Мальчики Берджессы - Элизабет Страут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь он сидел на кровати, вдавливая кулаки в матрас. Хавейя прислонилась к дверному косяку.
– Сегодня вечером звонила Маргарет Эставер. Говорит, волноваться не о чем.
– Знаю, знаю… – Абдикарим отмахнулся. – Она считает, что он, как Виил Ваал, не от мира сего.
– Аянна не хочет пускать детей в школу в понедельник, – шепотом сообщила Хавейя и чихнула. – Омад сказал ей, что им там ничего не угрожает, а она говорит, их там бьют и пинают, стоит учителю отвернуться.
Абдикарим кивнул. В доме Ифо Нура сегодня обсуждали происходящее в школе. Учителя обещали строже следить за детьми после инцидента со свиной головой.
– Все обещают быть внимательней, – произнес он, вставая. – Спите спокойно. И сделай что-нибудь с лампочкой над дверью.
– Завтра куплю новую в «Уолмарте». – Хавейя лукаво улыбнулась. – Будем надеяться, Виил Ваал там больше не работает.
И она ушла, покачивая серьгами.
Абдикарим потер лоб. В доме Ифо Нура раввин Голдман сидел со старейшинами и просил их проявить истинное миролюбие ислама. Это было оскорбительно. Разумеется, они проявят миролюбие! Раввин Голдман заверил, что многие горожане поддерживают право сомалийцев жить здесь и, чтобы показать это, готовы устроить демонстрацию после окончания Рамадана. Старейшины не хотели никаких демонстраций. Ни к чему собирать людей в толпу. Но добродушный раввин Голдман сказал, что это будет полезно городу. Полезно городу! Каждое слово как удар палкой: это не ваше поселение, не ваш город, не ваша страна.
Абдикарим стоял у кровати и гневно щурился. Где же были американские раввины Голдманы, когда его старшая дочь и четверо внуков вышли из самолета в аэропорту Нэшвилла? Никто не встречал ее, а бегущая лестница под названием «эскалатор» так напугала детей, что они могли лишь стоять и смотреть, а люди толкали их, смеялись и показывали пальцем. Где были американские раввины Голдманы, когда сосед принес Аамууну пылесос, но Аамуун не понял, что это, и никогда им не пользовался, а сосед стал говорить всем в городе, что сомалийцы неблагодарные? Где были раввины Голдманы и унитарианские священницы, когда маленькая Калила в закусочной «Бургер Кинг» приняла кран, разливающий кетчуп, за рукомойник? Увидев, что Калила перепачкала все вокруг, мать отвесила ей оплеуху, и к ним подошла женщина и заявила, что в Америке не принято бить детей. Где тогда был раввин? Разве ему понять, каково это?
Абдикарим тяжело осел на матрас. Где уж понять это раввину, который вернулся в свой безопасный дом к волнующейся жене? Абдикарима снова накрыл стыд при воспоминании, как он положил в рот кусок мууфо, кукурузной лепешки, и втайне ощутил животный восторг от ее вкуса. В лагерях он постоянно жил с чувством голода. Голод был ему как жена, он сопровождал его повсюду – непрекращающееся, изматывающее желание. И теперь, в Америке, для Абдикарима было изощренной пыткой ловить себя на том, что он по-прежнему испытывает звериную тягу к еде. Так унизительно… Потребность есть, испражняться, спать – все эти естественные потребности для Абдикарима давно утратили роскошь естественности.
Водя пальцем по узорному покрывалу, он бормотал «Астагфируллах» – «Я ищу прощения». Наверняка причиной кровопролитий на родине стало то, что его народ не следовал истинному пути ислама. Закрыв глаза, он произнес последнее на сегодня «аль хамду лилля», благодарность Аллаху. Все добро исходило от Аллаха, зло же – от людей, позволивших семенам порока прорасти в их сердцах. Но почему зло разрасталось беспрепятственно, как раковая опухоль? Этот вопрос то и дело вставал перед Абдикаримом. И ответа на этот вопрос он не знал.
* * *Первую ночь Боб провел на диване не раздеваясь. Даже куртку снимать не стал, так было холодно. Задремать удалось лишь под утро, когда сквозь жалюзи начал пробиваться свет. Его разбудил крик Сьюзан.
– Пойдешь на работу как миленький! Никто не заставлял тебя делать эту кошмарную глупость! Теперь изволь принести в дом двести долларов, которые я потратила на твое освобождение. А ну марш!
Зак что-то буркнул в ответ, входная дверь хлопнула, машина завелась и уехала.
На пороге возникла Сьюзан и через всю комнату швырнула Бобу газету.
– Молодец, – сказала она.
Боб посмотрел на газету, приземлившуюся на пол у дивана. На передовице была большая фотография Зака, выходящего из тюрьмы с улыбкой до ушей. И заголовок: «Шутки в сторону».
– Ой-вей, – вздохнул Боб, с трудом приподнимаясь.
– Я на работу, – крикнула Сьюзан из кухни.
Хлопнула дверца кухонного шкафа, потом входная дверь, загудел мотор.
Боб сидел неподвижно, лишь глаза блуждали по комнате. Опущенные жалюзи на окнах были цвета топленого молока, а на обоях похожего оттенка парили изящные синие птицы с длинными клювами. На верхней полке деревянного шкафа стояли сокращенные версии бестселлеров, выпускаемые журналом «Ридерз Дайджест». Обивка кресла в углу вытерлась на подлокотниках до дыр. Ничто в этой комнате не было предназначено для комфорта, и Боб чувствовал себя неуютно.
Заметив какое-то движение на лестнице, он инстинктивно вздрогнул от испуга. Сначала появились розовые махровые тапки, затем их тощая престарелая хозяйка.
– Почему вы сидите в куртке? – спросила она, глядя на Боба сквозь огромные очки.
– Я замерз.
Миссис Дринкуотер сошла с лестницы и оперлась на перила.
– В этом доме всегда холодно, – заметила она, обводя глазами комнату.
– Если вы тоже мерзнете, скажите Сьюзан, – помявшись, ответил Боб.
Она присела в кресло и поправила на носу очки костлявым пальцем.
– Я не жалуюсь. У Сьюзан не так много денег. Ей уже много лет не поднимали зарплату. А какие сейчас цены на бензин! – Она взмахнула рукой над головой. – Боже милосердный!
Боб поднял с пола газету и положил на диван рядом с собой. Зак улыбался ему с передовицы, и Боб перевернул газету фотографией вниз.
– В новостях про это говорили, – сказала миссис Дринкуотер.
Боб кивнул.
– Они оба на работу поехали.
– О, я знаю, дорогуша. Я спустилась за газетой. Сьюзан оставляет мне ее по воскресеньям.
Боб протянул газету, старушка положила ее к себе на колени и осталась сидеть.
– Слушайте, а часто Сьюзан на него кричит? – спросил Боб.
Миссис Дринкуотер посмотрела по сторонам, и Боб подумал, что она не ответит.
– Раньше бывало. Когда я только въехала. – Она заложила ногу на ногу и стала подергивать ступней в слишком большом тапке. – Конечно, это было сразу после того, как от нее ушел муж. Если спросите меня, мальчик за всю жизнь мухи не обидел. Он очень одинокий, вы не находите?
– Да, он всегда был одиноким. Хрупким – ну, в эмоциональном плане.
