Идеальный Дворецкий - Valery Frost

Босиком, по мягкому ковру, вдоль ярких настенных светильников.

Я постучала — никто не откликнулся. Чуть громче стук и снова без ответа. Ладно…

Я развернулась, чтобы идти к себе, но обнаружила Антона, поворачивающего в коридор со стороны лестницы. Мы одарили друг друга бесценными взглядами, прежде чем Дворецкий двинулся мне навстречу.

Нет, у меня нет ни малейшего желания с ним общаться. Но как же я не люблю оставлять по себе неверные впечатления. Тем более, что нам еще и дальше работать. Грязных на руку гадов вывести на чистую воду.

Я медленно двинулась навстречу мужчине. Однако, видимо, наши желания не совпали — Антон свернул к себе в комнату. Я ускорила шаг и почти добежала до уже закрытой двери, постучала. Открыли моментально.

— Что?! — Слишком грубо для выдержанного, как хорошее вино, Дворецкого.

— Прошу простить, но начну с избитой фразы — ты не так все понял, — я предпочла говорить шепотом.

— Да мне до одного места твои оправдания. Ты — большая уже девочка! — И толкнул дверь.

Я успела отскочить — поберегла нос. Створка бабахнула о косяк, но вопреки ожиданиям Дворецкого отскочила, медленно прижимаясь к стене.

В свете луны я видела удаляющегося от входа мужчину. Он был зол. Разъяренно сорвал с себя футболку, отбросил в сторону, обнажая спину. У меня перехватило дыхание, щеки мгновенно вспыхнули.

Все, что было доступно взору — это тени. Абрис плеча. Штрих лопатки. Очерк позвонков. И две милые ямочки на пояснице, у самой линии пояса. Тело заныло, требуя действия.

Дворецкий резко обернулся и обнаружил меня. Ха, моя очередь пугать со спины!

Еще одна тень и еще одна аппетитная впадинка под подбородком, между ключицами.

Антон не шевелился, смотрел, как начинают блестеть мои глаза. Я сжала кулаки, пытаясь вернуть себе самообладание. Да разве такое возможно после столь бурного общения?

Мы смотрели друг на друга. Но мы были не одни — из невидимого мне угла вышла тень: длинноногая, длинноволосая, не оставляющая сомнений относительно количества одежды на голом теле. Тень провела тонкой рукой по обнаженной груди, поцеловала мужчину в плечо. А он смотрел на меня и глаза его темнели безразличием ко всему происходящему.

Я сорвалась с места.

Глава 9

6 мая.

Завтракала я в одиночестве. Костя уехал. По делам или просто сбежал, мне узнать не удалось. Василиса на звонки не отвечала, похоже, отец не озаботился восстановлением своей, а заодно и моей репутации. Что есть не очень хорошо.

Выпросив у соседки по ресторану мобильный телефон, отправила два одинаковых сообщения на разные телефоны: «Все по-прежнему, Константин Мазур не изменял своей жене. Жертва обстоятельств ждет в ресторане.»

Надеюсь, Антон и Вася меня поймут. Отправь я послания со своего телефона, возможно, их даже проигнорировали бы. Василиса так точно стерла бы, не просмотрев.

Хотя, с другой стороны, Василиса теперь будет держаться от меня подальше и, соответственно, будет подвергаться такой меньшей степени риска.

Я кивнула своим мыслям и вернулась к завтраку.

— Сама с собой разговариваешь? — Дворецкий уже ждал приглашения присесть за стол, стоя над головой.

— Иногда полезно с умным человеком пообщаться, — и кивнула на стул — присаживайся.

— Зачем ты мне написала?

— Знаешь, как в истории: ложечка нашлась, а осадочек остался. Желаю, чтобы и осадочек исчез совсем. Как спалось?

Да какого черта?! Зачем спросила? Зачем спровоцировала? Оно мне надо было?!

— Если я правильно понял, семейство Мазур решило уйти в подполье?

Я покачала головой.

— Глупо получилось. Комедия ситуаций. Или трагедия. С другой стороны, нам же лучше. Теперь плохие дяди будут охотиться на меня. Васю оставят в покое.

— Разумно. Идем?

— Куда?

Дворецкий поднялся, ну, и я вместе с ним.

— Туда, где нас ждут архитектурные изыски.

Намек понят, координаты заданы. Полный вперед!

До нового ухоженного сада можно было дойти несколькими путями. Мы выбрали окольные. Шли медленно, изображая увлеченную беседу: об истории местности, о прочитанных недавно книгах, о неудачной системе национального медицинского обслуживания. Останавливались передохнуть в тени крытой галереи, нюхали цветы, подбирали уцелевшие ракушки.

