Смерть Вазир-Мухтара - Юрий Тынянов

ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ! РУССКОМУ СЕКРЕТАРЮ! ГОСПОДИНУ! АЛЕКСАНДРУ СЕРГЕЕВИЧУ! ГРИБОЕДОВУ!

Русский секретарь нахмурился и сорвал печать. - Это письмо кто принес? - спросил он у Сашки. - Доктор оставили. - Какой доктор? - Английский, - важно отвечал Сашка. - Так вот, - медленно сказал Грибоедов, - если ты напредки будешь принимать от этого английского доктора письма или еще что-нибудь, так будет тебе напрегай. Понял теперь? - Вгладь ничего-с, - равнодушно ответил Сашка. - И дурак, - посмотрел на него с огорчением Грибоедов, - дурень!

"Милостивый государь! Ваше превосходительство! Дочитайте это письмо, потому что в конце я даю важное предупреждение. Родина моя, в которой я родился, есть Россия. В этой самой родине я получил при покойной императрице тысячу палок да вдругорядь при его величестве императоре Павле 2500 шпицрутенов, по приключившейся отлучке из чина вахмистра Нижегородского драгунского полка, каким состоял до 1801 года. Ваше превосходительство! Рубцы ношу до сей поры на теле, хотя мои годы теперь не молодые! Прошу вас, милостивый государь мой, теперь сообразите, какая является моя родина. Потому что всякий солдат тоже есть человек, и это забывают! Теперь, по лишении жены и детей, за которую вечно буду мстить называвшейся бывшей родине, что оставалось делать старому солдату-вахмистру? Господин Секретарь, я пишу теперь к вам в чине полного Генерала и Хана и уже с 1802 года признаю, что я родился в Персии и имею мусульманское вероисповедание, хотя не вовсе разучился писать еще по-русски. Десять лет назад вы выслали меня вон из комнаты при его высочестве Аббасе-Мирзе, при котором я состою полным Генералом, а тогда был ньюкером, что по-русски значит - просто Придворный! При этом обозвали меня на персидском языке, которому я хорошо разумею: каналья, подлец и другие слова. И увели тогда от меня 75 моих человек, молодых казаков сарбазов, которые были глупые и послушались, что вы обещали им и присягу давали, что будут счастливы, прощенные, есть русский хлеб, и другие слова. Где они счастливы теперь, Ваше превосходительство, Господин Секретарь, в котором месте их счастье? Все теперь знают, где сарбаз Ларин и сарбаз Васильков Меченой, где их счастье. Притом под моей командой состоит целый батальон бывших русских людей, солдат, которые послушают одного моего свиста и готовы разнести на куски всякого, потому что признают своей родиной Персию, а не Россию. Два года тому назад мой батальон в одном деле претерпел маленькую неудачу, и пришлось удалиться из Хоя, родины Персии, в крепость Чехри, на нашей границе с турками. Его превосходительство генерал Вельяминов меня захотел извести с моими людьми. Но не довелось пройти сквозь палки опять или сложить голову на плахе, к радости врагов. Хотя я подлец или даже каналья, Ваше превосходительство, но господину генералу Вельяминову не удалось! Не подумайте, Господин Секретарь, Ваше превосходительство, что пишу я вам для ругательства. Я в чине полного Генерала, звание Самсон-хан, и я не могу ругаться такими словами. А я прошу довести до русского императора Николая, что в мир, который вы изволили заключить с нами в Туркменчае, вставлена статья, чтобы возвратить всех русских из Персии. Слов нет, что русских пленных имеете право, но только не персиян, исламского закону, хоть и бывшей родины России. Тут позабыли нашу оговорку, но прошу довести до русского императора Николая, что нужно думать об оговорке с добровольными пленными, и на это положение сабля навострена и рука готова. Честь имею, Господин Секретарь! Ваше превосходительство! Самсон-хан, называемый Самсон Маканцев".

И сбоку большая, красного цвета, печать, на которой Грибоедов прочел по-персидски: "Самсон, земная звезда". Самсон Макинцев, вахмистр Нижегородского драгунского полка, с его русским батальоном, сражавшимся против русских войск, был позором Паскевича и Николая. Эти солдаты, с длинными волосами и бородами, в персидских шапках, Самсон с его генеральскими эполетами, быстрыми черными глазами, - это отсиживался в Персии новый Стенька. Стенька опять спознался с персидской княжной, но теперь он нахлобучил остроконечную шапку. Кто скажет слово Самсон-хану? На нем держалась вся Хойская область. Сарбазы убегали, эти разбойники втыкали штыки себе в животы, чтоб не сдаваться бывшей родине, России. Русские солдаты перебегали к нему сотнями. Их было уже там более трех тысяч человек. Это была шахская гвардия, бехадыраны, богатыри, гренадеры. Вахмистр писал грамоту Николаю. Грибоедов заходил по нумеру. В соседнем курили, болтали, болтали без конца. Он вспомнил, как Самсон в шапке с алмазным пером шел перед своим батальоном на персидском смотру и подпевал солдатам:

Солдатская душечка, Задушевной друг...

