Вход для посторонних (СИ) - Бор Евгения

Алька почувствовала, как неведомый импульс, зародившийся в глубинах её сознания, докатился до кончиков пальцев и стёк с них невидимой каплей на упрямую дверь.

Алька всё-таки сорвалась и шлёпнулась, сравнительно чистым задом, на дорогу. Вслед за ней посыпались освобождённые пассажиры.

— Ну вот, — с досадой сказала Мелина, — теперь даже и не вспомнишь какого цвета были штаны.

— Так ты всё-таки ведьма, — сделала вывод из происшедшего Алька.

— Никакая я не ведьма. Просто научилась кое-чему самостоятельно. Можешь считать меня начинающей магиней. Или ты тоже считаешь, что женщина магом быть не может?

— Я считаю, что женщина может всё, — заверила свою напарницу Алька, — я только не понимаю почему тебе слово ведьма не нравится.

— Потому, что оно ругательное. У нас ведь как, маги хорошие, маги пользу приносят, а ведьма — зло во плоти, и хорошо, что их нет больше.

— Мне лично, фиолетово, Магиня, ведьма, главное вовремя и ловко. Мне нравится. Я бы сама с удовольствием ведьмой бы стала.

— Правда? Я так рада! А то я боялась, что ты неправильно всё поймёшь, — Мелина вздохнула с облегчением.

— Нашла время радоваться. Надо думать, что дальше делать будем. Здесь, как я понимаю, скорой помощи ждать не стоит.

— А что толку думать. Куда все, туда и мы.

— А куда, не знаешь?

— Кучер говорит, что где-то здесь, недалеко, городок небольшой есть.

— Пешком тащится что ли? — Алька поморщилась, вспоминая последнюю их прогулку.

— Зато трясти не будет, — Мелина отыскала единственное преимущество пешеходного перехода.

— Эй, паренёк, а вещички твои где?

Вопрос, заданный заботливой матроной, Альку озадачил. Действительно, где её вещи?

Пассажиры суетились, занимаясь своим багажом, а Алька стояла, дура дурой, и пыталась руками струсить подсыхающую грязь с одежды.

— Там остались, — вспомнила Мелина и потянулась к распахнутой дверце.

Внутри уже хозяйничала парочка крепышей, без разбора кидающих мешки, баулы и сундуки прямо в дорожную грязь. Их пытались урезонить столпившиеся пассажиры, но парни продолжали ловко и споро разбирать вещевой завал.

— Совести у вас нет, — возмущалась крепко сбитая молодуха, оттаскивая подальше в сторонку внушительного размера сундук.

— Дорогая, — увещевал её худосочный муж, — ну что ты в него вцепилась. Нам всё равно придётся этот сундук здесь оставить.

— Нет, ни за что, — отвечала ему упрямица, — там все мои платья. И твой парадный мундир тоже там.

— Всевидящий с ним, с мундиром. Нам бы до Сипотина добраться пока совсем не стемнело.

— Ты же сам говорил, что на дорогах неспокойно нынче…

— Потому и говорю, брось сундук, не время сейчас о тряпках думать.

— Я не о тряпках думаю, а о деньгах которые эти тряпки стоят, а если ты чуток подумаешь, то с кучером успеешь договорится. Лошадей ведь здесь не оставят.

Забыв о споре мужчина кинулся к кучеру, занятому лошадьми. Там уже толпилась хорошая половина попутчиков.

Другая половина разбирала вещевой развал в поисках своего багажа, а Алька скромно стояла в сторонке, надеясь, что на её мешок никто не позарится.

Терпение Алька проявляла по нужде.

Мешок она могла бы узнать только по цвету — был он серенький с синей строчкой. Но после грязевой ванны цвет значения уже не имел, а о содержании у Альки были самые приблизительные представления. Этот мешок вручил им Отец Взирающий при прощании. Алька только и успела, что нос в него всунуть и руками ощупать.

Что, если надо будет доказывать права на собственность. Нет, лучше уж подождать и взять тот, что останется.

— Мелина, а может ты можешь своим магическим чутьём наш мешок узнать? — Алька представляла себе вид этого мешка, когда он последним останется.

— Могу наверно, но не знаю как, — с сожалением призналась ведьма.

— А ты в свой талмуд загляни, может найдёшь подходящее заклинание. Всё равно больше делать нечего.

