Последнее танго в Тегусигальпе - Лев Рыжков

 - Что ты делаешь, дурочка? - спросил товарищ Дятлов. - Ты не целовалась, что ли, ни разу?

 - Ну… - Хорошо, что в палатке было темно, и Игорь не видел, как она покраснела.

 - Не всасывать надо, - пояснил глава экспедиции, - а вот так вот губами поглаживать. И языком, языком… Не бойся, не укушу.

 Когда у Зины стало получаться, Игорь стиснул девичье тело еще крепче. Неожиданно его холодная ладонь пробралась Зине под свитер, майку, нащупала грудь. Зина охнула. Но начальник экспедиции все гладил отвердевший сосок, другой рукой стягивая с бедер Зины ватные штаны.

 Девушка лежала, чувствуя непривычное возбуждение. Сейчас, во тьме палатки, ей казалось, что она лежит в одном спальном мешке вовсе не со старшим по тургруппе, а с самим американцем Хэмфри Богартом. По телу прокатилась жаркая волна. Она уже хотела, чтобы он, этот красивый американец, взял ее. И когда это случилось, Зина застонала, в первый раз за всю свою двадцатитрехлетнюю жизнь познав любовный голод такой небывалой силы. Мгновенная боль сменилась сладкой истомой. «Еще! Еще!» - просило Зинино тело. «Еще!» - жаждала ее душа.

 Она уже давно согрелась, и сейчас ее тело взмывало к самому небу на жарких волнах счастья.

 - Хо-ро-шо-о! - стонала Зина.

 - Тш-ш! - пыхтел товарищ Дятлов.

 Пение они услышали одновременно.

 - Слышишь? - вдруг спросил руководитель экспедиции.

 Снаружи доносились звуки, прекраснее которых Зина никогда ничего не слышала. Кто-то, недалеко от их палатки на Горе мертвецов, пел волшебную, словно звенящую хрусталем и драгоценностями, песню.

 Зине захотелось зарыдать, настолько восхитительны были эти звуки. Неожиданно она поняла, что товарищ Дятлов - тоже плачет. Вся борода у него была в слезах.

 - Зина! Зина! Какая это красота! - торопливо говорил он. - Пошли немедленно поклонимся , в ноги упадем…

 - Да! Да! - шептала Зина, разумом которой тоже завладело странное томление.

 - У меня здесь нож есть, я брезент прорежу, так и выйдем, - говорил руководитель.

 Комсомольцы, как оказалось, тоже проснулись. Кто-то чиркнул спичкой. На секунду внутренность палатки озарилась желтоватым светом. И Зина увидела лица рыдающих лыжников. Увидела Людку Дубинину, Золотарёва, француза Кольку, остальных.

 Промерзший брезент поддался стали ножа, и в палатку ворвался ледяной воздух. Но холода никто не чувствовал. Полуодетые комсомольцы выходили вслед за товарищем Дятловым через прорезь в брезенте.

 Полная луна осветила фигуру начальника экспедиции, пьяно направлявшегося вниз по склону, где драгоценным заревом горело золотистое сияние.

 Зина шла следом, не оглядываясь, слыша позади себя шаги других комсомольцев.

 «Остановись, дура!» - надрывался внутренний голос. Но Зина была слишком восхищена волшебным пением, чтобы остановиться.

 Уже подойдя ближе, она увидела многолапого, всего в золотом сиянии, паука. Однако испуга не было. Только восторг. Одно из щупалец поющего паука обхватило за пояс товарища Дятлова, другое сцапало Тибо-Бринболя. Зина вдруг и сама ощутила цепкую, колючую хватку, выбраться из которой нечего было и думать. Да и не хотелось.

 Она еще успела увидеть, как паук швырнул на камни француза Кольку, потом Игоря. Когда настала Зинина очередь, и все вокруг поглотила тьма.

 - Не хочется думать о смерти, поверьте, в пятнадцать мальчишеских лет, - чистым и ясным голосом пела Катя.

 Песня была пронзительной. Хотя и не совсем подходила к ситуации. По сравнению с орленком из песни Катя была старухой, ей было аж двадцать шесть. Пожила, что называется. Да и мальчишкой она тоже, понятно, не являлась.

 Все остальное сходилось. Катя тоже оказалась в плену у врагов, самых настоящих фашистов. На рассвете ее расстреляют.

 Место, где они находились вместе с товарищем Педро, раньше, наверное, было застенком инквизиции. Это предположение подтверждалось и тем фактом, что их узилище находилось в средневековом замке. Правда, не в подвале, а в башенке. Но какая разница…

 Цепи здесь были самые настоящие, тяжелые и покрытые ржавчиной. Они присоединялись к вмурованным в каменную кладку кольцам. А вот ошейники были грубые и грязные. Хорошо хоть у Кати шея была тонкая, и ржавый ошейник скорее лежал на ключицах, чем держался на шее. А вот товарищу Педро было хуже. Ржавый воротник туго стягивал его горло. Товарищ Педро задыхался.

 «Не бойся, камрад! - думала Катя. - За тебя отомстят. И за меня. За нас…»

 Смерть была совсем рядом с Катей, однако девушка до сих пор не могла поверить, что скоро погибнет. Более того, перспектива исчезновения казалась ей немыслимо далекой. Как в детстве.

 Катя и сейчас верила - да что там, знала! знала! - что их спасут. Товарищ Педро - он ведь только прикидывается сломленным. Не по-настоящему же он так разнюнился? Если даже Катя, девушка, не падает духом, песни поет!

 «А, может, ты просто дура?» - спросил Катю внутренний голос.

 «Нет, - ответила сама себе Катя. - Я не дура. Мы вырвемся. Правда, я пока еще не знаю, как».

 В какой-то момент заточения Катя поняла, как надо сбежать. Стоило попробовать расшатать кольцо, выдернуть цепь из каменной кладки. Потом оглушить часового у двери в башенку, потом отобрать у него ружье, потом…

 Однако этот план сорвался уже на стадии замысла. Кольцо не поддавалось.

 Оставалось только дожидаться рассвета. Катя пела песни. Все, какие знала. И революционные, и народные, и новые шлягеры советских композиторов. Это помогало отвлечься от мыслей. Те не были тяжелыми. Просто вспоминалось беззаботное детство, и от этого хотелось плакать.

 - Широка-а страна моя родная! - пела Катя песню из двухлетней давности фильма «Веселые ребята». - Много в ней лесов, полей и рек…

 - Помолчи, пожалуйста! - проскулил товарищ Педро.

 С ним Катя общалась по-немецки. Испанского она не знала. Однако языком потенциального противника здесь, в Испании, владели многие.

 - Почему, камрад? - весело спросила Катя.

 Вместо ответа Педро загнул какое-то семиэтажное ругательство по-своему.

 «Все-таки анархисты слабоватые бойцы!» - рассудила Катя. Их отряд на три четверти состоял из последователей Бакунина, Прудона и Кропоткина. Правильно было называть их анархо-коммунистами. Советскую власть очень уважали, желали счастья мировому пролетариату, но воевать не любили. Однажды Катя примерно два часа читала им лекцию, в которой коснулась многого: и вторжения преступного режима Муссолини в Эфиопию, и уродливую гримасу империализма в лице диктатуры Гитлера, и достижений страны Советов.