Живым не брать - Александр Щелоков

– А, мура! – В голосе Макса не звучало ни испуга, ни сожаления, ни раскаяния. – За кражу.

– Что же взял?

– А, мура. Дачу потряс у фраера.

– Жалко, – сказал худолицый.

– Что жалко? – Макс не понял.

– А то, что меня там не было. Я бы тебя ухайдакал.

– За что? – спросил Макс и тут же, как ему показалось, нашел верный ответ. – За то, что попался?

– Нет, за то, что воруешь.

Макс отвесил челюсть: что этот тип с крыши рухнул на нары или как? Сам сидит, парится, а кого-то ещё осуждает. Надувшись, он прошел к шконке и сел.

Спал Макс на твердых досках, положив под ухо кулак. Рядом, то и дело заставляя просыпаться, храпел Лысый, а чуть дальше, издавая громкие звуки, похожие на небольшие взрывы, спал Кривоносый.

Утром дверь в обезьянник открылась, и мент-разводящий выкликнул:

– Борисов, на выход.

Худолицый поднялся и вышел.

– Кто он? – спросил Макс, обращаясь к соседям по камере.

– Фраер, – объяснил Лысый.

– А за что же припух?

– Сука. Двух деловых замочил. Я бы его руками порвал.

«Я бы порвал», прозвучало грозно, но почему он этого ещё не сделал, хотя они уже двое суток сидели в одной камере, лысый объяснять не стал. А ведь пытались. Об этом Макс узнал позже.

Два старых уголовника – не авторитеты, а так – ракло – средний слой криминала, возжелали сразу же показать фраеру Борисову, появившемуся в камере, где его место. И оба тут же оказались под нарами. Один с фонарем под глазом рухнул в нокаут. Второй согнулся пополам и встал на колени, после прямого удара поддых.

Видимо чего-то подобного дежурившие в изоляторе милиционеры ждали. Когда уголовники оказались на полу, дверь открылась, и внутрь вошел суровый сержант.

Посмотрел на Борисова, спросил:

– Помочь не надо?

Менты, как сказал Максу Лысый, относились к Борисову с нескрываемым сочувствием. Всем им в душе нравилось то, что он сделал, и если бы вопросы посадки и освобождения правонарушителей милиция могла решать простым большинством голосов, Борисов уже бы давно услыхал команду: «На выход, свободен!»

Борисов был местный, как ещё говорили – свой, кержак. После школы попал в армию, под фанфары загремел в Афганистан отдавать интернациональный долг, который у кого-то там взяли советские лидеры Брежнев и Горбачев. Назанимали они должно быть много, потому как страна, куда запятили сержанта Борисова, была нищей, и выплачивать неведомый долг Борисову пришлось своей собственной кровью. Под Хостом в поганой дыре на востоке афганских гор он был тяжело ранен. Почти два года скитался по военным госпиталям, перенес три операции. Вернулся домой. Бедствовал. Поселился в деревне у бабушки. Начал хозяйствовать. Ишачил как папа Карло. Поднял дом. Завел корову. Отрыл на участке пруд. Запустил рыбу. Выкрутился. Заимел деньги. И тогда у кого-то на Борисова вырос зуб. Его взяли на учет рэкетиры, считавшие, что после налоговых государственных органов вторыми могут снимать пенку с чужих доходов.

В один из дней к дому Борисова подкатил серебристый «Мерседес». Из него вылезли два амбала. Оба в коже, в кепариках, в темных очках – пижоны криминального мира.

За амбалами брел доходяга, которого наниматели в лучшем случае подобрали на вокзале, в худшем – откопали на свалке. На плече этот прозрачный и звонкий хмырь нес штыковую лопату.

– Прывет! – сказал один из амбалов, увидев Борисова, который вышел на крыльцо. И объяснил. – Рэквизиция.

Хмырь с лопатой прошел к пруду и стал раскапывать запруду у канавы, по которой Борисов на зиму спускал свой водоем.

– Э, мужики, – Борисов после минутного оторопения пришел в себя. – Кончайте хреновничать!

– Тыхо! – прошипел амбал. – Сядь и смотри.

Борисов метнулся в дом, выскочил оттуда с охотничьим карабином в руках. Амбалы таких фраеров, которые хватаются за оружие и пытаются пугать профессионалов, видели и не боялись.

– Опусти пушку, фраер. – Амбал не повышал голоса. Отдаваемые таким тоном приказы на слабонервных действуют сильнее, нежели крик.

– Убирайтесь! – сказал Борисов. Он тоже не переходил на крик. – Ну, пошли! Не уйдете, положу всех троих.

– Ах, ты, мудила! Кому угрожаешь?

Оба амбала синхронно, видимо дрессировал их один наставник, выверенным движением откинули полы кожанок, потянулись за пистолетами. Хотели они попугать или рискнули бы стрелять, выяснять Борисов не стал. Что-что, а стрелять он умел. Советская Армия научила. Два выстрела слились в один. Оба амбала легли как подрезанные. Хмырь, наблюдавший за происходившим, отшвырнул лопату, как горный козел перепрыгнул через штакетник и умотал в неизвестном направлении.

