О жизни и чудесах Блаженной Матроны. Акафист - В. Малягин

Однажды к Матронушке пришли женщины из деревни Орловки. Матрона принимала сидя у окна. Они пришли к ней на Пасхальной неделе. Одной дала просфорку, другой – воду, третьей – красное яйцо и последней сказала, чтобы она это яйцо съела, когда выйдет за огороды, на гумно. Женщина яйцо положила за пазуху, и они пошли. Когда вышли на гумно, женщина, как велела ей Матрона, разбила яйцо, а там – мышь. Они все испугались и решили вернуться обратно. Подошли к окну, а Матрона говорит: «Что, гадко мыша-то есть?» – «Матронушка, ну как же я буду есть-то его?» – «А как же ты людям продавала молоко, тем паче сиротам, вдовам, бедным, у которых нет коровы? Мышь была в молоке, ты ее вытаскивала, а молоко давала людям». Женщина говорит: «Матронушка, да ведь они не видели мыша-то и не знали, я ж его выбрасывала оттуда». – «А Бог-то знает, что ты молоко от мыша продавала».

В деревне Устье одна женщина была порченая. Матрона ее вылечила. И вот эта Евдокия в тридцатом или двадцать девятом году уехала в Москву. Потом она вернулась оттуда, забрала к себе Матрону, и Матрона долго жила у нее.

Рассказ Анны Дмитриевны Прохоровой

Матронушка моей матери – тетка родная. На Сходне, где она последнее время жила (мы там потом были), все сломали, и дядя Сережа, у которого она жила, умер.

Я не знала, как ее называть, и смущалась этого. Но она мне сказала: «Что ж ты меня никак не называешь? Кем я тебе довожусь? Бабушка. Хоть я и не выходила замуж, я все равно тебе бабушка».

Я приехала в Москву в тридцать седьмом году, жила на Котляковской улице, дом двадцать восемь. И у дяди Вани жила, маминого брата, на Комсомольской площади, и в Ногинске, у военных. Мне было тринадцать лет, пять классов кончила и уехала: голод был. Я вернулась в сентябре, а места в шестом классе были заняты.

Когда началась война, я собралась в Себено. Взяла билет и перед отъездом зашла к Матроне. «Я еду домой». – «Нет, ты домой не езди». – «А я уже билет взяла». – «А кто тебе разрешил?» – «Я боюсь, тут бомбежки». – «Там еще хуже будет». Я упрямая была, не слушалась. А Матрона говорит: «Ну, потужишь и обратно приедешь».

Так и вышло, как Матрона сказала. Вернулась я в Москву в сорок седьмом году. А через пять лет взяла на работе отпуск и поехала в Себено и там собралась замуж за Васю, а хотела за другого. Приехала в Москву к Матроне (она тогда жила на Сходне, улица Курганная, дом двадцать три, у дяди Сережи Курочкина), сказать ей, что уезжаю в Себено. Там уже свадьбу готовят, стол накрывают. А она говорит: «Ты Богу молилась? Подожди, не езжай». Я возразила: «Он за мной приехал, а я не поеду? Уже билеты взяли». – «Ты сейчас поедешь, и опять тебе приезжать. Сдай билеты». Я не послушалась. Приехали мы домой, а нас догоняет телеграмма: Матронушка умерла. И поехали мы обратно.

Матроне было восемь лет, когда забрали нашего дедушку, Илью Горшкова (Матрониной сестры муж). Жена его растерялась: «Ох, что ж я теперь буду делать?» У них было семь или восемь детей. Матрона говорит: «Подожди, придет твой Илья». «Пошла бы ты от меня, слепая!» – отмахнулась сестра. А Матрона ей: «Не слушаешь, ну, как хочешь». Вот пошли они в ригу молотить. Матрона их предупредила: «Молотите быстрее, а то не успеете». Они только засмеялись: «Что это ты все предсказываешь, слепая?» – «Ну, как хотите. А то можете не успеть». Начали они работать, вдруг кто-то бежит: «Илья пришел!» Они побежали, все на току оставили. А ведь раньше никто не верил.

Потом ей было уже годов побольше – двенадцать или четырнадцать, начала она как-то беспокоиться: «Господи, хоть бы меня отвезли, ох, скорей бы! А ты, мать, только икону одну возьми и больше ничего». Тут неожиданно приехали за ней и увезли в Краснополье. (Там жила тетя Поля, которая за ней ходила.) И в тот же день вечером начался пожар. Все дома сгорели, а Матронин уцелел.

А один раз (у сестры она жила или дома) подошел мужик и хотел поджечь дом. Но видит: какой-то человек стоит и стоит возле дома. Раз подошел, два подошел, а человек все стоит, не отходит, не дает поджигать. Потом мужик этот пришел к ним с покаянием: «Правда, ваша слепая чего-то знает. Я не смог ничего сделать».

Мать собралась корову покупать. Матрона тогда жила в Москве. Мать приходит к ней, а Матрона говорит: «Ты эту корову не бери». Мать не послушалась: «А я уже договорилась». И купила корову. На последние деньги купила, все тряпочки продала. А через год корова сдохла.

Вот умер отец. Мать говорит: «Лошадь нам не нужна совсем. Она молодая». «А ты ее переменяй на старую», – велела Матрона. Мать не послушалась: «Как же я ее переменяю?» А лошадь никого к себе не подпускала. (Когда умер отец, Ваньке было годов восемь, брату моему.) Все равно она ее продала.

