Селфи с римским фонтаном - Наталья Солнцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дело не в деньгах. Злата жаждет мести. Она горячо любила мужа… если верить свекрови. В случае его смерти она бы страдала, была вне себя от горя. А так… ее жжет стыд. Брошенная женщина – это не то, что вдова. Вдову уважают, ей сочувствуют, а над разведенкой смеются. Пусть тайком, но злорадствуют, особенно те, кто раньше завидовал. Это позор.
– Какой еще позор? Все вокруг разводятся.
– Люди по-разному воспринимают одни и те же вещи.
– И какие советы ты будешь ей давать?
– Которые придутся ей по душе…
– Очень «профессионально»! Нельзя ли подойти к вопросу проще – поговорить со Златой начистоту.
Астра тряхнула мокрыми волосами.
– Невозможно! Во-первых, где гарантия, что она согласится? Во-вторых… Злата может выболтать все отцу Дмитрия, а тот взгреет жену за несанкционированные действия. Марина Ивановна требует строжайшей конфиденциальности.
– Выходит, Злата тоже не должна ни о чем догадываться?
– Конечно! Ладно, пойду сушить волосы…
Она отправилась в спальню. Через минуту загудел фен. Матвей представил, как она сидит за туалетным столиком и струя теплого воздуха раздувает ее волосы. Его охватило умиление…
«Сплошная конспирация, – подумал он, дожевывая котлету. – И чертовщина. Вера Холодная, умершая почти век назад… кладбище… пророчество жрицы Тэфаны… Впрочем, пора привыкнуть!»
Раньше Матвей полагал, что люди в своих поступках руководствуются логикой и разумом, но, занявшись сыском, начал убеждаться в обратном.
Глава 9
Лера с трудом проснулась. Где это она? Незнакомая комната, обставленная чужой мебелью, пестрый ковер на полу, что-то надоедливо гудит…
Она привстала и как подкошенная упала обратно на подушки. От слабости кружилась голова и подташнивало.
Отдаленный гул внезапно смолк. Лера со стоном опустила веки: льющийся из окна свет резал глаза. Раздались чьи-то шаги, каждый отзывался болью в висках.
– Привет!
Она вздохнула, окончательно просыпаясь.
На пороге показался ее бывший ухажер Сема Марцевич, с подносом, на котором стоял завтрак: омлет, тосты и чай с лимоном. К горлу подкатил ком.
Сема смотрел на нее с жалостью.
– Есть будешь?
– Убери…
– Ты всю ночь горела, – сказал он. – Наверное, промокла вчера под дождем, простыла. Врача вызвать надо.
– Мне на работу… Который час?
– С ума сошла? У тебя температура под сорок. Звонить в поликлинику? Ничего, что адрес другой. У меня там знакомая, больничный даст без проблем.
На тумбочке у кровати стоял стакан с водой, валялась разорванная упаковка таблеток. Видимо, ночью она пила лекарства… но ничегошеньки не помнит.
– Я тебе аспирин давал, – сообщил Марцевич. – И парацетамол. Ну, звонить врачу?
Щеки Леры покраснели, а волосы спутались, но она все равно нравилась Семену, даже в таком неприглядном виде, и он с ностальгией вспомнил об их прошлых отношениях. Прежняя страсть, уснувшая в нем, казалось, безвозвратно, вновь заявила о себе.
– Не-а… Отвези меня домой.
– Тебя же уволят, чудачка! За прогул.
– Попрошу денек за свой счет…
– С температурой одной нельзя. Вдруг хуже станет?
Он поставил поднос с едой на тумбочку, приложил ладонь к ее лбу. Как огонь…
– Что это… гудело?
Сознание Леры, расколотое на множество острых граней, цеплялось хоть за какой-нибудь факт.
– Миксер, наверное. Я омлет взбивал. Попробуй…
– Не могу…
Она скривилась. Никакой еды, от одного запаха дурно. Кажется, у нее действительно жар. С детства, стоило ей заболеть, как аппетит отбивало напрочь.
– Будешь лежать у меня, пока не поправишься, – решительно заявил Марцевич. – Температура спадет, тогда я поеду в мастерскую. Я сам себе хозяин.
Он присел на краешек кровати, протянул ей чашку с чаем. В густом настое плавали желтые дольки лимона.
– Может, глотнешь?
Лера села, обнаружив на себе просторную белую футболку хозяина. Смутно вспомнились вчерашняя ванна, коньяк… и провал в душную черноту. Она взяла чашку обеими руками и осторожно отхлебнула. Чай был крепкий, сладкий, с привкусом лимона… Ее бросило в пот.
– Между прочим, ты бредила.
«Вот это совсем уж некстати! – подумала Лера. – Угораздило меня под дождь попасть, вымокнуть и простудиться».
– Теперь я все твои тайны знаю, – усмехнулся Марцевич. – Значит, ты с Артуром роман крутила?
Она молчала, лихорадочно соображая, что такого она могла сболтнуть ночью, мечась в жару. Да что угодно. Имя точно называла, раз Сема спрашивает.
