Медвежатник - Николай Шпанов

День ушел на раздобывание инструмента в дополнение к уже изготовленному Ивашкиным. Ночью Паршин пришел к Яркину и, не заходя дальше прихожей, коротко бросил:

― Завтра к вечеру вам надо быть в вестибюле института.

Яркин в бешенстве захлопнул дверь, едва не ударив ею Паршина. Тот повернулся и молча ушел.

На следующее утро Паршин проследил в банке институтского кассира, посмотрел, сколько тот получил денег, вместе с ним приехал в институт и часа два наблюдал за выдачей стипендий. Сосчитав, сколько студентов проходит в час и сколько времени осталось до конца занятий, он прикинул, что на ночь в кассе остается сумма, из-за которой стоит производить взлом. После того уехал к Ивашкину, чтобы выспаться.

В одиннадцать вечера в вестибюле института Паршин увидел Яркина. Бледный, со сжатыми губами, инженер делал вид, будто читает объявления на доске. Не разговаривая между собою, они поднялись в коридор, где была расположена касса. Паршин велел Яркину остаться около лестницы и следить за возможным появлением людей, сам же быстро подошел к кассе, одним нажимом плеча выдавил деревянный ставень, бросил в комнату портфель с инструментом и быстро пролез сам. Задвигая деревянный щит, он слышал, как быстро сбегал по лестнице Яркин.

Появилась было мысль, что инженер может заявить в милицию. Но тут Паршин решил, что это опасение напрасное! Яркин уже "свой".

К началу четвертого касса была "сработана". К разочарованию Паршина, денег в ней оказалось меньше, чем он рассчитывал. Он покинул институт через окно соседней комнаты, в которую вела дверь из кассы. Спустился из окна по веревке с узлами. Инструмент он отвез к Ивашкину, а сам с деньгами, поехал к Яркину. Выждав, пока ушла на работу жена инженера, Паршин вошел спокойно, ни слова не говоря, выложил все деньги на стол, пересчитал их на глазах Яркина и, отделив тридцать процентов, подвинул ему. Яркин оттолкнул деньги, они рассыпались по полу. Паршин все так же спокойно бережно собрал их, снова положил на стол и прижал пепельницей. Попрощался и вышел. За все это время он не произнес ни слова.

― Возьмите их… Слышите?… Возьмите сейчас же! ― злобно прошептал ему вслед Яркин.

Паршин вышел, не обращая на него внимания.

Ивашкин заявил, что жить у него Паршину не следует.

Прежде всего Паршин отыскал хранителя для инструмента. Это был старик ломовой извозчик, который когда-то обделывал для Ивана Петровича кое-какие темные дела. Старик долго упирался. Он сам бросил прежнюю жизнь и советовал так же поступить и Паршину. Целый вечер он высказывал ему свои мысли о том, как следует теперь по-новому строить жизнь, так как старый путь не имеет под собою никакого резона. По-видимому, старик искренне и крепко стал на новый путь. Паршину не хотелось спорить, он только попросил хотя бы "христа ради" на время припрятать инструмент. Старик скрепя сердце согласился.

― Только гляди, Иван Петрович, как перед богом: никакого участия в твоих делах не принимаю и принимать не стану, ― твердо сказал извозчик на прощание. ― И денег ты мне за это не сули. Не возьму, хоть на коленях подноси.

Еще трудней оказалось с квартирой. Паршин не хотел пользоваться каким-нибудь из немногих уцелевших воровских притонов. Они проваливались один за другим, а он искал спокойного и безопасного места. На выручку пришла его наблюдательность. Найденная благодаря ей "квартира" была так же надежна, как и необычна.

Паршин постоянно проходил мимо небольшой сберегательной кассы, из нее несколько раз звонил по автомату Яркину, Сберкасса эта состояла из двух комнат: передней ― побольше, где сидели сотрудники и производились операции, и задней ― маленькой, где занимался заведующий. В передней было зеркальное окно; в задней ― небольшое оконце, забранное толстой решеткой. Обстановка задней комнаты состояла из письменного стола, американского качающегося кресла, несгораемого шкафа и большого дивана, крытого потертой черной клеенкой.

И вот однажды, когда Паршин, стоя в стеклянной будке автомата, приглядывался к жизни кассы, ему пришла в голову необычайная мысль: а что, если приспособить для жилья заднюю комнату сберкассы? Наверняка уже можно сказать: никто по ночам сюда не приходит.

