Беспокойный человек - Любовь Воронкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не прерывай, голова! — остановил ее дед Антон.
— У коров, которые дают вот такую высокую удойность, — продолжал Петр Васильич, — очень сильно напрягается организм — значит, надо еще в молодом возрасте подготовить организм к такому напряжению. Надо его закалять, закалять с первого дня жизни. Животное должно иметь хорошие пищеварительные органы, хорошие легкие, крепкое сердце. На холоде теленок растет бодрым, с хорошим аппетитом, весь организм его хорошо работает, у него отличный обмен веществ… Вот почему надо воспитывать телят на холоде. Если в раннем возрасте теленка не закалять, после не наверстаешь. Хоть корми потом корову, хоть раздаивай — ее слабый, изнеженный в тепле организм не может вынести такое высокое напряжение.
— А я вот читал, — живо, часто сыпля словами, заговорил Ваня Бычков, — я вот читал, что на Алтае и лето и зиму коровы пасутся на воле. Из-под снега копытами траву достают, и телята с ними!
— Все это где-то и у кого-то, — сказала вдруг Марфа Тихоновна, — то Алтай, то Кострома… А вот я слышала, что в какой-то стороне люди голые ходят, а еще в какой-то стороне лягушек да змей едят. А что Петр Васильич тут слов насыпал, так это, как я считаю, все пустой разговор. Телята у нас болеют потому, что простужаются. Будет новый двор — ни один не заболеет. А заболеет, так без этого, гражданы, не бывает! За ребятами вон как ходим, да и то болеют.
Петр Васильич развел руками:
— Вот вам и весь вывод, товарищи!
Председатель, Василий Степаныч, молчал и курил. Курил и думал, машинально следя прищуренными глазами, как синие волокна дыма тянутся в открытую форточку. Он слушал, а перед глазами его проходило прошлое, еще остро памятные, не забытые первые послевоенные годы. В колхозе побывали фашисты — разоренье, нужда, неурядица… Посевных семян нет. Корма скоту нет. Скот из эвакуации вернулся отощавший, неухоженный. Дисциплина в колхозе ослабла, развинтилась… Вернулся с войны Василий Степаныч в свой разоренный колхоз — за что браться?
И отчетливо вспомнился Василию Степанычу один мартовский день. Ледяной ветер, крепкие сосульки, бурые подталины около дворов. Василий Степаныч идет куда-то мимо скотного, а дед Антон, расстроенный, с морщиной между бровями, пеняет молодой телятнице Арине:
«Да что ж, у тебя руки отсохли — чистой соломки-то принести? Гляди, телята в болоте стоят! Своему-то, небось, стелешь, а эти чьи? Не твои, что ли?»
А телятница Арина, высокая, румяная, с завитушками на лбу, глядит куда-то в сторону, не то слушает, не то нет. Выслушала и пошла…
«Ты чего же? — кричит ей вслед дед Антон. — Кому я про солому-то сказал?»
«А где я тебе соломы возьму? — отвечает на ходу Арина. — Что я, пойду из омета[15] дергать? Она там смерзлась вся. Очень нужно руки морозить!»
«Что ж, значит мне самому идти?»
«Если хочешь, иди!»
И у Василия Степаныча даже сейчас, после шести лет, защемило сердце так же, как и тогда, когда он увидел, как старик, взяв веревку, побрел к омету.
А вот и другое вспомнилось. Василий Степаныч зашел в телятник. Правление только что поставило старшей телятницей Марфу Тихоновну Рублеву — надо посмотреть, как старуха справляется. Может, озорная Арина тут заклевала ее совсем?
Но вошел — и остановился в тамбуре. В телятнике шел крупный разговор. Голос Марфы Тихоновны гудел, как набат, на все секции:
«Это что? Грязь здесь развели! Как это ещё не все телята у вас тут передохли! Сейчас берите вилы, и чтоб все стойла вычищены были! А ты, Арина, за соломой поезжай!»
«Сама поезжай, — спокойно отозвалась Арина, глядя куда-то в окошко. — Как ее надергаешь, мороженую-то!»
Марфа Тихоновна с вилами в руках вышла из стойла.
«Не я поеду, а ты! — грозно сказала она. — Я тебе не дед Антон — все на своем горбу везти! А если тебе в омете солома мороженая, если у тебя на работе руки зябнут — ступай домой на печку, там отогреешься! Ступай-ка, ступай! Трудодни зарабатывать надо, а не даром получать! А на твое место у меня люди найдутся!»
Арина оторопела, обернулась к Марфе Тихоновне:
«Да ты что это? Как это — домой ступай?»
«А вот и так! Или дорогу забыла? Провожу!»
«А я вот сейчас пойду председателю пожалуюсь! — закричала Арина. — Он тебе даст так над людьми измываться! Ты узнаешь! Я все расскажу!..»
И, выбежав в тамбур, налетела на Василия Степаныча. Василий Степаныч сделал вид, что только что вошел:
«Что за крик, а драки нету?»
«Василий Степаныч, — жалобно начала Арина, — что ж это такое! Работаешь, работаешь, а тебя из телятника гонят!..»
«Раз гонят — значит, плохо работаешь, — ответил Василий Степаныч. — Сроду не слыхал, чтобы хороших работников с работы гнали!»
Телятницы с любопытством поглядывали на них. Подошла и Марфа Тихоновна:
«Ты что, Василий Степаныч?»
«Да вот, пришел на твое хозяйство посмотреть».
Но старуха, тогда еще статная и дородная, властно приподняла руку.
«Еще нечего глядеть, — сказала она, — одно позорище! Вот управлюсь немножко, тогда приходи. Вишь, у меня тут красавицы какие — за соломой не дошлешься… В стойлах наросло — бугры да комья!»
«Где веревка-то?» — сумрачно спросила Арина и, сдернув веревку, висевшую на крюке, вышла из телятника.
И отчетливо припомнилось сейчас Василию Степанычу то чувство душевного облегчения, с которым он вышел из телятника:
«Ну, эта старуха с делом справится!»
И еще одно яркое воспоминание пролетело в мозгу.
В колхозе праздник. Из райзо[16] приехала комиссия, смотрят колхозный скот. По всему району идет смотр скота, чтобы выявить и отметить лучших животноводов.
Около скотного собрался народ. Колхозницы принарядились: пестрые кофточки, светлые платки… Тут же стоят и представители райзо. А Марфа Тихоновна, широко растворив двери телятника, выпускает по одному телят в загон. Телятки чистенькие, сытые, сразу начинают играть, бегать по загону, оставляя круглые следы на ещё влажной весенней земле…
И председатель райзо, товарищ Гречихин, весело оглядывается на председателя:
«Твои, пожалуй, на первом месте будут! И телята хороши, и отхода меньше, чем у других».
Так и было: на районной доске почета имя старшей телятницы калининского колхоза Марфы Тихоновны Рублевой написали на первом месте.
Слава о колхозе — на всю округу, портрет Марфы Тихоновны в газете…
Василий Степаныч медленно притушил недокуренную папиросу и попросил слова. Все притихли, ожидая, что скажет председатель.
— Картина ясна, — начал он и задумался, как бы подыскивая слова. — По старинке нам не жить и на старинку не равняться. Не соха у нас пашет землю, а трактор. Не цепами хлеб молотим, а электрической молотилкой да комбайном. И нас всех — председателей, бригадиров — сначала учиться послали, а потом уж на работу поставили, потому что с новым нашим хозяйством отсталый, неграмотный человек управиться не может. Так как же это получается, что у нас в телятнике люди по-прежнему отсталые и неграмотные? Как получается, что эти отсталые, неграмотные люди и учиться не хотят? Как получается, что самый лучший работник на ферме у нас в работе тормозом становится?
— Это я, что ли, тормозом становлюсь? — прервала его Марфа Тихоновна. — Про меня, что ли?
— Про вас, — ответил председатель. — Вы бы, Марфа Тихоновна, первая должны были этот вопрос поднять, это ваше дело. Тяжело мне вам говорить это, я о ваших заслугах помню… но…
— Вот оно что! — не слушая его, продолжала Марфа Тихоновна. — Это я уж теперь тормозом, оказывается, стала! Вот спасибо, вот утешил за то, что я на работе ночей не сплю! Вот обрадовал!
— Тише, голова, тише! — крикнул дед Антон. — Я тебе слова не давал!
— А мне и не надо твоего слова, — повысила голос Марфа Тихоновна, — я и без твоего слова могу сказать! Кто-то где-то написал, кто-то где-то рассказал, а я сейчас так и послушала, так и позволила вам телят губить! С кого с первого-то спросится — с вас или с меня? Или, может, с Катерины этой? Да она вчера столбы рядить выдумала, сегодня телят на мороз, а завтра еще с чем-нибудь объявится! А вы и уши развесили, слушаете ее!..
— Ты, голова, насчет Катерины-то напрасно! — вступился было дед Антон.
— А насчет меня — не напрасно? — гневно возразила Марфа Тихоновна, — Вот постройте новый двор, тогда и работу спрашивайте!
— А тогда и спрашивать будет нечего! — подхватила рябая Паша. — И без ваших новых методов телята вырастут!
— Да ведь толкуют же вам, что в неотапливаемых помещениях телята лучше растут! — сдерживая раздражение, сказал председатель. — Вы подумайте над этим хорошенько. Подумайте!..
Но тут уже все телятницы закричали, что не будут работать, что пусть Василий Степаныч сам телят выхаживает, а тут еще никто с ума не сошел, чтобы их морозить… Пронзительный голос Тони Кукушкиной присоединился к ним:
