На крыльях моей боли - Оксана Александровна Ильина

Егор привык к постоянной агонии, она стала его неотъемлемой частью. Даже когда он улыбался, смеялся, дышал, внутри царил всепоглощающий траур. И ничто не могло пробиться сквозь эти сосуды: ни жалость, ни сожаление, ни радость. Все эмоции, которые он когда-то мог испытывать, принадлежали  лишь единственной женщине, которую любил безумно. В ней заключался весь его мир. Лена стала для него спасением. Смыслом жизни. До нее он вообще не представлял, что способен любить. Просто не умел.

Тётя вырастившая Егора, частенько называла его деревянным сухарем. И он не злился на нее, ибо понимал, что она была права. Мать умерла от сепсиса когда ему было пять. Из рассказов тети он знал что, все началось с полученной на работе раны на ноге. Женщина тогда не придала особого значение порезу, однако позже,  началась гангрена. Егор плохо помнил маму, основной образ оставшийся в его памяти это, как она измученная лежит на больничной кровати. И стоны боли, которые он слышал по ночам, когда мать выписывали домой. Егор тогда ненавидел её и за них. Ему, маленькому ребенку и без того было страшно оставаться с ней в одной комнате. Особенно после того, как ей отняли ноги… Родная мать вызывала в нем страх и ужас. Ночами он прятался под подушкой и зажимал уши руками, чтобы не слышать её крики, это продолжалось на протяжении нескольких месяцев. И когда мать умерла, он не проронил ни одной слезинки. Возможно просто был слишком маленький и толком ничего не понимал.

Потом он оказался под опекой тётки, родной сестры его мамы. Которая была ласковой до тошноты. Постоянно, жалела мальчика, оставшегося сиротой, а его уже тогда это жутко бесило. «Егорушка» – как же его раздражало, когда тётя обращалась к нему так. И было бесполезно просить ту этого не делать. Уменьшительно ласкательные слова были её единственным языком.

Отца,  Егор никогда не знал, в свидетельстве о рождении стоит прочерк. Да в принципе он и не интересовался этим.  Бесчувственность досталась ему по наследству от папаши, так считала его тётка. А Егор,  если честно, был тогда благодарен ему за такой дар, ибо  считал, что лучше быть таким, чем нюней, как его двоюродные братья. Ни к ним, ни к своей тёте он не испытывал особых чувств. И был несказанно рад, когда смог свалить от них в общежитие. 

Лена перевернула не только его жизнь, но изменила сознание. С ней Егор стал другим человеком и был счастлив от этого. Именно тогда он узнал, что такое настоящее счастье. Егор словно впервые в жизни выбрался из темноты и увидел свет. Ради неё он был готов перевернуть весь мир. Не задумываясь вырвал бы свое сердце и отдал Лене, если бы это сделало её счастливее.

Любил настолько, что отсутствие её аромата, выжигало его ноздри. А глаза болели,  когда не видели лица возлюбленной. Он бы ни секунды не сомневаясь умер ради того, чтобы она жила. Отдал бы жизнь за её улыбку. В той катастрофе погибли не только Лена с ребёнком, умер и человек в нем. 

Поэтому, как может жалеть о чем-то человек, в котором не осталось ни грамма жалости? Единственное, Егор не знал, что Даша девственница, думал просто ломается…  Возможно если бы знал, переиграл все иначе. А теперь она носит его ребёнка. Черт возьми, его ребёнка! Невозможно поверить в то, что он скоро станет отцом. А ещё больше не укладывается в голове, что Даша мать этого ребёнка.

Почему она оставляла его? Почему не прервала беременность? После того как Егор поступил с ней. Даша ненавидела его, однако сохранила ребёнка,  отцом которого он является. Почему? Не смогла убить частичку себя? Или же решила отомстить ему с помощью дочери? Конечно, как он сразу не додумался! Вот и чёртов бумеранг. Егор отомстил своему врагу через его дочь. Теперь дочь врага, хочет сделать то же самое. Насмешка судьбы не иначе...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Припарковал машину рядом с киоском в котором работала Даша и посмотрел на часы. До закрытия еще пятнадцать минут. Достал из бардачка снимок узи и посмотрел на ребёнка. Да, конечно пришлось разглядывать фото часами, чтобы понять где, и что находится. Но в итоге разглядел даже носик дочери, напоминающий крошечную пуговицу. Его родной дочери. Эта мысль вызывала в нем противоречивые эмоции… Давным-давно забытые чувства. Страх… Глядя на комочек на снимке, он испытывал странный страх. Страх от того, что мог бы и не узнать о её существование … Или узнать слишком поздно, как это уже было в прошлом… Злость, в первую очень на себя, за то, что не допустил такую возможность. И на Дашу… На неё непонятно за что… Может быть потому что где-то глубоко в своем черном омуте был благодарен ей за то, что сохранила жизнь его дочери. Ей, которую ненавидел. Усмехнулся.  Можно подумать он ненавидит только её одну. Нет, Егор ненавидел весь мир. Каждого человека на земле, за простую способность дышать…

12 ГЛАВА

ДАША

– Чего тебе надо? – ненавистно спросила девушка. 

– Хочу узнать, как мой ребенок, – ухмыльнулся Егор, сложив руки, как школьник на водоотливе, и чуть просунув голову в открытое окошко.

– Еще не доказано, что твой! – отрезала Даша.

– Да? – он вопросительно изогнул правую бровь. – Хорошо, сделаем тест ДНК, я не против, – и насмешливо добавил: – Обычно, наоборот, мужчины требуют, чтобы женщины доказали их отцовство. 

– Не в курсе, тебе лучше знать.

– Ты закончила работу? – Егор быстро перевел тему. 

– А тебе-то что? – напряглась Даша. 

– Поговорить хочу. 

– Мне не о чем с тобой говорить!

– Ошибаешься, есть, – более настойчиво произнес Егор. – Собирайся, я жду!

Мужчина оттолкнулся от киоска и выпрямился. Девушка еще несколько секунд заторможенно смотрела в его сторону. Зачем пришел? Что ему опять нужно? Будет угрожать и запугивать?

Даша нерешительно вышла на улицу и подошла к Егору, нервно сжимая в руках телефон, словно тот сможет ее спасти. 

– Говори, что хотел, и я пойду!

– Давай сядем в машину, здесь холодно, – предложил Егор, указав на свой автомобиль. 

– Не замерзнешь, небось! – отрицательно качнула головой девушка. – Быстрее, или я ухожу. 

– Ладно, – согласился он. – Я записал тебя на завтра на УЗИ.

– Что? Зачем? – удивленно нахмурилась Даша.

– Ну, у тебя сейчас тридцать недель. Я разговаривал с