– Ты мне допрос устраиваешь?
– Чего ты боишься, Лера? Кто-то хочет тебя убить?
– Нет…
– Отчего твой Артур умер?
– Да не умирал он…
– Гонишь, подруга. Сама всю ночь бормотала: «Ты же умер, Артур… Ты же умер!»
– Не помню.
Семен кивнул, забрал у нее из рук чашку.
– Ладно, не помнишь так не помнишь. Ты ложись, поспи, тебе отдохнуть надо. Прими таблетку и…
Звонок сотового прервал его на полуслове. Телефон пиликал в сумочке Леры, которая висела на спинке стула.
– Это твой. Дать?
– Не хочу ни с кем говорить… Вообще-то дай, – спохватилась она. – Это напарница из магазина.
Номер на дисплее высветился незнакомый, но Лера все же решила ответить. Мало ли кто ее ищет? Вдруг администратор?
– Алло…
– Где ты прячешься? – прошелестело в трубке. Голос был женский, недобрый. – Мне все известно! Я тебя найду, из-под земли достану…
Крым, Евпатория. 1914 годКарандонис дрожащими пальцами прикоснулся к золотой гривне – изящному витому обручу с головами фантастических чудовищ на концах. Обкладка меча была покрыта сценами боя – в зыбком свете свечи казалось, будто фигурки всадников и лошадей движутся в стремительном вихре сражения. Диадема явно принадлежала женщине. Сплошь спиралевидный узор, украшенный листьями, цветами, птицами и подвесками в виде бутонов на цепочках – все тончайшей работы. Красота изделий поражала воображение.
Чаша сияла изнутри, словно золото еще не остыло после плавки, – от нее шло ощутимое тепло. Грек отдернул руку, невольно взглянул на покрасневшую кожу. Неужели обжегся? Это нервы. Слишком много впечатлений для одного дня: переговоры с купцами из Стамбула, пара выгодных сделок, обильный ужин и под занавес – предложение купить сокровища, убийство Камиля, полная неопределенность впереди…
Не в меру упитанный Карандонис взмок от тяжких размышлений. Теперь продать эти дивные вещи будет сложно, придется изворачиваться и хитрить, придумывать им фальшивую «биографию». Каждый потенциальный покупатель задаст резонный вопрос: откуда у тебя, уважаемый, сии бесценные произведения древних мастеров? Где гарантия, что они подлинные?
– Если это подделка, то много денег выручить не удастся, – прошептал грек.
Он понимал, что сын Ислам-Али вряд ли принес бы фальшивые вещи. Но почему тогда тот выдавал себя за крестьянина?
Карандонис почувствовал слабость в ногах и оперся о прилавок, не сводя глаз с золотой чаши. Она светилась, словно маленькое желтое солнце, слепила и дурманила голову…
Сознание грека помутилось. Он вдруг провалился куда-то – в черную ночную степь, мерцающую заревами костров, в чуждые и пугающие звуки, в лошадиное ржание и бряцание оружия, в запах пота, дыма и вареного мяса, в гущу воинственных бородатых людей, одетых в панцири и широкие штаны. Они окружили огромную кучу хвороста, наверху которой торчал короткий багрово-блестящий меч, и что-то ритмично выкрикивали, двигаясь в такт этим зловещим гортанным звукам…
Знай Карандонис обычаи скифов, он бы догадался, что попал на чествование бога Арея[9] – единственного, кому воздвигался импровизированный «алтарь» из сухих веток и воткнутого в верхушку железного меча-акинака. Но он понятия не имел ни о чем таком, потому что интересовался в жизни преимущественно торговлей и коммерческой выгодой.
То, чему он неожиданно стал свидетелем, привело его в неописуемый ужас. Грек оцепенел, не в силах пошевелить пальцем, отвести глаза от жуткого зрелища. Бородатые мужчины притащили откуда-то связанного пленника, схватили его за шею, пригнули голову, облили какой-то жидкостью – похоже, вином – и закололи прямо над чашей, куда хлынула из отворенной жилы кровь, густая, темная, как озаренный огнем степной мрак…
Карандонис едва удержал в желудке недавно съеденный ужин. Кровь запенилась в чаше, загорелась рубиновым светом, выползла за края и скользкой змеей, извиваясь, потекла по рукоятке и лезвию меча… по «телу Арея», как провозглашали ликующие воины, потрясая в воздухе оружием…
Грек не мог понимать их языка, но… каким-то непостижимым образом все понимал. Ему было ясно, что он спит и видит кошмар, навеянный страшным грехом, содеянным при его участии. Да, это рука приказчика обрушила на голову несчастного Камиля бронзовый подсвечник. Но чужую руку направляла его, Карандониса, воля. Неуемная алчность толкнула его на убийство. Он думал, что избавляется от жалкого холопа, а взял на душу смерть такого же торговца, как сам. Только более молодого и здорового, которому жить бы и жить…
