Семья Звонаревых - Александр Степанов

На заводе по случаю воскресенья никого не оказалось. Зато Выборгская сторона кишела народом. То там, то здесь вспыхивали летучие митинги. Одни ораторы, охваченные шовинистическим азартом, поносили на все лады Германию и призывали верой и правдой служить царю и отечеству. Другие заявляли, что народу не нужна война, и призывали к забастовкам, выдвигая политические лозунги. Полиция относилась покровительственно к выступлениям шовинистов, но как только начинали говорить рабочие ораторы, митинги сейчас же разгонялись.

«Война, – подумал Звонарёв. – Не сегодня-завтра начнётся мобилизация».

Не встретив никого из знакомых, Сергей Владимирович отправился к себе, на Петербургскую сторону. Чувство тревоги за Варю разрасталось всё сильней.

Он понимал: достаточно было одного подозрения охранки, что Варя принадлежит к партии социал-демократов, чтобы выслать её за тридевять земель от Петербурга. Главное, чтобы её освободили сейчас, сегодня, завтра… Пока не началась война. А что она начнётся, Звонарёв уже не сомневался. «Зачем это новое испытание для России? Сколько горя, крови, сколько сирот… И из-за чего?…» – с отчаянием думал инженер.

На следующее утро в газетах было объявлено о срочном отъезде из России на французском броненосце президента Пуанкаре.

«Чего доброго, немцы подорвут в море этот броненосец вместе с президентом!» – подумал с опаской Сергей Владимирович. Случись такое, и французы, конечно, тотчас начнут военные действия.

На заводе от Тихменёва Звонарёв узнал, что Германия уже начала мобилизацию своей армии.

– Наше правительство тоже в срочном порядке отозвало войска из лагерей и готовится к мобилизации, – сказал Тихменёв, сумрачно поглядывая на Звонарёва. – Так что пушки могут заговорить с минуты на минуту…

Помолчав, добавил:

– Начальник управления дал указание руководителям всех подведомственных ему предприятий переводить производство на военные рельсы и сугубо конфиденциально сообщил о начале мобилизации в пограничных с Австро-Венгрией округах, Киевском и Одесском.

– Почему же всё это держится в секрете? – удивился Звонарёв.

– Во избежании лишней паники, – ответил Тихменёв. – И потом у нас в России вообще принято держать народ в счастливом неведении. А вот немцы, головой ручаюсь, наверняка знают, что происходит у нас. Фактически мобилизация уже идёт полным ходом и в Варшавском и в Виленском округах. В качестве резерва мобилизуются Казанский и Московский. Что же до нашего завода, то нам надлежит чуть ли не вдвое увеличить число рабочих.

– Из расчёта, что добрую половину из них заберут в армию? – спросил Звонарёв.

– Нет, с тем чтобы резко увеличить производство, – объяснил Тихменёв. – Рабочих нашего завода брать в армию не будут, за исключением тех, кого жандармы представят к мобилизации по политическим мотивам. Думаю, что и Ваша супруга будет выпущена теперь без всякого залога. Её, как хирурга, направят в какой-нибудь военный госпиталь.

«Дай-то бог»! – с тоской подумал Звонарёв.

В конце дня Звонарёв позвонил Добужинскому. Тот ответил в исключительно любезном тоне:

– Ах, это Вы, господин Звонарёв? Здравствуйте, дорогой. Рад сообщить Вам, что Ваша супруга освобождена сегодня в два часа пополудни. Санкция прокурора и согласие министра внутренних дел. Залог, который Вы внесли, возвращён Вашей половине при освобождении.

Звонарёв почувствовал, как от радостного волнения перехватило дыхание. Повесив телефонную трубку на рычаг, он с минуту сидел в кресле, закрыв глаза рукою.

«Варенька, милая, родная, наконец-то…».

Сунув чертежи, бумаги, распоряжения начальника завода, только что принесённые секретарём для ознакомления, в верхний ящик стола и закрыв его на ключ, Звонарёв бегом спустился с лестницы. Взяв первого попавшегося извозчика, поспешил домой.

Вари дома не оказалось. На письменном столе в его кабинете лежала коротенькая записка:

«Родной! Была у Кати. Узнала, где она и дети. Выехала к ним. Жду. Целую».

Почерк Вари. Казалось, весь кабинет был ещё наполнен тёплом её дыхания. Если утром, всего несколько часов назад, квартира выглядела мрачной, неприветливой, сиротливой, то теперь, когда Варя побыла здесь, всё преобразилось, ожило, вернуло свою прежнюю прелесть. Забыв о том, что он не ел с утра, Сергей Владимирович выбежал на улицу, окликнул извозчика и отправился на Царскосельский вокзал.

Варя и Катя сидели на веранде за вечерним чаем. Тут же щебетали дети. Надюшка стояла за спиной матери и, обхватив её руками за плечи, прижавшись щекой к её голове, что-то говорила, ласковое и нежное, отчего лицо Вари сияло улыбкой, той, которая озаряет лица счастливых, растроганных дочерней любовью матерей.

– Варенька, – тихо позвал Звонарёв.

Он видел, как дрогнули Варины ресницы, широко распахнулись любимые глаза, и Варя, протянув вперёд руки, стремительно кинулась ему навстречу. Забыв всё на свете, он целовал её мокрые от слёз сияющие глаза, пушистые, ещё не просохшие от мытья волосы, улыбающиеся, ищущие его губы.

– Если бы ты знала, Варенька, как было страшно, как холодно без тебя! – потеряв голос от волнения и счастья, прошептал Звонарёв.

Ранним утром Звонарёва разбудил лёгкий стук в окно. Стараясь не тревожить Варю, он осторожно приподнял голову и облокотился на подушку. Сквозь лёгкие тюлевые занавески увидел нежное утреннее небо и густую зелень шиповника, на котором рдели не успевшие ещё осыпаться цветы. Стук повторился. Звонарёв провёл похолодевшими пальцами по лицу, как бы отгоняя поднявшееся в душе чувство нестерпимой тоски.

«Кто это, – мелькнула было мысль, – охранка?» Но тут же успокоила другая: «Жандармы не привыкли стучать так тихо».

Поднявшись с кровати, Звонарёв подошёл к окну и увидел в предутренних сумерках бледное лицо Блохина.

– Я к Вам, Сергей Владимирович, – говорил Блохин, сидя на кухне, куда привёл его Звонарёв. – Не обессудьте, что так рано. Дошёл до дачи – никого не встретил. Самое удобное времечко.

И Блохин рассказал, что на днях, а скорей всего завтра, будет общая мобилизация и что ему, Блохину, не миновать этой напасти. У начальства давно заготовлены списки нежелательных для администрации лиц. Товарищи доподлинно узнали, что и он состоит в этих списках. А кому хочется пропадать? У него трое ребят, их надо до ума довести.

– Вспомнил я про моего боевого командира Бориса Дмитриевича Борейко, – ведь всю артурскую осаду вместях прошли, в плену вместях были, горюшка немало хлебнули, – и подумал: неплохо бы было и сейчас, если уж придётся воевать, то податься к нему. Был я, если Сергей Владимирович помнит, неплохим артиллеристом. Думаю, примет меня.