— И куда это вы намылились без меня? — Василиса преградила путь, сложив руки на груди.

Дворецкий отвел глаза, в то время, как я пыталась высмотреть в выраженном на лице девушки негодовании нечто большее.

— Я все знаю, Катя, — Василиса махнула рукой и сменила позу на более расслабленную, — папа расстроился, но дела важнее сердечных привязанностей…

И вот пойди теперь пойми, какие сердечные привязанности Василиса и Мазур-старший имели в виду, и от чего расстроился — от того, что пришлось уехать, или от того, что пришлось вправить мозги?

— Куда нам идти? — Вася вклинилась между нами и взяла под белы ручки.

Антон молча кивнул на арку. Мы прошли по ведущей во внутренний сад дорожке и остановились на перепутье: назад — выход к поселку, налево — круглый столик и каменные скамейки, прямо — стена, увитая плющом и диким виноградом, справа — две овальные ниши со статуями мальчиков и дельфинчиков.

— Если бы мама это увидела — прибила бы оформителя на месте. — Вася кривилась.

Могу дать голову на отсечение, когда выбирались эти изваяния, Олеси рядом не было.

Дворецкий освободился из захвата и прошел вперед, к стене, завитой зеленью. А я побрела к морским обелискам.

Позабытый недуг напомнил о себе резким уколом в ладонь. Недавние порезы внезапно закровоточили.

— Какого лешего?! — Я пыталась остановить кровь. Боль резала руку от запястья до локтя.

Перепуганные спутники мигом подскочили ко мне.

— Ах, ты ж зараза! — Дворецкий схватился за скулу, которую совсем недавно я лечила перекисью водорода. Отнял руку от лица — на щеке остался кровавый след пальцев.

— У вас все в порядке? — Послышалось из арки на иностранном языке.

— Да, Генрих, все окей, — Василиса первая узнала голос.

И первая услышала шепот Антона:

— Убери его отсюда…

— Нам надо поговорить, Василиса, — вновь послышался голос.

И не надо искать предлога, чтобы утащить мальчишку куда подальше. Василиса бросилась к парню и тут же уволокла за угол корпуса.

Я сидела на корточках, пытаясь перекрыть крови доступ к открытой ране. Рука уже почти не болела, но страх в антисанитарных условиях заработать заражение заставлял трястись поджилки.

— Прошло? — Уточнил Дворецкий.

— Уже не больно, но кровь пока не останавливается. Нас никто не видел?

Я смотрела на и так чересчур высокого мужчину снизу вверх. Солнце освещало его волосы, создавая из бликов золотой ореол. Дворецкий активно вертел головой, а руки вытирал платком.

— Это место не просматривается даже с башни.

Я кивнула, поднимаясь на ноги. У самых носков босоножек красные пятна крови теряли свою яркость, впитываясь в землю. Рядом упал нечаянно выпавший из рук Антона платок. Пыль и мелкие песчинки тут же прилипли к ткани.

Дворецкий выругался. Да только я не обратила внимания, потому что было на что посмотреть — в арке, что располагалась левее дорожки, по статуе мальчика побежали трещинки, а пространство позади изваяния заиграло радугой.

— Ты это видишь? — Я смотрела, не отрываясь, поэтому попыталась достать Антона рукой, чтобы и он обратил внимание. Ладонь молотила воздух до тех пор, пока Дворецкий не поймал ее.

— Я-то вижу, но и ты рот закрой.

Мы подошли ближе, чтобы увидеть, как от невысокой статуи откалываются и падают крохотные частицы белой краски и улетают в радугу, исчезая за семицветным спектром.

— Что это такое? — Я выпрямила спину и глянула на Антона.

Дворецкий ответить не успел — со стороны выхода на открытую галерею раздались голоса. Кто-то шумно приближался к месту нашей дислокации.

Мельком глянув на искрящуюся радугу, Дворецкий принял решение и, не спрашивая разрешения, приложился к моим губам.

Это нельзя было назвать поцелуем. Это была примочка из сухого колючего валежника. Задним умом я понимала, так мы прикроем проход и спровадим любопытную публику подальше. Но женщина во мне была оскорблена до предела. Стоять так близко и не попробовать поцеловать?! Даже после того, как подставлял и спасал несколько раз? После того, как мы спали вместе?! Ну, не вместе, но в одной комнате! Не попытаться меня соблазнить и доказать, что лучше него не целуется никто?

Я возмущенно пыхтела, но продолжала играть на публику, обвив руками шею и приводя волосы Антона в художественный беспорядок.

А публике всего-то и надо — хлеба и зрелищ. Люди замедлили шаг, снизили тон, и даже, кажется, вышли из галереи раньше, чем планировали.