— Я быстро, — заверила Мелина, — в случае чего, зови.

— Интересно, что тут может случится, с чем я сама не справлюсь, — пробурчала про себя Алька, но ей уже никто не ответил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Разгрузка продолжалась. Пассажиры суетились, а Алька наблюдала, прислушиваясь.

Народу было немного, по Алькиным понятиям. Но суеты и шуму от них было более чем достаточно.

Старик, стоящий ближе всех к дилижансу, костерил неловких грузчиков, на чём свет стоит, с видом человека право имеющего. Пожилая дама, та самая, что Альке о вещах напомнила, стояла рядом и, за рукав, пыталась старика в сторону отвести. Её он тоже поругивал.

Семейная пара то к вещам кидалась, то к детям, норовящим покинуть указанное им место. Мальчишки — погодки, воспринимали всё, как весёлое приключение и к родительским наказам не особо прислушивались. Родители наивно думали, что не слышат их детки и орали так, что лошади нервно ушами пряли. Друг другу они тоже орали, видимо в хлопотах забывали голоса модулировать.

Толстяк, Алькин сосед, сидел на большом сундуке, сундук поменьше под ноги подсунув, а к груди прижимал грязный мешок с болтающимися завязками. Вид у него был совсем помятый и несчастный.

„Сложно с таким весом в передряги попадать,“ — пожалела толстяка Алька.

Кучеру тоже досталось. Кровь с лица ему утёрли, голову обвязали, но бледность осталась. Ясно было, что самостоятельно ему и двух шагов не пройти.

Второй кучер, помоложе который, лошадьми занимался, с пассажирами пререкаясь.

— Ну и что, что лошадь. Рук же ж у неё нету. А у меня упряжи нужной нету. Не в зубы же им сундуки ваши сувать. На одну детей посажу, на другую напарника своего раненого. Могу ещё и стариков посадить, но без седла им несподручно будет. И не надо мне тут голову дурить. Мне за лошадей ответ держать перед начальством и сундуками вашими я их обвешивать не позволю.

— Да как же это, — пропищало бледное создание женского пола, — не могу я всё бросить…

— Так и не бросайте. Ждите. Помощь приедет.

— Когда? — воскликнуло сразу несколько человек.

— Если магопочтой сообщение получится отправить, то или завтра к вечеру, или послезавтра к утру здесь будут.

— А если не получится?

— Тогда дня три ждать придётся.

— Кто ж три дня, при такой погоде, да без провианта продержится, — потребовал ответа молодухин муж.

— А это вы уж промеж себя решайте. Мне за лошадей ответ держать.

— Выходит, что лошади вам людей важнее?! — в праведном гневе девушка даже росточком выше стала.

— А для вас ничего дороже вашего барахла нет, — не смутился кучер, — хотите, на себе тащите, хотите, здесь сторожите. А у меня своих забот хватает.

Кучер, демонстративно развернулся и сбруей занялся.

Пассажиры всё не расходились. То ли надеялись, что конюх передумает, или ждали удобного случая чтобы денег предложить.

Алька не удержалась:

— А ведь прав парень. Можно волокушу смастерить.

— Не понял. Что, говоришь, смастерить можно, — заинтересовался чужой муж.

— Ну как носилки. Палки подлиннее соединить, между ними палки помельче, а сверху вещи поставить. И волоки хоть до столицы.

— Я свой далеко не дотащу, — вздохнула худосочная.

— А вы все вместе.

— Не по справедливости получится. У одних багажа мало, у других много, а тянуть всем одинаково…

— Не хотите тянуть — можно вдоль дороги запрятать, чтобы незаметно было, — Алька уже жалела, что вмешалась. Ясно было, что договорится тут не с кем. Не было в её попутчиках духа коллективизма. Здравого смысла тоже.

Альке только почему-то было искренне жаль одинокую серенькую мышку, льющую слёзы над сундуком с коваными углами. Было в ней что-то трогательное, нуждающееся в защите.

Единственное, что Альке в жизни пришлось защищать — был диплом. А тут вдруг в ней какое-то геройство шевельнулось. Этому могло быть два объяснения: возможно вместе с мужской одеждой Алька натянула на себя и стиль поведения, так сказать, вошла в образ. Или это чужие эмоции на подвиги тянут. Анализировать свой порыв Алька не стала — времени не было. Просто подошла. Руку на плечо положила. «Я помогу» — сказала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})