Ястреб из Маё - Жан Каррьер

Непродолжительные затишья, во время которых и можно бы попытаться дойти до этого проклятого дровяного сарая и даже до стойл (обычно они расположены довольно далеко от жилья, и овцы, небось, уже взгромоздились друг на друга), — эти кратковременные затишья не успокаивали, а казалось, наоборот, предвещали еще более свирепую и уничтожающую атаку. Когда порывы ветра совсем ослабевали, это никак не означало окончательного затишья; казалось, это были перебои, провалы в урагане, во время которых он как бы черпал новые силы, заряжаясь ими на фоне отдаленного грохота, который делал затишье еще более устрашающим. В такие мгновения всегда можно было расслышать, как где-то что-то рушится; эти шальные ядра катаклизма были одновременно и смешны и трагичны — падал какой-то мелкий предмет, и все вздрагивали, предвидя новый гибельный натиск. Все оставались там, где были застигнуты, забивались под одеяла в общую кучу с детьми и собаками, не сводя глаз с потолочных балок, прикидывали, когда придет конец всему живому.

Возбужденные этой драматической ситуацией, старики, потрясая Библией, принимались внушать окружающим, что все в ней предуказано, и происходящее — это еще цветочки по сравнению с тем, что предстоит впереди; похлопывая ладонью по Библии, старики вещали: все тут написано черным по белому, столь же ясно, как ясна вода в горном ручье. Конец шуточкам: чему быть, того не миновать. Они предвещали устрашающие бедствия: огненные тучи, потоки лавы, перемещение гор, целые континенты, поглощаемые океаном, а в конце, опять же согласно Писанию, благолепие — апофеоз комет, небесный фейерверк, который положит предел времени. Те, кто, на свое несчастье, переживут эти неописуемые катаклизмы, будут мгновенно испепелены. Случилось так, что некоторые предвосхитили эту соблазнительную перспективу и отправились тут же к праотцам, как бы стремясь подтвердить пророчества: в Мазель-де-Мор бедную Алису Деспек нашли уже похолодевшей посреди коз, которые сжевали ее юбки, и, так как в такую непогоду хоронить было немыслимо, пришлось поместить ее на чердак. Впрочем, почти всюду на юге Франции от этого полярного холода старики мерли как мухи, в особенности на равнинах, где жители не привыкли переносить такие морозы. (В районе Монпелье, Нима, Камарга, обратившихся в степи Средней Азии, регистрировали мороз ниже двадцати градусов; он сжег на корню оливы, хотя эти деревья необычайно устойчивы.)

Наступило, так сказать, утро третьего дня, и, хотя буря вроде бы поутихла, жители ферм, рассеянных по горам, с изумлением обнаружили, что заря не занимается, как ей положено. Несмотря на поздний час, никаких признаков света в щелях ставен; темно, словно в печке: наверное, и впрямь конец света. Однако, когда попытались разжечь огонь в очагах, тотчас заметили, что тяга отсутствует, — дома были завалены до коньков кровель гигантскими ледяными сугробами, и понадобилось долго откапываться, чтобы приоткрыть хоть какое-нибудь отверстие.

Первые, кто пробился наружу, увидели, что толщина некоторых сугробов достигает двенадцати метров, особенно у выступов с северной стороны построек. Такого не видывали многие десятки лет; спотыкались об изоляторы электрических столбов, ходили по крышам, сами того не замечая. Если глядеть с возвышенности, поселки и группы ферм походили на деревушки, покинутые в пустыне и засыпанные песком по самые кровли. Малейшие препятствия, которые не были целиком засыпаны, приняли самые фантастические формы, нагромождения льда и снега превосходили любое изощренное воображение и опрокидывали закон земного притяжения: они тянулись параллельно земле, следуя за ураганом, еще задержавшимся в выемках этих горных карнизов, среди бесчисленных сталактитов, которые обнаруживаешь, склонив голову под прямым углом, среди кружевных узоров льда, хрупких его султанов, обтекавших края крыш, углы стен, закованные в лед до кончиков веток деревья, устоявшие телеграфные столбы, провода, не порвавшиеся под тяжестью своих ледяных футляров, а также и одинокие скалы, увенчанные снежными гребнями, как диплодоки. Все вместе взятое, заостренное, изъязвленное ветром, вытянутое в одном определенном направлении, производило странное впечатление внезапно оцепеневшего вихря.

