В царстве глины и огня - Николай Лейкин

— Господи! Да гдѣ это вы все набрали! воскликнула Дунька.

— Кушайте на здоровье, самодовольно улыбаясь, отвѣчалъ Глѣбъ Кириловичъ и прибавилъ: «Это еще не все» и, опустя руку въ наволочку, вынулъ оттуда двѣ жестянки. — Карамельки и монпасье. Это можете съ собой взять и подругъ угостить. А вотъ тутъ въ двухъ тюрикахъ мятные пряники, мармеладъ.

— Ну, спасибо вамъ.

— Потчивалъ-ли васъ когда-нибудь такъ Леонтій столькими припасами! похвастался Глѣбъ Кириловичъ.

— Да вѣдь не въ припасахъ дѣло, со вздохомъ отвѣчала Дунька. — А только объ Леонтьѣ вы теперь ужъ и не упоминайте. Что мнѣ Леонтій! Я и думать-то о немъ не хочу.

— Наплевали? И не будете съ нимъ якшаться? радостно проговорилъ Глѣбъ Кириловичъ. — Ахъ, Дунечка, Дунечка, какъ я вамъ благодаренъ! Повѣрьте, что онъ одного вашего пальца не стоитъ. Ну-съ, будьте хозяйкой; вотъ ножикъ, рѣжьте хлѣбъ и разныя разности, угощайте меня!

— Вы меня угощайте, потому это ваше добро, жеманно сказала Дунька.

— Что мое, Дунечка, то и ваше. Попросите вы меня послѣднюю жилетку снять, я и то вамъ ее отдамъ. Все отдамъ. Себя даже отдамъ, ежели только буду вамъ непротивенъ. Полюбите меня, Дунечка, и я въ кабалу къ вамъ пойду.

Глѣбъ Кириловичъ говорилъ восторженно. Дунька сидѣла потупившись.

— Да я и такъ васъ люблю. Что-жъ, вы человѣкъ хорошій, а только будьте повеселѣе и ужъ не очень надо мной командуйте, тихо произнесла она. — Вы вотъ все хотите мнѣ хвостъ пришпилить, вы ревнивый человѣкъ, а я этого терпѣть не могу.

— Я вовсе не хочу вамъ хвостъ пришпилить, Дунечка, а просто хочу васъ отъ гулящей компаніи отстранить, чтобъ на настоящую точку поставить, какъ дѣвушкѣ быть слѣдуетъ. Ну, былъ грѣхъ, погуляли, а ужъ теперь бросьте.

— Ахъ, Боже мой! Да не могу-же я совсѣмъ все бросить. Вѣдь это будетъ скучно.

— Танцы танцовать и пѣсни пѣть съ заводскими можете сколько угодно.

— А трактиръ? Ну, что такое въ трактиръ ходить? Вѣдь тутъ ничего такого…

— Ахъ, Дунечка, Дунечка!.. Да зачѣмъ вамъ трактиръ?

— Весело тамъ. Тамъ Мухоморъ такъ забавно пьянаго нѣмца представляетъ.

— Да вѣдь живши при матери въ деревнѣ вы не ходили въ трактиръ.

— То при матери, то въ деревнѣ, а здѣсь заводъ. Ужъ въ заводскую жизнь пошла, такъ чего тутъ! Да въ той деревнѣ, гдѣ мать въ работницахъ живетъ, и нѣтъ трактира.

— Дунечка! Умоляю васъ, сократите себя и держитесь въ акуратѣ! Вѣдь я вамъ хочу предложить свадьбу сыграть со мной, ежели я вамъ непротивенъ.

Дунька вспыхнула.

— Вы повѣнчаться со мной хотите? спросила она.

— Да, какъ подобаетъ по закону; вотъ изъ-за чего я и хлопочу насчетъ вашей скромности. А то пріятно мнѣ будетъ, ежели весь заводъ станетъ говорить: «невѣста обжигалы, а сама съ посторонними парнями въ трактирѣ гуляетъ». Каково это моему сердцу-то! Вѣдь это больно, больно мнѣ будетъ слышать.

Обжигало ударилъ себя въ грудь.

