Разочарование в Боге - Филип Янси

Пророки рассматривали человеческую историю не как нечто цельное и завершенное, а как промежуточный период, зазор между Эдемом и новыми небесами, новой землей, которые создаст Господь. Кажется, что наша жизнь вышла из–под контроля — но нет, Бог управляет ею, и однажды Он вновь явит Свою силу[17].

Евреи, оторванные от родины, вновь уведенные в рабство, цеплялись за обещания пророков: явится Избавитель и дарует им мирное будущее. Но проходили десятилетия и даже века, возвышались и рушились империи — Вавилон, Персия, Египет, Греция, Сирия, Рим. Полчища то одной, то другой державы сражались на равнинах Палестины. И вновь очередной господин с легкостью покорял евреев, и они ложились ему под ноги, точно ковер. Порой весь народ оказывался на грани уничтожения.

Но не приходил новый Моисей, чтобы вывести евреев из рабства. Не сводил огненный шар с неба новый Илия, не поднималось нестерпимое сияние над Иерусалимским Храмом. Пока царь Ирод не начал претворять в жизнь свой амбициозный архитектурный проект, здание Храма оставалось недостроенным. Оно стояло напоминанием не о славе, а о позоре.

В конце Ветхого Завета Бог отворачивается от людей. Он давно грозил скрыть от них Свое лицо и наконец так и сделал. Черная тень легла на нашу планету. Наше разочарование в Боге — лишь слабый отголосок того отчаяния, которое испытали двадцать пять веков тому назад евреи, когда Бог повернулся к ним спиной. Сегодня нас могли бы отчасти утешить уроки прошлого. Мы видим определенные «недостатки» слишком большой близости к Богу: Его присутствие, слишком яркое для нашего восприятия, опаляет, создает новую дистанцию и, что хуже всего, даже не подкрепляет нашу веру. Мы способны найти утешение в видении вечной жизни — жизни без слез и боли, жизни где–то в ином измерении, когда мы преобразимся в существа, способные вынести общение с Богом. Но что же сейчас — неужто безвременье? Для нас, как и для евреев, сокрытость Бога — разочарование, неутихающая сердечная боль, неотступно терзающее сомнение.

Четыреста лет отделяют слова Малахии, завершающие Ветхий Завет, от первых строк Матфея, которыми открывается Новый. «Четыреста лет молчания» — так называются эти годы. Всего несколько слов — а за ними огромная эпоха разочарования в Боге. Есть ли Богу дело до нас? Да жив ли Он вообще? Он глух к воплям иудеев. И все же, всему вопреки, они ждут Мессию. У них нет иной надежды.

«Что Мне делать с вами?» — спрашивал Господь, но оказывается, у Него осталось еще одно, последнее средство. Он не добился любви всемогуществом, Он достигнет ее страданием.

Бог плачет с нами, чтобы мы однажды возвеселились вместе с Ним.

Часть третья

Приближение: Сын

13. Самоуничижение[18]

Жил некогда король, полюбивший бедную девушку — так начинается притча Кьеркегора.

Этот король превосходил всех других правителей. Придворные трепетали перед ним. Никто и слова не смел молвить поперек — король обладал достаточной мощью, чтобы сокрушить любого противника. И вот этот могущественный владыка таял от любви к скромной девушке.

Как мог он выразить свою любовь? Парадоксально, но королю мешала его же царская власть. Если он приведет ее во дворец, увенчает ее голову драгоценной короной, облечет ее тело в царскую мантию, она, конечно же, не станет противится ему — противиться ему не посмеет никто. Но будет ли она его любить?

Она скажет, что любит его, несомненно, — но будет ли любить искренне или будет жить в страхе, тайно печалясь о прошлом? Будет ли она счастлива с ним? Как королю узнать об этом?

Если он подъедет к ее лесной хижине на царской карете с вооруженной свитой, под яркими знаменами — это подавит, сокрушит его возлюбленную. Но королю не нужна еще одна трепещущая подданная. Ему нужна жена, то есть равная. Он хотел, чтобы она позабыла, что она лишь бедная девушка, а он — король. Ему хотелось, чтобы взаимная любовь заполнила бездну, раскинувшуюся между ними.

«Ибо только в любви неравный обретает равенство», — говорит Кьеркегор. Король понимал, что не сможет возвысить девушку до себя. Тогда он сам решил сойти с высот своего величия. Он оделся нищим бродягой и пришел в ее домик в старом балахоне. И это не было притворством — король и на самом деле стал другим человеком. Он отказался от трона ради ее руки[19].

В этой притче Кьеркегор выражает ту же идею, которую Павел, говоря об Иисусе Христе, передал так:

Он, будучи образом Божиим,

не почитал хищением

быть равным Богу;

но уничижил Себя Самого,

приняв образ раба,

сделавшись подобным человекам,

и по виду став как человек;

смирил Себя,

быв послушен даже до смерти,

и смерти крестной.

