Три года ты мне снилась - Лина Серебрякова

Опустив голову, она задумалась, глубоко вздохнула. Поднялась, вышла на балкон, посмотрела вдоль переулка, немноголюдного в это воскресное летнее утро, перевела взгляд на храмы в строительных лесах, на ясный мерцающий огонек в одном из сумрачных окон. И долго стояла, пока не рассеялась грусть в душе, пока не вернулась, робко, неуверенно, утренняя радость.

— Как я жила? Без любви, без этой сладости в груди? Ах, как давно это было! Как ужасно остаться вдовой в двадцать пять лет...

Опершись лбом о косяк балконной двери, она постояла, покачиваясь и тихонько вздыхая.

И вдруг спохватилась.

— Ах я, растяпа! Жду в гости мужчину, а в доме одни фрукты. Мясо, мясо, вот чем кормят мужчин. И острый соус, и сыр, и зелень. А вино? Вдруг он не принесет? У меня есть коньяк, но вдруг ему не понравится? Бутылка хорошего вина не помешает. Ах, Иришка, Иришка, о чем ты думаешь, что творится в твоей голове?!

За дворами, через Пятницкую, рядом с метро, размещался маленький уютный рынок. Ирина купила мяса, уже отбитого для жарки, взяла упругую свежую зелень и душистую приправу, хотя есть все это, по совести говоря, после вчерашнего банкета не хотелось, да к тому же в доме тяжелым свертком дожидались дары Насти — пироги, пахлава, непочатая коробка шоколадных конфет.

Скорее, все должно быть готово к его приходу. Нет, к его звонку!

В доме было чисто и тихо.

Телефон молчал.

Ах, ведь он, верно, уже звонил, пока она покупала продукты. Конечно, звонил. Ведь уже двенадцать часов! Сейчас, сейчас она разгрузит сумку, приготовит мясо, все разложит и прикроет салфеткой, чтобы не терять ни единой минуты, когда появится Вит!

— Сегодня, сегодня... Ах, я должна быть ослепительна! Я умею быть ослепительной!

Время шло. Ирина отутюжила платье, приняла душ. На столе, на скатерти в мелкую клеточку уже стояли, прикрытые салфетками и крышками блюда, в квартире вкусно пахло жареным с приправами мясом.

Телефон молчал.

День разгорелся, перешел через середину и стал вызревать.

Часа в три на душу набежала легкая тень. Почему он не звонит, почему не спешит побаловать вниманием, где же его чуткость, право?

А это что за ощущение? На шее, близ железок. Слабое подергивание, как у мамы в те роковые дни. Ирина испуганно уселась в кресло... и улыбнулась.

— Он придет вечером! Какая я недогадливая! Вот что значит долго не встречаться с мужчинами. Я просто отстала от жизни. В свои тридцать два года отъехала от молодежи почти на сто лет, так все быстро меняется. А раньше... Сережа... он звонил спозаранку, спешил услышать мой голос. И днем прибегал в аудиторию с работы, чтобы взглянуть на меня между лекциями. Но когда это было! Пятнадцать лет назад.

Телефон молчал.

Ближе к вечеру Ирина ощутила легкий укол. Он пронзил душу, а воображение уже с готовностью рисовало оскорбительные картинки.

— У него другая! О... они любят друг друга, они ровесники, она даже моложе его, девчонка, хорошенькая, свежая, они смеются надо мною. О, позор!

С горлом творилось нечто неладное. Пришлось обвязать шею теплым шарфом и придержать рукой. Как мама. Конечно, если бы сейчас, в семь часов, раздался звонок, он излечил бы ее мигом. Но звонка не было. В квартире стояла пугающая тишина, только сигналили время от времени потревоженные автомобили в переулке, их разноголосая охранная сигнализация, не замечаемая раньше, мучила ее.

Ирина прошла на кухню. Все стояло на столе, готовое к трапезе. Лишь ваза дожидалась своих цветов, заранее наполненная отстоянной водою. Сев на табурет, Ирина обхватила колени руками.

— Да что же это за страдание! Как можно так поступать!

Боль уже охватила виски. Никогда с нею не случалось ничего подобного. Ирина была здорова, подвижна, готова к работе, к дальним поездкам хоть в Серпухов, хоть куда. Что же происходит?

В девять раздался телефонный звонок. Помертвев, Ирина схватила трубку.

— Я слушаю!

Звонила Киска.

— Алло, мамуля? Ты здорова?

— Конечно, мое солнышко. Как ты поживаешь? Послезавтра уезжаем в Серпухов, так что не волнуйся. Всего на неделю. Но чуткая Киска уже уловила что-то.

— Мамуля, ты правда здорова?

— Да, вполне. А что?

— Голос какой-то... печальный.

— Тебе показалось, доченька. Или, может, после вчерашнего банкета у Насти. Павлу, знаешь, исполнилось сорок лет, и вот отмечали юбилей. До поздней ночи.

— Теперь понятно. Головка болит? Рассольчику хочется? А я было испугалась за тебя, мамочку мою любимую.

— Нет, доченька, все в порядке.

— Тогда приезжай завтра и привези нам ананас.

— Ананас?

— Я проспорила одной девчонке ананас, а у нее как раз день рождения. И вот ей хочется ананас, а родители уехали отдыхать далеко-далеко. Понимаешь? Долг чести.

— Прекрасно понимаю. Выберу самый спелый и приеду с утра пораньше. Так? Может, еще чего-нибудь хочется? Не ей, а тебе?

— У нас все есть. Разве что жвачку кругленькую, синюю.

— Привезу. Целую тебя.

— Все-таки что-то у тебя с горлом, с голосом. На тонких нотах, когда тебе хочется смеяться. Все в порядке? — опять забеспокоилась дочь. — Береги себя, мамочка. Мы с тобой одни на свете.

Этого Ирина не ожидала. Совсем взрослая девочка!

— Все хорошо, — заверила она ее, стараясь изо всех сил на тонких нотах. — До свидания, родная Киска, умненькая моя Катюша.

— До завтра.

Ирина положила трубку и опустилась возле телефона на пол.

Разговор с дочерью подбодрил ее, боль почти прошла, вернулось даже хорошее настроение. Она решила было махнуть на все рукой и первая посмеяться над собою, но через полчаса все началось снова.

— Он меня бросил! — вошла в грудь новая игла. — Я старуха для него. Он понял, что я старуха. Ста-ру-ха... Неужели все?

Приложив к лицу руки, с поднятой головой, в красивом платье, она принялась, постанывая, ходить из угла в угол, туда и обратно, туда и обратно, и в другую комнату, и на кухню, все глубже погружаясь в свою печаль.

А в это время в кафе на Тверской сидела компания молодежи. Обычные девушки и ребята, сокурсники, коллеги. Это днем. А в выходные за умеренную плату они проводят вечерок в сверкании огней, под звуки ритмичной музыки, с бокалом шампанского, сладостями, мороженым. Отношения между ними обычно просты, доверительны: все трудятся, имеют свои цели и достижения, умны, и никто ни от кого не зависит.

Сидел здесь и Виталий и был явно лишним.

За последние три-четыре года он заметно отстал от своих ровесников. Школьные друзья закончили институты, переженились, стали серьезными людьми, и лишь он один остался маленьким в своей душе, неприспособленным, словно ребенок, о котором необходимо кому-то заботиться. Но время пробежало, и здесь, за этим столом, некому было опекать переростка. Это удручало его, взрослого мужчину с мозгами старшеклассника, потому что в карманах по обыкновению гулял ветер. Никакая работа не была «про него», не получалась и все.