Еще до Сходни Матрона жила в Загорске, у тети Поли. Я к ним часто приезжала. Однажды из Царицына приехала одна больная, муж ее был полковником. Она четырнадцать лет лежала. Ее на носилках внесли, когда они первый раз приехали. Во второй раз она уже сидела, а в третий раз уже сама шла. Муж ее не знал, как отблагодарить Матрону: «Я тебе хоть машину куплю». А Матрона от всего отказалась: «И машина мне твоя не нужна».

А еще одна женщина приходила к ней – Лена. Вышла замуж со школьной скамьи. Восемнадцать лет было сыну, когда муж ее бросил и женился на другой. Она пришла к Матушке: «Матронушка, что мне делать? Он меня не хочет видеть». – «Ну и ладно». Лет через пять он заболел и лег в больницу. Лена приходит: «Матушка, как мне быть? Сходить в больницу?» – «Ступай, иди». Она пришла в больницу, а он уже помер. Она снова к Матроне: «Как же мне теперь плакать о нем?» – «Как хочешь». Жена плачет: «Милый мой, хороший мой!» Потом спрашивает: «Куда мне его записать?» – «Ну, записывай его во все церкви». Она записала и каждый выходной к бабушке ходит, спрашивает: «Как он там?» А Матрона ей говорит: «Я вижу его каждый день: в костюме, в серой рубашечке и лысый. Однажды влетел в окно, как голубь, и говорит: “Какой прекрасный там рай! Как бы мне туда попасть?” Ты ему закажи еще сорокоуст». Она заказала. Однажды приходит, а Матрона сидит на койке и улыбается: «А что же, вы не видели, как я с ним разговаривала?» И спустя еще некоторое время сказала: «Ну вот, теперь твой Богдан из шкуры вышел. И это все благодаря тебе».

В Загорске бабушка Матрона жила у тети Поли (тетя Поля – дяди Вани моего жены сестра). Я приезжала в Загорск на выходные. У тети Поли жила еще тетка Настасья устьинская. Ей было около восьмидесяти лет, за ней дочери ходили. Ее привезли в Загорск к Матушке лечить. Ей было «сделано» на смерть: под исход месяца Настасья начинала все говорить, говорить, то лежит в лежку, то пойдет плясать, песни петь – шутик играет. Отпляшется и лежит как мертвая. Бабушка Матрона отчитывала ее, облегчала ее страдания.

Однажды на Сходне, у тети Груши и дяди Сережи, бабушка Матрона говорит: «Идите все домой». И сделалось все темно, поднялся ветер, все летит мимо окон: и железо, и кирпичи, и крыши; электрички переворачивало, березки в обхват все скосило. Это был смерч 1951 года.

Мы все испугались, а Матрона успокаивает: «Не бойтесь». Наш дом как стоял, так и стоит, а у всех вокруг разрушения. У кого крышу приподняло, у кого сарай, у кого во дворе все перевернуло. На ключе, за линией, где колодец был, все березы скосило, как косой. А у нас – ни кирпичика. И враз все просветлело.

Она все знала наперед. Про себенскую церковь говорила: «Откроется церковь, куда она денется, откроется».

Мне она говорила: «Хоть я умру, а все равно я буду с тобой, живая. Никогда про меня не забывай». Говорила мне: «Поезжай в деревню. Хлебушка, да и мяса будешь есть». Так и получилось. Живем в достатке. А я ей не поверила тогда: «Какое мясо? Да я сроду его не ела».

Матрона все время сидела на койке. Ручки маленькие, ножки коротенькие. Я за нее боялась и хвататься. Она меня звала Семка, тетю Дашу – Петька, тетю Таню звала Ванькой, тетю Грушу – Андрей, всех звала на прозвище.

Мать Матушки умерла в сорок пятом году, тетка Марфа – в сорок первом. Братья ее, дядя Миша и дядя Ваня, были неверующими, особенно дядя Миша. Они ее вообще не понимали. Дядя Миша тут всех кулачил [13] , дядя Ваня уж к ней ходил, когда стал плохой. Он был маленький ростом, с усиками, худенький. Приходил на кладбище, плакал. Тетя Дуня, его жена, тоже к ней ходила.

За Матроной ухаживала Пелагея, которая потом умерла, тетя Поля краснопольская, порченая. После тети Поли – тетя Даша и тетя Таня. На Сходне – тетя Груша (Агриппина Ивановна) и дядя Сережа ракитинские. Вторая тетя Поля (ракитинская) тоже была порченая.

Многие приходили к Матроне. Всякие ходили; бывало, на машинах приедут… Порченую на носилках несут, а она упрется в притолоку и не идет. А сама все рассказывает, кто ей что «сделал».

Матрона ножки поджимала под себя, под юбку. Люди встанут на колени, она одной рукой по голове водит, а другой крестит. А та кричит: «И слепая, и дурочка, и урод, и куда ты меня прешь, на улице дождь».

Она жила, примерно в 1938 году, на Пятницкой улице у Павелецкого вокзала, у церкви. Трамвайная линия, и рядышком их домик. Мне было годов пятнадцать (сейчас шестьдесят четыре). Матрона из Себена уехала еще молоденькая. Как она начала с восьми лет предсказывать, так ее и начали везде возить.