Этого унижения он не позабыл. Самсон Макинцев был с ним всегда вежлив. Только девять лет назад, когда он действительно обругал его при Аббасе-Мирзе канальей и подлецом и велел выйти вон, Самсон криво усмехнулся, зубы блеснули, он покачал головой, сплюнул, но смолчал и тотчас вышел, качаясь на кривых драгунских ногах. К вечеру того дня он напился пьян и пел под окнами Грибоедова:

Солдатская душечка...

вызывая его на разговор. Грибоедов не вышел, разговора не принял. Он был молод тогда и слишком горд. Теперь для него предрассудков не существовало. А о судьбе этих восьмидесяти человек, которых он вывел тому десять лет из Персии, он старался ничего не узнавать. До чего он был молод и глуп! Обещал им полное прощение, говорил о родине и сам верил. И оказался в дураках и обманщиках. И он вспомнил Василькова, "меченого", о котором писал Самсон, солдата, прогнанного сквозь строй в России, больного; он заботился об этом Василькове во время привалов, растирал ему колена ромом, вез на мягкой клади; и вдруг ночью Васильков вскочил с арбы и сказал, что уходит. И он вспомнил лицо солдата - рябое, белесое. Он больше ничего не знал о его судьбе: верно, его в ту же ночь прикончили персияне. И, может быть, к лучшему. Как потом с ними обходились в Тифлисе! А он вел их в страну млека и меда и говорил им речи, наполеонады. И, нахмурясь, он швырнул пакет с отвращением. Как, однако ж, обнаглел этот изменник! И последняя записочка - от Нессельрода, который назначал ему свидание на завтра, перед балом. Самая короткая из всех. Все-таки сердце у него стало качаться, как медная тарелка, он вдруг застегнулся на все пуговицы и почувствовал: час пришел. Он воровато открыл ящик стола и вынул пакет с проектом. Он взламывал печати со своего проекта, как шпион, и взглянул на синие листы с опаской. Все наступало слишком рано, как всегда наступают важные дни, но медлить более было никак невозможно. Проект был принят. Он, всеконечно, перехитрит Нессельрода, и он хорошо понимает императора. Проект его был обширен, больше Туркменчайского мира. Все было расчислено, и все неопровержимо. Он хотел быть королем.

12

- Нынче в Петербурге можно очень просто заработать деньги. - Рази? - Нынче в Петербурге не то что в старое время, а находятся очень многие образованные люди. - Рази? - Нынче, конечно, обращают много больше внимания на одёжу, кто как одет. - Рази? Разговор нумерного и Сашки, которые думали, что он уже уехал, был в середней комнате. За все время Сашка из важности говорил только: "разве?" Но потом он говорил "разве?" - уже из любопытства. А Грибоедов сидел в плаще и слушал. Он было ушел и вернулся тихонько. - Но нужно очень много нынче внимания. Останавливаются важные бары. - Рази? - В прошлом году в десятом нумере играли в карты и одного барина полоснули шандалом. - Рази? Разговор ему помогал. Невозможно идти сейчас к Нессельроду, для того чтобы декламировать. Если человек задекламирует, дело его пропало. Он это знал по себе - никто не хотел слушать его стихов для декламации, а в них ведь он весь как на ладони. Так он было хотел начать свое "Горе", но потом стал портить для театра, вставлять фарсы, и все восхитились. Так было должно действовать и с Нессельродом. - С месяца два будет, у нас даже одна американская барыня разрешилась в пятом нумере мальчиком. - Рази?

13

Один дипломат сказал: все настоящие бедствия рождаются из боязни мнимых. Этим он хотел определить свое ремесло. Образовалось как бы тайное братство дипломатов, с общим знаком улыбкой. Объединенные, отпавшие от людей, в экстерриториальных, то есть по-русски - внеземных, дворцах, они выработали особые приемы поведения. Нужно было притворяться обыкновенными людьми, чтобы уловлять людские слабости и создавать комбинации. Все знали: если Талейран кутит напропалую, задает бал за балом, вокруг дам, - Франция накануне комбинаций. Если Меттерних говорит о своей отставке и о том, что он собирается всецело заняться философией права - у Австрии есть комбинация. Дипломаты экстерриториальны, оторваны. Поэтому каждое вседневное человеческое действие превращается в особый обряд. Обыкновенный обед вырос у них до безобразных размеров Обеда. Как африканские туземцы, в начале XIX века добывшие яд, который назвали "кока", и опьянявшиеся им, шагали в бреду через щепочки, потому что они казались им бревнами, - так дипломаты поднимали в своих бокалах не портвейн или мадеру, а Пруссию или Испанию. - Молодой человек, вы готовите себе печальную старость, - сказал Талейран одному молодому дипломату, который отказался играть в карты. Как раз в тот день, когда шел Грибоедов к Нессельроду, появилось в "Северной пчеле" краткое известие: