Наркотик времени - Филип Дик

— Но это же мое хобби, — проговорил он, — увлечение всей моей жизни.

— Как ребенок, прищемивший пальчик.

— Их уже ничем не заменишь. Некоторые из них были только у меня. Та с шоу Джека Паара…

— Ну и что? Я скажу тебе кое-что, Эрик. Ты знаешь, знаешь почему ты так любишь смотреть на людей на экране?

Мол хрюкнул. По его одутловатому мясистому лицу прошла судорога.

— Потому, — сказала Кэти, — что ты гомик.

— Оох, — пробормотал Мол и прищурился.

— Ты скрытый гомосексуалист. Я сомневаюсь, осознаешь ты это или нет, но это так. Посмотри на! меня! Вот я перед тобой — привлекательная женщина, доступная для тебя в любое время, когда меня захочешь.

Мол кисло заметил в сторону:

— И совершенно бесплатно.

— И несмотря на это, ты здесь со своими пленками вместо того, чтобы затащить меня в постель. Я надеюсь, Эрик, я очень надеюсь, что я испортила ту, в которой… — она повернулась к двери. — Спокойной ночи! И желаю приятного просмотра, — ее голос вновь обрел спокойствие и безмятежность.

Он мгновенно выпрямился и бросился за ней. Он настиг ее, когда она голая, такая белокожая и гладкая, проходила холл. Он схватил ее, грубо схватил, погрузив пальцы в мягкую плоть ее руки. Повернул ее к себе. Испуганно моргая, она посмотрела ему в лицо.

— Я тебя… — он осекся. Он хотел сказать, я тебя убью. Но где-то в незамутненной глубине его мозга, дремлющей под коркой бешенства и истеричности, его рациональное я шепнуло ему, “Этого нельзя говорить. Если ты скажешь это, ты погиб. Она никогда не простит этого. Она заставит тебя страдать всю жизнь. Она из тех женщин, которым нельзя причинять боль, она знает, как отомстить, вернуть боль обратно и в тысячекратном размере. Да, в этом ее мудрость — знать, как отомстить. Забыв обо всем прочем”.

— От-пусти, — ее глаза загорелись нехорошим огнем. Он освободил ее руку. После паузы, потирая руку, Кэти сказала: — Я хочу, чтобы этих пленок не было здесь в квартире к завтрашнему вечеру; Иначе между нами все кончено, Эрик.

— Хорошо, — кивнул он.

— И еще, — сказала Кэти, — я хочу, чтобы ты начал искать более высокооплачиваемую работу. В другой фирме. Потому что я не хочу, чтобы ты все время подворачивался мне под ноги. А потом… мы посмотрим. Может быть, мы сможем остаться вместе. На новой основе, более справедливой ко мне. Которая заставит тебя попытаться обратить внимание на мои потребности, а не только на свои, — она выражалась на удивление спокойно и разумно.

— Вы убрали пленки? — спросил Мол. Он кивнул.

— И провели последние годы в попытках контролировать свою ненависть к жене. Опять он кивнул.

— И ненависть к ней, — сказал Мол, — превратилась в ненависть к себе. Потому что для вас было невыносимо испытывать страх перед маленькой женщиной. Но очень сильной личностью — заметьте, я сказал “личностью”, а не “женщиной”.

— Эти мелкие пакости, — сказал Эрик, — вроде уничтожения пленок…

— Пакостью было, — перебил Мол, — не уничтожение пленки, а отказ сообщить вам, какую из них она уничтожила. И то, что она сделала это, делает очевидным, что она наслаждалась ситуацией. Если бы она чувствовала сожаление — впрочем, женщины, личности наподобие этой, никогда не испытывают сожаления. Никогда! — он немного помолчал. — И вы не в силах с ней расстаться.

— Мы срослись друге другом, — ответил Эрик. — С этим ничего не поделаешь. Взаимная боль пришла ночью, и не было ни малейшей надежды на то, что кто-нибудь вмешается, выслушает, придет на помощь. — “Помощь, — подумал Эрик, — нам обоим нужна помощь. Потому что это будет продолжаться, становиться все хуже, разъедать нас, пока наконец, сжалившись… Но на это могут уйти десятилетия”.

Так что Эрик вполне был способен понять стремление Джино Молинари умереть. Он, как и Мол, был способен рассматривать это как избавление — единственный надежный способ избавления, который существует, или кажется существующим, в этом мире. Он испытывал к Молинари почти родственное чувство.

— Один из нас, — с чувством произнес Мол, — невыносимо страдает в личной жизни, тайно и незаметно от окружающих. Другой страдает с поистине римским величием, наподобие пронзенного копьем и умирающего божества. Две противоположности: макрокосм и микрокосм.

Эрик кивнул.

— Как бы то ни было, — сказал Мол, отпуская руку Эрика и похлопывая его по плечу, — я заставил вас страдать, доктор Свитсент, Прошу меня извинить. Давайте переменим тему. — Своему телохранителю он приказал: — Можете открыть дверь. Мы закончили.

— Подождите, — сказал Эрик. Но он не знал, как продолжить, как сказать это Мол сделал это за него.

— Хотите служить у меня? — неожиданно спросил он, нарушив неловкое молчание, — Это легко устроить; вы просто будете призваны на военную службу, — Он добавил: — Вам будет обеспечено место моего личного врача.

Пытаясь скрыть волнение, Эрик ответил:

— Это меня очень устраивает.

— Вы не будете теперь постоянно встречаться с ней. Это может быть хорошим началом. Шаг к окончательному разъединению.

— Верно, — сказал он, — Очень верно, И очень соблазнительно, если посмотреть с этой стороны. — Но ирония заключалась в том, что именно к этому и подталкивала его Кэти все эти годы. — Мне нужно обсудить всето с женой, — начал он и покраснел. — Еще ведь есть Вирджил, — пробормотал он, — он должен дать свое согласие.

Внимательно наблюдая за ним, Мол медленно произнес:

— Есть одно неудобство. Вы сможете редко деться с Кэти, это верно. Но, будучи при мне, будете вынуждены общаться с нашими, — он пояс шился, — союзниками. Как вам понравится жить окружении лилистарцев? Возможно, вы тоже начнете ощущать по ночам легкие спазмы в кишках, может и похуже — психосоматические отклонения известного рода, которые вы никак не ожидаете.

— Мне и без этого бывает достаточно плохо ночам. В этом случае у меня, по крайней мере, явится компания.

— Я? — спросил Молинари. — Я не компания для вас, ни для кого другого. Я тот, с кого живого сдирают кожу каждую ночь. Я ложусь в десять часов и в одиннадцать я уже на ногах; я… — он задумался. — Нет, ночь не лучшее время для меня; совсем не лучшее.

Это было ясно видно по его лицу.

Глава 5

Вечером, когда Эрик Свитсент вернулся из поездки в Вашин-35 в свое жилище неподалеку от Диего, он обнаружил, что его жена уже здесь. Встреча была неизбежной.

— А вот и мы! — встретила его Кэти, когда вошел в комнату. — И что же ты делал на своем Maрсе целых два дня? Баловался своим кольцом или задирал соседских мальчишек и девчонок? Или выставлял картины Тома Микса? — Кэти расположилас со стаканом в руке в центре кушетки, ее волосы были зачесаны назад, что придавало ей вид почти подростка. Простое черное платье позволяла видеть ее длинные стройные ноги. На каждом ногте ее босых ног была изображена — он наклонился, чтобы получше рассмотреть, — сцена из жизни Нормана Завоевателя. На ногтях мизинцев изображение было настолько мелким, что различить что-либо ему не удалось; он пошел повесить на место пиджак.