В отношениях с людьми Богу часто приходится смирять Себя. Для меня Ветхий Завет — длинная летопись о Его «снисхождении» (нисхождении, чтобы быть «вместе с нами»). Бог по–разному проявлял «снисхождение», обращаясь к Аврааму, к Моисею, к народу Израиля и к пророкам. Но ни одно из обращений Бога к людям не достигло той глубины самоуничижения, которое произошло после четырехсот лет молчания. Как и король в притче Кьеркегора, Бог добровольно принял новый облик — Он стал человеком. Более поразительного самоумаления Бога невозможно и вообразить себе.

Не бойся

Каждый раз на рождественской литургии мы слышим эти слова. Зачастую детишки, наряженные в халаты и простыни, разыгрывают перед прихожанами сцену рождения Иисуса. «Не бойся», — лепечет шестилетний ангелок, чей наскоро сметанный из простыни наряд подметает пол, а крылья (их удерживает изнутри вешалка для пальто) слегка трепещут в лад его нервной дрожи. Мальчик исподтишка бросает взгляд на шпаргалку, спрятанную в рукаве. «Не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога». Он уже обращался с теми же словами к Захарии (своему старшему брату, наклеившему ватную бороду), а теперь они обращены к Марии (веснушчатой девчонке, из второго класса). Всем им он повторяет: «Не бойся!»

Этими словами начинается разговор Бога с Авраамом, с Агарью, с Исааком. «Не бойся!» — говорит ангел, приветствующий Гедеона и пророка Даниила. Похоже, этот оборот речи столь же привычен сверхъестественным существам, как «Здравствуйте!». И это неудивительно: когда высшее существо начинает свою речь, человек тут же падает ниц в состоянии, близком к трансу. Когда Бог является на планету Земля, люди слышат раскаты грома. Его пришествие сотрясает воздух, подобно урагану, или воспламеняет куст, словно вспышка фосфора — в любом случае богоявление вызывает ужас. Но ангел возвещает Захарии, Марии и Иосифу, что на этот раз Бог примет облик, не внушающий страха.

Можно представить себе что–либо, более «не страшное», чем младенец, не способный управлять своими членами, не способный остановить свой взгляд на одном предмете? Иисус родился в хлеву или в пещере. Бога спеленали и положили в кормушку для скота. Наконец–то Он подобрал Себе облик, которого люди не пугались! Наконец–то король отказался от своей мантии.

Подумайте, как далеко зашло снисхождение! Свидетелями Воплощения, расколовшего историю надвое (этот факт не отрицают даже наши светские календари), стали не только люди, но и животные — они даже оказались ближе. Подумайте, на какой риск шел Господь: Он перешагнул через зияющую бездну страха, отделявшую Его от творения. Но устранив эту преграду, Иисус сделался уязвимым — уязвимым для нашего страха.

«Дитя рождается в ночи посреди животных. Сладостное дыхание младенца смешивается с паром, поднимающимся от навоза. Отныне все изменится, ничто не останется прежним.

Верующие в Бога не смогут веровать в Него по–прежнему — Он лишил их уверенности. Они увидели Его в хлеву и не знают, где явится Он в следующий раз, как далеко Он зайдет, в какие бездны самоуничижения опустится, в отчаянных поисках человека… Для верующих Рождество — это день, когда Бог перестал быть неуязвимым. Это темная сторона Рождества, это ужас наступившего молчания. Он пришел к нам в таком образе, что нам ничего не стоило отвергнуть Его: можно раскроить череп младенцу или, когда Он вырастет, — прибить Его к кресту»[20].

Что чувствовал Бог в Свой день рождения? Попробуйте вообразить, что вы снова превращаетесь в младенца, лишаетесь языка и способности управлять своим телом, не можете принимать твердую пищу и контролировать мочеиспускания. Бог был не только младенцем — Он побывал зародышем! Нет, чтобы аналогия стала точной, вообразите себя не младенцем, а морским моллюском! В ту ночь в Вифлееме Творец Вселенной принял образ беспомощного, зависимого от людей новорожденного.

Богословы придумали специальный термин «кеносис» — «опустошение», — чтобы дать определение этому поступку Бога, «опустошившему» Себя от всех преимуществ божества. И хотя этот акт был актом умаления Бога, он давал Ему и некоторую свободу. Я уже говорил о «недостатках» существования вне времени и пространства. Земное тело позволило Христу действовать в рамках человеческой истории, избавившись от этих «недостатков». Теперь Бог мог говорить все, что хотел сказать, и Его голос не пригибал к земле столетние кедры. Теперь Он мог выразить Свой гнев, назвав царя Ирода лисицей, или пустить в ход бич, чтобы изгнать торгующих из Храма, — Его вмешательство не сотрясало землю. Он мог говорить с каждым — с блудницей, со слепцом, вдовой и прокаженным, — не предуведомляя свою речь призывом «Не бойся».