собой, — Рандалин произнесла это скорее утвердительно.

— Вы же со мной не поедете, — в тон ей ответил Гвендор.

— Не может быть… — прошептала она потрясенно. — Неужели все так и закончится?

— Не знаю. Не плачьте, Рандалин. Я прошу вас.

Гвендор сделал движение к ней, но сдержался.

— Сегодня просто ветер дует с гор. А завтра он может перемениться. Подождите, Рандалин. Может, когда-нибудь придет ветер с моря и принесет вам удачу.

— Я буду каждый день ходить на берег.

Даже в мигающем свете факела с раскачивающейся на волнах лодки было видно, что лицо Рандалин залито слезами, но она стояла не двигаясь.

— Прощайте.

Гвендор отвернулся и прыгнул в лодку, резко оттолкнувшись. Он схватил меня за плечо и сжал так, что несколько дней я, одеваясь, видел на коже следы пальцев.

— Не дайте мне оглянуться, Торстейн, — прошептал он. — Иначе я сорвусь, и все мы погибнем.

Бэрд размахнулся и бросил факел в воду. Рандалин, подбежавшая к самому краю мостков, видела только силуэт качающейся на волнах лодки и несколько теней, быстро слившихся с темнотой. Волны разбивались о сваи причала, и подол платья быстро намок и прилип к ногам. Ветер усиливался к ночи, и скоро ничего уже не было видно, кроме редко мелькающих белых гребней. Наконец на борту флагмана, стоящего ближе всего к городу, показался дымок, и ветер донес резкий звук выстрела. Воины Ордена Креста приветствовали своего Великого Магистра, поднимающегося на борт.

Рандалин почувствовала, что ее лицо стянуло от соли — то ли от безутешных слез, то ли от морской воды. Стоя в открытом платье на ночном ветру, она сначала не чувствовала холода, но теперь задрожала и обхватила себя за плечи.

Она обернулась в сторону медленно засыпающей Валлены. Отсюда, с мостков, хорошо была заметна идущая наверх узкая улица, на которой стоял ее дом. В одном из окон горел свет. Наверно, Скильвинг ждал ее, сидя у камина, угрюмо глядя на огонь единственным глазом и время от времени переворачивая угли шипцами.

Рандалин вздохнула и села прямо на доски пристани в своем наполовину вымокшем платье, обхватив колени руками. Больше чем, когда бы то ни было, ей не хотелось идти домой.

— Ты теперь не хочешь со мной даже разговаривать?

Скильвинг медленно приблизился, сильно стуча своим посохом по доскам. Рандалин помотала головой, не оборачиваясь. Она продолжала сидеть на причале, подол платья покрылся налетом морской соли, волосы намокли, кое-где прилипли к щекам, кое-где свисали на лицо отдельными прядями. Она не отрываясь смотрела на море, словно подсвеченное изнутри розово-золотыми лучами угадывающегося за горизонтом солнца.

— Послушай, — Скильвинг остановился за ее спиной, налегая на палку. — Вьеви… мы с тобой провели вместе достаточно много времени. Помнишь, как ты впервые оказалась в Валлене?

— Ты меня привез против моей воли, — сказала Рандалин сквозь зубы.

— Полумертвую, — уточнил Скильвинг.

— Иногда мне кажется, что лучше бы я умерла тогда, — задумчиво сказала Рандалин, — по крайней мере, умерла бы счастливой.

— Я не об этом хотел с тобой поговорить, — Скильвинг тяжело вздохнул. — Много раз после этого ты уезжала, потом снова возвращалась, затем опять отправлялась на поиски своих очередных приключений. Но ты всегда предупреждала меня, что собираешься уехать, и прощалась со мной. Поэтому я сейчас хочу сделать то же самое.

Рандалин наконец обернулась, смерив его чуть припухшими и потемневшими глазами.

— Что ты собираешься сделать?

— Я хочу попрощаться с тобой, Вьеви. Я ухожу.

— Почему?

— Видишь ли, — Скильвинг перенес вес тела на другую руку. Видно было, что ему трудно долго оставаться на ногах. — Ты ведь заметила, как я сильно постарел за несколько последних лет? Ты полагаешь, это возраст наконец берет свое?

— А ты что думаешь?

— Я просто знаю, в чем причина, Вьеви. Когда-то я совершил поступок, недопустимый для такого, как я. Я использовал одно… запретное заклинание. И что самое печальное, я до сих пор об этом не жалею.

— Зачем ты это сделал?

Скильвинг уставился погасшим и даже чуть помутневшим глазом на ее лицо. Несмотря на склеившиеся волосы, следы слез и белые разводы от соли, чуть покрасневшие веки и кончик носа, она все равно смотрела ясно и прямо и продолжала излучать тот уверенный свет, который только усиливался с годами, и который Скильвинг видел каждый раз, когда она проходила мимо.