День рождения - Магда Сабо

— Ну, не горюй, Малышка! Я не сержусь на тебя за это. Ты же не можешь отвечать за своего отца. Все отцы одинаковы. Ты ведь знаешь моего. Впрочем, откуда тебе знать, когда я сама его почти не помню. Мне было четыре года, когда он нас оставил. С тех пор он еще два раза женился.

«Какая Сильвия замечательная девушка! На все готова ради меня! — подумала Боришка. — А эта Ютка только и знает разглагольствовать: о коллективизме, о том, что, мол, характер человека формируется на пионерских сборах или комсомольских собраниях… А Сильвия ни в пионерах не состоит, ни в комсомоле».

— И не забудь приготовить деньги!

— А!..

Сильвия засмеялась. К ней так шло, когда она смеялась: все лицо ее, казалось, светилось.

— Деньги лежат у меня в конверте, в ящике стола. Я просто не хотела их тебе отдавать, пока не приедет Рудольф. А то ты истратила бы их на всякие пустяки — я ведь знаю, какая ты добрая. У тебя могла бы выклянчить их кто-нибудь из твоих одноклассниц, хотя бы эта Ютка Микеш, у которой такое «элегантное» черное пальто…

Она — добрая?.. Боришка даже не задумалась над этим. В ее памяти осталось лишь то, что она услышала о Ютке.

— Если, не дай бог, что-нибудь случится, Малышка, и я не смогу пойти с тобой — я, правда, думаю, это исключено, но мало ли, вдруг отец придет, хотя он никогда у нас не бывает, а тут вдруг его осенит перед рождеством и забежит, — тогда я отдам тебе конверт с деньгами, и ты уж сама займись покупками. Хорошо, душечка? Впрочем, ты об этом даже не думай — это так маловероятно…

Они поравнялись с кафе «Лира». Сильвия остановилась:

— Я зайду в кафе, Малышка. Пишта приехал из Зегерча.

Приехал Галамбош? Значит, все-таки состоится обручение?

Сильвия в последнее время, когда разговор заходил о Галамбоше, проявляла заметную сдержанность и больше не упоминала о том, что на рождество они должны обменяться с Пиштой обручальными кольцами. Наоборот, еще на прошлой неделе она сказала, что не решила еще окончательно, так как ждет, чем закончится одно дело (но какое «дело» — не сказала). Значит, Сильвия решилась на этот шаг. «В последние дни нам даже и поговорить-то как следует не удавалось», — подумала Бори с некоторой досадой. Если бы у нее был Юткин характер, то она вполне могла бы уже подумать, что Сильвия стала ее избегать. «Впрочем, это было бы ненужное паникерство — просто Сильвия сейчас очень занята перед обручением. А так она по — прежнему воплощение приветливости и предупредительности!»

Раньше Сильвия никогда не заходила в «Лиру», так как это кафе слишком близко от ее гимназии. Хотя теперь ей это, разумеется, безразлично: раз скоро состоится обручение, то что из того, если там ее увидит кто-нибудь из преподавателей…

— Я бы и тебя сейчас пригласила, но боюсь, что отец твой, если узнает, шкуру с тебя спустит.

«Да я и сама бы не пошла, — мысленно ответила ей Бори. — У меня достаточно такта, чтобы не мешать вам. Я же знаю, что Галамбош целых шесть недель не был в Будапеште… Интересно, какое будет у Сильвии обручальное кольцо? Наверное, они сегодня вместе выберут. Ух, ну и праздники же будут! В нашем доме обрученная невеста! И мы с Рудольфом!.. А вообще-то верно: если бы отец увидал из троллейбуса, что я зашла в кафе вместе с Сильвией, задал бы он мне выволочку…»

— Ну, так сервус, Малышка!

Сильвия на мгновение прильнула щекой к лицу Боришки, обдав ее косметическим ароматом, и миг спустя синяя дубленка уже скрылась в дверях кафе.

Сильвия не стала садиться за столик, а подошла к стойке бара и уселась там. Барменша вопросительно посмотрела на нее: ну конечно, ее здесь не знали, обычно она бывала в другом кафе, в одной из небольших улиц Бельвароша. Но только идти туда у нее сейчас не было сил.

— Чего-нибудь крепкого…

— Выбейте сначала чек в кассе, — сказала барменша.

Сильвия достала портмоне. Ее красивые, по-детски пухлые губы дрожали.

А Бори танцующей походкой шла домой. Еще совсем не поздно: после окончания уроков не прошло и получаса; она не собиралась делать секрета из того, где была, что делала (исключая разговор с Сильвией, с которой ей не разрешалось дружить). «Сейчас расскажу маме про платье, — решила она. — По крайней мере, легче будет потом разговаривать с папой. Тем более, что я ведь не родительские деньги собираюсь тратить, а свои, заработанные…» На площади перед школой торговали елками; в воздухе стоял крепкий аромат хвои; в окошках наспех сколоченных палаток на проволоке висели елочные украшения.