Когда приехала милиция, тела амбалов уже остыли, и пистолеты из их пальцев пришлось выдирать силой. Хмыря, бросившего лопату, найти не удалось. Фора, которую ему дала милиция поздним прибытием, позволила ему бесследно исчезнуть с места побоища.

В одном из убитых боевиков опознали Вову Ляпина, который находился во всероссийском розыске за убийство двух милиционеров. Начальник уголовного розыска, лично препроводил Борисова в город в следственный изолятор, при прощании пожал арестанту руку и сказал:

– Ты не сделал ошибок. Долго я тебе сидеть не дам. Главное, держись у следователя спокойно.

Борисов вернулся в камеру часа через два. Оглядел сидельцев.

– Не выпустили? А ты, пацан, привыкай. Быть бычку на веревочке. Сгниешь ты в зоне, если за ум не возьмешься.

– И что? – Макс придал голосу веселость, а виду бодрость, мол, для него отсидка – обычная трын-трава. – Какая разница где жить? Все мы в зоне, только кто-то по одну сторону колючки, кто-то по другую. А конец у всех один. Никто от смерти уйти не сумеет.

Борисов приставил палец к виску и покрутил им, словно собирался просверлить голову.

– Сам придумал или у кого-то сдул?

– Сам.

– Это хорошо. Про смерть ты очень точно сказал. А умирать тебе хоть раз самому приходилось?

– Какая разница? Смерть никого не помилует.

– Что ты все о смерти? Человек рождается, чтобы жить. Ты в это вдумайся. А жизнь не просто возможность жрать и пить. Должно быть в руках дело, которое держит тебя на земле.

– Дело, дело, – буркнул Макс. – А что может быть лучше – лежать на берегу, на песочке, на солнышке. Клёво.

– И надолго тебя хватит?

– Хоть насколько.

– Тогда ты тюлень. Неужели других желаний нет?

– Почему? Жрать могу, пить. Черная икра. Шампанское.

– Где будешь брать деньги?

– А где их берут? Возьму, у кого они есть.

– Думаешь, если один раз нажрался черной икры до отрыжки и посидел вечерок в ресторане, то за это стоит потом просидеть десять лет за колючкой? Ну, дурак!

Макс промолчал.

– Не можешь ответить, тогда не выступай. Тебе забили мозги булдой вот такие недоноски как эти два дуролома. Они же другой жизни не знают, кроме как в зоне. Отсидят срок, выскочат, побегают месячишко на воле и опять в клетку. Им больше податься некуда. А ты? Для начала тебе влепят года два-три. Возможно, условно. Но ты поймешь так, что наказания бояться незачем. Суд не так страшен, как его малюют. В другой раз скачок спланируешь поумнее. Возьмешь деньгу. Тебе это сойдет с рук. Опять продолжишь. И сядешь на баланду. Уже не на два и не на три календаря…

– Пусть сяду. – Максу изрядно надоело слушать нравоучения, но заткнуть рот мужику, их произносившему, силой он не мог. Приходилось отбиваться словами. – Зато как говорят? Лучше год питаться свежей кровью, чем сто лет падалью.

– Во, во! Прекрасный аргумент! Кладет дураков наповал. Давай, расскажи, сколько дней ты ел в три глотки после того, как пощипал чужую дачу? Насколько я слыхал, и бегал ты всего сутки, а на вторые тебя взяли. Сейчас сидишь тут и глотаешь даже не падаль, а дерьмо. Теперь посмотри на этого лысого мудака. Он свою жизнь утопил в дерьме и потому никогда тебе не признается, что испытывает сожаление. А ты с такими взглядами как сядешь, так и не встанешь.

Борисов не угадал. Пытался предугадать, да не знал расклада козырей в колодах судьбы.

Вечером того же дня как Макса увезла милиция, Антонина Анатольевна отправилась в город и взяла в оборот супруга.

– Ты понимаешь, что произошло? Надо солдатика вызволять. Начнется следствие, и он скажет…

– Не бойся. Сказать он может, но кто это будет слушать?

– Я не боюсь, это надо делать тебе.

Внезапная догадка заставила полковника взорваться. Лицо и шея его налились кровью. Кулаки сжались. Он стукнул по столу.

– Ты спала с ним?!

– Дурак! Как посмел подумать такое?! – Что-что, а играть возмущение Антонина Анатольевна всегда умела прекрасно. – Дуботол трехзвездный! Это твоя любимая дочь обмяла с ним все диваны. И учти, он об этом на суде заявит вслух. Вот увидишь! Дурак! Ты должен спасти его любой ценой.

– И оставить в доме? – подозрения полковника ещё не угасли окончательно.

– Кто тебя об этом просит?

Когда задницу припекает открытый огонь, человек может прыгнуть в воду хоть с десятого этажа. Поскольку полковнику делать этого не хотелось, он заранее принял меры.