Сколько хватал взгляд, на все стороны света, до самых отдаленных южных склонов, которые зима обычно минует, все было покрыто снегом, выравнено, долины, и те были засыпаны доверху; под этой снежной пеной опустошенная страна стала совсем неузнаваема, чуть ли не все ориентиры оказались стертыми: даже черные морены еловых лесов исчезли, скрытые под белым, мягким покровом. В этой ледяной пустыне, где разгуливал колючий ветер, невозможно было представить себе, что когда-нибудь настанет лето, и невообразимым казалось, что в ста километрах птичьего полета находится Средиземное море; людям казалось, что они на краю света, на необитаемых землях, в одном из тех унылых краев, где произрастают одни лишайники и круглый год царят льды и ветры.

У самого горизонта сквозь мертвенную бледность небес пробивалось мрачное и безжизненное, лишь слегка посеребренное пятнышко: это и было все, что осталось от солнца, — как если бы за истекшие чудовищные трое суток земля от него отдалилась.

Едкий ветер язвил лицо, покрывал синевой щеки, пронизывал до мозга костей: при двадцати пяти градусах ниже нуля не согревала даже усиленная работа лопатой; самая прочная, хорошо утепленная одежда стала весьма относительным прикрытием; добравшись до овчарен, обнаружили, что большинство из них, простоявших двести и триста лет, разрушены во всей округе; убрали мертвых животных, накормили, уцелевших и поспешили к раскаленным очагам — теперь наконец-то стали доступными вязанки хвороста, отрытые из-под снега; ветки отчаянно трещали, рассыпая вокруг множество искр. После трех дней лишений, которые показались столетиями, люди испытывали необычайное блаженство, вновь услышав собачье ворчанье, мурлыканье кошек, кипение котелков и потрескивание стенных обшивок, оттаивавших от щедрот тепла, распространяемого ярким огнем.

На каждой ферме, во всех дворах начали расчищать у дверей снег, прорывать к стойлам траншеи; когда туда проникали, тотчас погружались в атмосферу аммиака, столь удушающую, что в первое мгновение казалось, весь скот погиб. Звонкий стук усердно работающих лопат прокатывался по проулкам; лишь время от времени его заглушали обвалы с горных уступов, поднимавшие целые тучи сухой снежной пыли. Кошки выходили на порог, с изяществом китайцев подозрительно вытягивали наружу лапку, принюхивались к загадочным испарениям и, ничего не уловив, явно разочарованные своей неспособностью уяснить суть происходящего, тут же возвращались, чтобы свернуться клубочком возле печи. Несколько голубей отважились покопаться в смешанном с соломой снегу перед скотным двором; они покружились на отяжелевших крыльях и, обескураженные увиденным, тут же вернулись обратно.

Во все последующие дни и даже недели небо сохраняло свою прозрачность, а из-за низкой температуры почва так хрустела под ногами, как если бы ходили по битому стеклу; по-прежнему все жались у очагов, а спальни все еще невозможно было прогреть: стоило приоткрыть дверь, как скопившийся снаружи холодный воздух, точно ледяной водой охлестывал ноги. Ледяную сырость, насквозь пропитавшую стены, осушит теперь лишь весна, когда через настежь распахнутые окна ворвется и просквозит эти пещеры нагретый солнцем воздух.

После трех дней каторжных усилий Рейланам удалось наконец расчистить тропу в сторону Сен-Жюльена, во всяком случае, в тех местах, где снежные обвалы сделали ее совершенно непроходимой. Больной метался в мокрых от пота простынях, дышал все тяжелее и никого не узнавал. Мужчины отправились во Флорак за доктором.

Доктор тотчас явился, обутый в непромокаемые сапоги для ловли форели, раскрасневшийся и вспотевший, невзирая на лютую стужу; он швырнул на кровать свою неизменную черную сумку и, так же, как и некогда, воздел руки к небесам. Начал он с брани по адресу всех присутствующих:

— Как можно было довести парня до такого состояния?

Он снял перчатки, склонился над пострадавшим, не сводя глаз с его распухшего лица, сосредоточенно нахмурился.

— Подумать только, — проворчал доктор сквозь зубы, — лейкопластырь налеплен на открытые раны! — Заметив Библию, лежавшую на столике у изголовья кровати, он покачал головой: — Черт побери, не должно ли все наладиться и без моей помощи, раз сам Иегова занялся этим! — Потом резко повернулся ко всему семейству и, в предельном возмущении подняв брови, надув щеки, рявкнул: — Не могли вы, что ли, прийти за мной раньше?

Какое-то время он молча наблюдал за ними, как бы пытаясь понять, о чем они думали с тех пор, как случилось несчастье.

— Ну, конечно, мне скажут, что выпало чересчур много снега.