— Послушайте… Не нойте вы такъ… Право, я не могу этого слышать, остановила его Дунька. — Ежели вы такъ будете ныть, то я затоскую и ужъ тогда какой-же мнѣ интересъ васъ любить.

— Я буду веселый, самый веселый… спохватился Глѣбъ Кириловичъ, перемѣнивъ тонъ. — Куплю книжку веселыхъ стиховъ и буду вамъ стихи и пѣсни читать; куплю органчикъ маленькій и буду музыку вамъ взамѣсто гармоніи играть. На гармоніи я не умѣю, такъ будетъ органчикъ. Я видалъ такой. Вотъ въ Петербургъ поѣдемъ, портретъ съ васъ сниму, въ Зоологическій садъ васъ свожу и всякія представленія покажу, — согласитесь только за меня замужъ пойти, Дунечка.

— Что-же, я пойду, я согласна, выговорила наконецъ Дунька послѣ нѣкотораго молчанія.

— Дунечка! Голубушка! Ангелъ мой! воскликнулъ Глѣбъ Кириловичъ и обнялъ Дуньку, покрывая лицо ея и шею поцѣлуями.

Она не вырывалась отъ него и тихо шептала:

— Только ужъ вы пожалѣйте меня, не тѣсните меня.

— Я тѣснить?.. Боже милостивый! Васъ тѣснить значитъ мнѣ себя тѣснить.

— Да я не про то, не про то. Не будьте строги, не командуйте, не отнимайте моей воли.

— Все вамъ будетъ предоставлено, что для семейственной женщины подобаетъ. Дуть на васъ буду… Безъ варенья или безъ леденцовъ въ праздничный день за чай садиться не будете, говорилъ Глѣбъ Кириловичъ, помолчалъ и тихо прибавилъ: Дунечка, у меня прикоплено сто рублей денегъ и вотъ эти деньги пойдутъ вамъ на приданое. Въ воскресенье поѣдемъ въ городъ и разныя, разныя закупки для васъ сдѣлаемъ.

— Спасибо вамъ, пробормотала Дунька, обняла Глѣба Кириловича и поцѣловала.

Глѣбъ Кириловичъ былъ на верху блаженства.

— Дуня моя! Дунечка… Ангелъ Божій… Красавица писаная… Кралечка!.. шептали его губы.

XVIII

Обжигало Глѣбъ Кириловичъ и Дунька ѣли, пили и благодушествовали, сидя въ ольховой заросли. Вокругъ нихъ было тихо, только съ завода доносились отдаленные звуки пѣсни и нытье гармоніи. Небо было ясно. Сквозь ольховую листву свѣтило солнце, порхали маленькія птички, перелетая съ вѣтки на вѣтку, въ травѣ трещали кузнечики. Глѣбъ Кириловичъ сидѣлъ и предавался мечтамъ о будущемъ семейномъ счастьи съ Дунькой.

— Теперь я у хозяина на всемъ готовомъ, а тамъ попрошу у его, чтобы онъ считалъ мнѣ взамѣсто харчей пять-шесть рублей, и будемъ мы столоваться, говорилъ онъ. — Квартировать также будемъ отдѣльно. Наймемъ мы комнатку у мужиковъ на деревнѣ и будемъ жить да поживать своимъ домкомъ, потому что нельзя-же мнѣ женатому жить вмѣстѣ въ одной каморкѣ съ старикомъ Архипомъ Тихоновымъ. Тамъ и двѣ-то одинокія койки еле помѣщаются въ каморкѣ, а гдѣ-жъ тамъ съ женой устроиться! Я, Авдотья Силантьевна, прежде всего люблю порядокъ. Ужъ такой я человѣкъ… Постельку я для васъ устрою съ ситцевымъ пологомъ, подушекъ чтобы было много и въ бѣлыхъ наволочкахъ. Куплю хорошее одѣяло и покроемъ постельку чисто и благообразно. Кружева вы умѣете плесть?