Паршин провел несложное наблюдение за временем ухода и прихода сотрудников. Они уходили почти все в одно время. Заведующий в присутствии остальных запирал кассу на два замка ― простой и американский. Происходило это обычно между семью и половиной восьмого. Утром он появлялся всегда ровно в двадцать минут девятого, вместе с ним приходила уборщица. Таким образом, целых двенадцать часов касса бывала пуста. И уж наверное можно сказать, что в течение этих двенадцати часов она была так же обеспечена от неожиданных визитов уголовного розыска, как квартира самого начальника милиции.

Паршин запасся всем необходимым: будильником, который с вечера ставил на семь часов, резиновой надувной подушкой, легким байковым одеялом и резиновым же пузырем, который в случае крайней надобности должен был избавить его от необходимости выходить в уборную. Все это укладывалось в портфель, который на день прятался под половицу в кабинете заведующего.

Проникать с вечера в кассу для такого знатока замков, как Паршин, не составляло никакого труда. А наутро касса бывала снова заперта, и кабинетик заведующего не носил никаких следов чужого присутствия.

Паршин посмеивался: карточки с лицевыми счетами вкладчиков никогда еще не бывали под такой надежной охраной.

Устроив таким образом свой быт, Паршин счел возможным снова повидаться с Яркиным. Предварительно он узнал от Ивашкина, имевшего самостоятельную связь с инженером по мастерской института, что захандривший было Яркин мало-помалу пришел в себя. Он даже принялся за работу над каким-то большим проектом. В связи с этой работой ему часто приходилось ездить в Машиностроительный институт. Получив все эти сведения и убедившись в том, что в Машиностроительном институте тоже имеется несколько тысяч студентов, получающих стипендии, Паршин отправился к Яркину.

Увидев Паршина, инженер сначала обомлел от удивления, потом пришел в бешенство. Он грозил, требовал, просил. Он не хотел больше видеть. Паршина. Он желал, чтобы ему был возвращен старый пропуск.

Паршин терпеливо слушал. Потом, нисколько не повышая голоса, так, словно говорил с капризным ребенком, слово за слово стал доказывать Яркину, что тот совершенно напрасно тратит силы на столь бурную сцену. Далее инженер услышал, что пропуска Паршин ему никогда не отдаст: этот документ хранится в заветном месте в качестве доказательства его, Яркина, преступной связи с Паршиным.

Яркин схватился за голову и расширенными от ужаса глазами, бледный, с отвисшей челюстью, уставился на Паршина. В следующий миг Паршин заметил, что рука Яркина тянется к заднему карману, где у того, очевидно, лежал револьвер

Паршин усмехнулся.

― Хотите пришить себе и "мокрое дело"?

Яркин, окончательно обессиленный, упал на стул. Голова его, словно мертвая, стукнулась о край стола, и он зарыдал. Неожиданно он вскочил и бросился на Паршина, но старик без особого усилия отбросил его к стене. Яркин упал, увлекая за собой этажерку с книгами. Паршин испугался: шум мог привлечь внимание соседей. Но, кажется, все было тихо вокруг. В комнате раздавалось только рыдание Яркина. Он плакал все громче. Паршин впервые видел истерику мужчины. Некоторое время он стоял, недоуменно выпятив губы, и глядел на инженера. Потом отыскал стакан, пошел в кухню, набрал под краном воды и вылил на голову Яркина.

Яркин затих. Долго лежал молча. Не вставая с пола, спросил:

― Что вам еще нужно?

― Вы в Машиностроительный институт похаживаете. Так вот, мне надо знать, когда там выдача стипендий, когда кассир за деньгами поедет.

Яркин с ненавистью посмотрел на Паршина.

― Никакого пропуска я вам не дам, и вообще… тот, старый пропуск я просто потерял, а вы нашли его и воспользовались.

Паршин рассмеялся.

― Чудак вы, Серафим Иванович!… Словно дитя малое. Ну ладно, ну потеряли… А шесть тысяч? Нашли?

― Я верну вам ваши деньги, ― неуверенно пролепетал Яркин, и Паршин с удовлетворением понял, что деньги истрачены.

― Ивашкин ― свидетель тому, что денежки-то вы от меня получили… Лучше давайте-ка прикинем, как новое дельце наколоть.

Яркин все сидел на полу и, взявшись обеими руками за голову, раскачивался из стороны в сторону. Временами он издавал слабый стон. Со стороны можно было подумать, что у него невыносимо болят зубы. Он пробовал снова грозить Паршину. Тот только смеялся. Яркин стал просить. Он умолял пожалеть его, пожалеть жену. Говорил о том, каких усилий ему стоило выбраться на честную дорогу, о надеждах своей жены.

― Ладно, ― сказал Паршин. ― Давайте те шесть косых, и я уйду.