Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг. - Сергей Волков

«Разлука ты, разлука, чужая сторона», — навязчиво ныло у меня в ушах при вслушивании в речь оратора. — Ей–ей, вы житель какой‑то подлунной планеты, но не земли. У вас нет времени, а вы продолжаете его тратить на то, что, право, удивительно просто и ясно. К чему?»

И как бы в ответ на мои мысли, сзади раздалось обращении ко мне:

— Господин поручик, разрешите доложить, что мы хотим есть, а там у дворца юнкера получают хлеб.

«Ага! Сейчас кончит комиссар говорить, я попрошу разрешения запастись хлебом».

— Вот что нас губит, — вдруг обратился ко мне юнкер N.

— Тише! Бросьте! Вы же в строю! — оборвал я не выдержавшего юнкера. — Пускай делают что хотят, лишь бы мы сами не забыли о Родине, — уже смягчаясь, добавил я.

— Господин военный комиссар! — как только последний кончил говорить, обратился я. — Разрешите получить хлеб — его здесь рядом выдают, юнкера сегодня еще не ели.

— Да, да, только скорее! — дал согласие военный комиссар с несколько озабоченным выражением лица, очевидно от мелькнувшей мысли, что слушать и прекрасные песни на пустой желудок не особенно весело.

Пока юнкера получали хлеб, я получил ответ о патронах. Патроны действительно были, но на выдачу требовалось распоряжение из Главного штаба. От кого же это должно было изойти и кто должен был их выдать, пока, несмотря на все усилия поручика Мейснера, выяснить не удавалось.

«Вы не можете себе представить, какой там внутри царит кавардак, — указывая на дворец и здание Главного штаба, рассказывал поручик. — Я ни от кого не мог добиться ни одного путного указания. Начальник штаба посылает к адъютантам; те к коменданту дворца, а последний к начальнику штаба. Черт бы их всех драл, сволочь штабная!» — вспылил поручик. «Хороши гуси. Не беда. Я доложу Станкевичу, пускай распорядится, на то он, кстати, и комиссар, чтобы за порядком наблюдать». Военного комиссара уже осаждала какая‑то группа из военных и штатских.

— Ну что, готовы? — встретил он меня вопросом.

— Так точно. Хлеб получен. Вот не могу получить патронов.

— Патронов? Зачем? — перебил меня комиссар.

— У нас мало. По пятнадцати штук на винтовку. Пулеметов и гранат совсем нет. Обещали выдать здесь, но добиться…

— Это лишнее, дело до огня дойти не может. И пятнадцати штук за глаза довольно. Идемте, ведите роту. Дорогу знаете во дворец? Прямо по Морской. А придя во дворец, вы хорошенько ознакомьтесь с постами и решительно прикажите огня без самой крайней необходимости не открывать. Я буду сам все время там, так что вы можете быть спокойным. А если и подойдет к Мариинскому дворцу какая‑либо хулиганствующая толпа, то, право, для укрощения ее достаточно одного вида юнкеров, стоящих на постах с винтовками. Вот внутри дворца надо быть начеку. Я боюсь, чтобы кто не устроил обструкцию в зале заседаний и не произвел паники. Стройте во вздвоенные ряды и идемте, — подойдя к полуроте, распорядился военный комиссар.

Мы двинулись. Юнкера, сперва молчаливые, теперь вполголоса делились впечатлениями. Только военный комиссар весь ушел в какую‑то беседу с сопровождавшими его офицером, штатским и двумя юнкерами из членов Совета школы, зачем‑то ему понадобившимися.

«Не выслать ли вперед разведку? — подумал я, выйдя на Морскую. — Хотя это зачем же? Ведь достаточно же ясно заверил военный комиссар, что с боевой точки зрения — все спокойно. А кроме того, если впереди и окажется что‑нибудь скверное, то ведь, слава Богу, какая у меня силища, вы, мои хорошие господа юнкера, плохо владеющие винтовками, и вы, господин военный комиссар».

— Раз, два!.. Тверже ногу!.. Ноги не слышу! — словами команды попытался я оторвать себя от легкомысленных дум и вдруг рассмеялся — у одного из юнкеров выпал из‑под мышки несомый им хлеб. Смущенный своею неловкостью, юнкер выскочил из строя за покатившейся по серому глянцу цементной мостовой буханкой хлеба.

— Куда? — завопил отделенный командир. — Из строя, без разрешения? На место!

«Ха–ха–ха…» — смеялись юнкера. «Ха–ха–ха!» — заливались, обрадовавшись случаю, остановившиеся на тротуаре две девушки, по костюмам и кричащим манерам определенно принадлежавшие к категории заблудших созданий.

— Да, посмяться есть отчего, — говорил я фланговому юнкеру, — юнкера в боевой готовности, и с хлебами под мышками, и на Морской.

— Остановитесь! — догоняя меня, быстро отдал распоряжение военный комиссар. — Оставайтесь здесь, я зайду на телефонную станцию попытаться произвести смену находящегося там караула, который, по полученным сведениям, перешел на сторону ленинцев, — сообщил мне свое намерение военный комиссар.

Я остановил полуроту. Пока военный комиссар переходил улицу, к нам подошел какой‑то офицер и стал возмущенно рассказывать о том, что сегодняшней ночью у Петроградского коменданта из стола выкрали пароли и отзывы караулов Петроградского гарнизона. И вот сегодня в час смены на телефонную станцию проникли большевики. Но они еще скрывают это для того, чтобы перехватывать телефонные разговоры правительственных органов и членов Совета Республики.

Возбужденное описание нервно настроенным офицером казалось хотя и интересным, но крайне сомнительным. Особенно меня настраивал против рассказа вид рассказчика. Бегающие глаза, тонкий, визгливый голос, резко подчеркивавший простоту стиля фраз, и приказчичьи ухватки, заменявшие ему манеры, буквально били по нервам.

«Что‑то нечистое здесь, — закопошилось в голове в результате интуитивного отрицания навязчивой убедительности особы в офицерской форме. — Не от вас ли узнал такую необычайную новость, господин военный комиссар? Боже мой, надо скорее его предупредить. Ведь он — сама наивность!»

— Они отказываются добровольно освободить телефонную станцию, — озабоченно проговорил военный комиссар. — И я решил произвести смену силою. Оставьте половину юнкеров с офицером здесь, приказав следить за воротами и окнами, а с другой половиной вы продвиньтесь вперед и уже с той стороны ворот ведите наблюдение за нею. Отделите мне нескольких юнкеров, и я попытаюсь с ними проникнуть на станцию. Землячки увидят, что с ними не шутят, и сразу сбавят тон. Там караульный начальник какой‑то прапорщик; очевидно, он все и мутит, — высказал свои соображения военный комиссар.

«А кто ему подал пример и кто его этому научил?» — подумал я, услышав тон глубочайшего пренебрежения, с которым было произнесено: «какой‑то прапорщик». Но забота выполнения полученного приказания оказалась сильнее всяких философствований, и я, отделив первое отделение 1–го взвода в распоряжение военного комиссара, начал производить по улице соответствующее передвижение для получения лучшего надзора за зданием телефонной станции, а в случае надобности и ее обстрела.