— Умѣю, а только скучно съ этимъ вязаться, отвѣчала Дунька,

— Да вѣдь это теперь скучно, когда свободы мало и нужно по праздникамъ плесть, а зиму-то не будете на заводѣ работать, такъ чего вамъ?.. Безъ рукодѣлья даже скучно. Что день-то деньской дѣлать? Отстряпали обѣдъ или ужинъ, да и присаживайтесь вязать.

— Вотъ я и стряпать не люблю.

— Да вѣдь не любишь, пока своимъ домкомъ не жила, а заживешь своимъ домкомъ, такъ полюбишь. Себѣ да мужу стряпать, а никому другому.

— Даже и не умѣю,

— Ну, щи-то да картошку сварите, а разносоловъ особенныхъ намъ не надо. Да и разносолы научитесь потомъ стряпать, была-бы охота. Ну, другъ отъ дружки… У деревенскихъ бабъ спросите. Тѣ скажутъ, научатъ. Не нанимать-же стряпуху.

— Зачѣмъ стряпуху? Да и стряпать вовсе не надо. Взялъ въ лавочкѣ ситнику да студню, а то колбасы… замѣтила Дунька.

— Нѣтъ, Дунечка, я такъ не хочу. Я хочу своимъ домомъ жить, семейственно, чтобъ всегда былъ свой горшокъ щей и своя каша, возразилъ Глѣбъ Кириловичъ… — Такъ я вотъ о кружевахъ-то, продолжалъ онъ. — Какъ кружевъ наплетете — сейчасъ мы ими простыни обошьемъ, въ наволочки прошивки вставимъ, и будетъ чудесно. Страсть люблю, когда постелька въ порядкѣ. Постелька въ порядкѣ, Божье милосердіе въ углу, при немъ лампадка теплится, самоваръ вычищенный. Я, Авдотья Силантьевна, первымъ дѣломъ куплю свой самоваръ. На это у меня денегъ хватитъ. А то изъ закопченаго желѣзнаго чайника дома чай пить куда непріятно! Самоваръ будетъ отличный, чистить вы его будете черезъ день.

— Ну, ну… Вы, кажется, ужъ хотите меня совсѣмъ въ батрачки закабалить, опять перебила его Дунька.

— То есть какъ въ батрачки? Для себя-же, для своего хозяйства. Вѣдь вы, вотъ я вижу, свой кофейникъ, изъ котораго кофій пьете, какъ начищаете! Всегда онъ горомъ горитъ. Вѣдь я вижу, когда вы съ Матреной кофеи-то распиваете.

— Это не я, это Матрешка чиститъ. Ейный кофейникъ, она его и чиститъ, а у меня даже и кофейника нѣтъ. Я только къ ея кофейнику приснастилась, потому что мы чай и кофей вмѣстѣ покупаемъ и вмѣстѣ пьемъ.

— Ну, чайную посуду хорошо моете. У васъ чайная посуда всегда въ порядкѣ.

— Да опять таки Матрешка, а не я. У Матрешки и чаи съ кофеями наши общіе хранятся, она и хозяйничаетъ насчетъ горячаго.

— Вздоръ. Я видѣлъ, когда вы посуду перемывали.

— Да развѣ одинъ-то разикъ, а то я, ей-ей, хозяйничать не люблю.

— Полюбите, Авдотья Силантьевна, когда свой уголъ будетъ. А я всякихъ эдакихъ ложекъ, плошекъ въ лучшемъ видѣ накуплю и будемъ мы полнымъ домомъ жить. Кофейникъ мѣдный вамъ куплю, расписныхъ чашечекъ.

— Вотъ чашечки хорошенькія я люблю. Вы купите такія, какія въ трактирѣ подаютъ, сказала Дунька, оживляясь.

— Даже еще лучше. Вамъ куплю чашку съ птицами и съ ягодами. Я видѣлъ въ городѣ въ одномъ мѣстѣ въ лавочкѣ на окнѣ стоитъ — вотъ такую и куплю. Сахарницу куплю хрустальную.

— Ну, спасибо вамъ.

— Хозяйство будетъ полное, продолжалъ Глѣбъ Кириловичъ. — Вѣдь вотъ сколько тутъ у насъ теперь грибовъ въ округѣ по лѣсамъ. Ходите вы по грибы и такъ зря они у васъ уходятъ.