Повозка с углем и дровами стояла на прежнем месте; около весов суетилась Ютка. Она уже сняла свое пальто-«дудочку» и была крест-накрест перевязана теплым платком своей бабушки. Ютка озабоченно посмотрела на весы, на которых лежало полцентнера брикета; потом она вместе с возчиком прошла мимо Боришки. «Бабушка ее, конечно, не выйдет на улицу, — подумала Бори. — Она только и знает что стонет да охает, жалуется, что у нее все кости болят. Сейчас Ютка побежала в подвал, затем снова вернется к весовщику… Надо бы помочь ей, но у меня сейчас нет времени, да и замерзла я… К тому же нужно поскорее обсудить с мамой вопрос о покупке платья…»

Снова появилась Ютка. Она не заметила Боришку, поглощенная своими заботами. Боришке было немного не по себе, так как она знала, что Ютка всегда всем помогала, как, впрочем, вообще было заведено в их звене: если кто-либо нуждался в особой помощи, приходили одна-две девочки из звена и помогали в работе. А эта чудачка Ютка никому не сказала, что сейчас она сама нуждалась в помощи, а ведь можно было бы организовать. «У меня-то сейчас нет времени, — рассуждала про себя Бори, — но ведь, помимо меня и Ютки, в звене восемь девочек. Ютка помогает сейчас даже грузчику носить уголь — подбирает за ним все, что высыпается из корзины…»

«Чудачка! — подумал Миклош Варьяш, проезжая в троллейбусе мимо Ютки Микеш. — Наверное, она одна такая чудачка… И дядюшка Чуха тоже хорош! Гоняет по городу… А меня, стоит мне только попасть в этот район, всегда злость разбирает… Вот и сейчас эта чудачка Ютка носится, нагибается, подбирает брикеты, а сзади стоит ее подружка Иллеш разинув рот и наблюдает, как та хлопочет, но пальцем не пошевельнет, чтобы помочь. А в общем, шут с ними!»

Когда до сознания Миклоша дошло, что ему захотелось помочь Ютке, он даже покраснел от досады. Что он, добрый волшебник какой?.. Водителя троллейбуса тоже, видимо, что-то раздосадовало; наверное, что-то увидал на улице, потому что у него даже шея побагровела… А как, наверное, трудно вести машину в такой снегопад? И вдруг Миклош узнал водителя — в кабине сидел отец Боришки, дядя Иллеш. Но Миклош подумал, что он не стал бы с ним здороваться, даже если бы тот сидел к нему лицом. Они же ведь не знакомы.

Зайдя в парадное, Боришка сразу услышала знакомое постукивание палки тетушки Гагары, спускавшейся по лестнице. Не желая встречаться с ней, Боришка быстро юркнула к себе в квартиру. Только этого недостает, чтобы Гагара своей сухой, пахнущей мылом рукой, стала бы гладить ее по голове, повторяя вечную свою присказку: «Заходи ко мне, милая моя Боришка, поиграем в какую-нибудь игру, а я сварю тебе какао. Зайдешь?» Станет она заходить, с ума еще не сошла! Тетушке Гагаре уже за семьдесят, и она ни о чем другом не может говорить, как только о том, что, мол, тяжело оставаться под старость одной, а ведь она имела четырех детей. Двое умерли в детстве, сын погиб во время боев за Будапешт, а дочь Ирен совсем не интересуется ею. Спасибо, что хоть деньги высылает ежемесячно, но совсем не навещает, да и почти не пишет, разве только в ответ на ее письма, если она спрашивает, нельзя ли приехать к Ирен — навестить. Дочь пишет, что пусть мама не утруждает себя, тем более что у них и так тесно, да и муж в первый же год супружества предупредил ее, чтобы она не навязывала никакой своей родни ему на шею, и он тоже обещает не брать в дом свою мать, иначе никакого мира в семье не будет. «А ведь я их всех, четверых детей, холила, лелеяла, как птенцов своих гагара…» Вот теперь одинокая старуха и зазывает всех к себе, чтобы не скучать, поговорить с кем-нибудь.

— Ты что-то хочешь сказать, Бори? — спросила мать.

Это свойство матери казалось Боришке чем-то сверхъестественным, и она никак не могла привыкнуть к нему. Вот и сейчас, когда она вошла, мать стояла спиной к ней и готовили, и она ей только сказала «целую!» и тут же пошла мыть руки. Лица ее мать не видела, по голосу не могла догадаться, что дочь что — то хочет сообщить или попросить. Она даже не повернулась, когда вошла Боришка, не взглянула на нее, а попробовала ложкой суп, и все же тотчас же почувствовала, что дочь хочет ей что-то сказать. Интересно, когда она тоже станет матерью, будет ли она так тонко чувствовать, о чем думает ее ребенок?

С матерью Боришке всегда легче разговаривать, чем с отцом. Мать если даже и не понимала желание Боришки иметь новое платье и часто повторяла, что, по ее мнению, к Боришке очень идет матроска и что она, мать, когда была в ее возрасте, вообще не имела никакого выходного платья, а Боришка еще успеет одеваться по-взрослому, хотя бы выслушивала все, что говорила дочь, и не ругала ее. Деньгами, в общем — то, распоряжалась она. Когда отец работал в утреннюю смену, они всегда дожидались его к обеду, и у них было достаточно времени, чтобы поговорить друг с другом.