Сон-трава. Истории, которые оживают - Елена Воздвиженская

это дело, – резко крикнул Григорий, – Знаешь, так скажи, где мне его искать, а не знаешь, так и нечего голову мне морочить.

Расхохоталась коряга, широко разинув бездонную чёрную пасть:

– Отчего не сказать, скажу, мне до того дела нет. Да больно ты напористый, таким нахрапом далеко не уйдёшь в лесу. Тут с уважением надобно, с почётом, али не учили тебя старые люди?

– А ты кто таков будешь? – спросил Григорий.

– Лесовик я.

– Это Леший что ли?

– Эка вы молодёжь, неграмотна! Леший в лесу главный, всему голова, а мы лесовики да лесавки помощники его, много нас.

– Ну так скажешь про колдуна? – снова спросил Георгий.

– На болоте ищи, – вздохнул тяжело лесовик, зевнул утробным голосом, да опустился неслышно, сложился, свернулся, прикрыл веки и снова стала с виду коряга корягой. И не поверишь, что только что говорила она, коль сам не увидел бы того.

Встряхнул головой Григорий:

– Наваждение какое-то, а всё таки терять мне нечего, пойду-ка и вправду на болото, может и не врал лесовик.

Долго пробирался Гришка сквозь густой и плотный лес, уже вечереть стало, когда вышел он наконец к болоту. Простиралось оно до самого горизонта – голодное, ненасытное, зыбучее. Мошкара вилась тучами над кочками и зарослями камыша, квакали лягушки, за спиной где-то ухнула два раза сова и смолкла.

Осторожно ступая, проверяя дорогу толстой крепкой ветвью, срубленной тут же, пошёл Гришка вперёд, глядя по сторонам – не видать ли где домовины.

Внезапно хлюпнуло что-то сбоку, запузырилось. Оглянулся Гришка, окинул взглядом болотное царство, что там скрывается в сумерках? Не видать ничего, тишина. Только ступил было Гришка, как снова хлюпнуло что-то, а после смех послышался, неприятный такой, злорадный, да как ухватит что-то Гришку за штанину, так, что упал он прямо в жижу болотную. Вскочил быстро на ноги, взмахнул палкой, обернулся – нет никого.

– Ах ты, нечисть болотная! – выругался Григорий и только повернул голову, как прямо перед ним возник тощий силуэт в лохмотьях. Отскочил Гришка в сторону, а тощая фигура расхохоталась знакомым уже злорадным смехом и затянула писклявым голоском:

– Григо-о-о-рий к нам пожаловал!

– Ты ещё кто будешь? Откуда имя моё знаешь?

– Кикимора я, али не признал? – захихикала тощая.

– Откуда вы все повылазили?

– Мы-то всегда тут жили, спокон веку, а вот ты что тут забыл?

– Али не доложили тебе вместе с именем моим? – передразнил Кикимору Гришка.

– А ты чего такой суровой? – закрутилась, засуетилась вокруг волчком Кикимора, отводя глаза.

– Ушла бы ты с дороги, – рыкнул Гришка и замахнулся на тощую топором. Глядь, а её уж и нет.

– Я может помочь хочу, – раздался голос со стороны. Григорий обернулся в сторону, откуда доносился писклявый голосок – Кикимора уже сидела на дальней кочке. В сумерках выглядела она грудой тряпья, из которого торчал длинный тонкий нос и тощие ручонки.

– Тебе какой умысел помогать-то мне?

– Умысел у нас, у нечистых, один, Гришенька, – ответила болотная нежить и снова затряслась в беззвучном хохоте. – Так показать аль нет, где домовина-то стоит? Сам ты её не найдёшь, голубчик.

– Показывай уже, – вздохнул Григорий и пошёл следом за Кикиморой, радостно и шустро запрыгавшей с кочки на кочку.

Пока они шли, совсем стемнело, кругом слышались какие-то вздохи, болото жило своей ночной жизнью, кто-то ходил тут кроме них с Кикиморой, то и дело проплывали мимо бледные зеленоватые огоньки, в их фосфорическом свете вспыхивали и гасли очертания каких-то неведомых существ, глядевших на Григория из своих укромных зарослей тины.

– Что за огоньки летают? – спросил Гришка у своей провожальщицы.

– Так Игоши то, младенчики некрещёные, – кинула та через плечо, – А мы пришли уже почти.

– Вот, – остановилась тощая, – Сюда тебе, Григорий. Дальше сам уж, прощевай!

Хихикнув и взмахнув лохмотьями, Кикимора резво метнулась куда-то в сторону и исчезла с глаз.

Григорий осмотрелся. Глаза совсем уже привыкли к темноте и хорошо различали предметы, к тому же болотные огоньки освещали это мрачное место. Холодом вдруг повеяло, сыростью древней, топью болотной, поёжился Гришка и впервые только и задумался:

– А что же я дальше стану делать, как домовину ту найду?…

Ответа у него не было. А домовина тем временем возвышалась перед Гришкой безмолвной тёмной горой на высоких столбах…

– Дурак я всё же, – думал Григорий, стоя по колено в болотной жиже, – Пошто я взял, что стоит мне найти только эту проклятую домовину, как всё и решится? Что в ней проку? Ну лежит там покойник, да и то, какой там покойник, ежели ему пара сотен лет поди? Так… Кости одни. И тех поди нет.

Огоньки обступили Гришку со всех сторон, позвали жалобно:

– Дай имечко, дай имечко…

Оторопел Гришка, какое имечко ещё, чего им надобно? Как вспомнились вдруг рассказы бабки, о том, что живут на болоте души младенцев, которых горе-матери утопили, налетают они в виде блуждающих огоньков на одиноких путников, заманивают в самую глушь, откуда уже не выбраться, но ежели станут они просить тебя наречь их именем, и ежели ты имя дашь, то обретут души несчастных покой.

– Никита! – выпалил Григорий.

– Спаси-и-ибо… – прошелестело в ответ и один огонёк, вспыхнув, померк.

Остальные закружились вокруг неистово, заверещали:

– Нареки! Нареки! Имя!

– Агафья! Василий! Пётр! Василиса! – закричал Григорий, отмахиваясь от них, и отступая назад. Огоньки же прыгали, гасли один за другим, и пропадали в темноте ночи.

И тут затрепетало всё кругом, задрожала топь болотная, метнулись огоньки в стороны врассыпную, и стало совсем темно. Тьма плотной стеной обступила Григория, обволокла липким холодным туманом, пронёсся шёпот по кругу:

– Идёт, идёт…

Жуть напала на Григория, страх заполз под одежду и свернулся у горла удавкой, стало трудно дышать. Небо заволокло тучами, огромная невидимая пасть разверзлась и поглотила луну на небосводе. Полный мрак опустился на землю. Внезапно наступила тишина, такая что резало уши. И в этом мёртвом затишье Гришка вдруг услышал позади себя шипящий, низкий голос, идущий казалось из самой преисподней:

– Долго ждал я тебя, Григорий… Ну, здравствуй!

Григорий стоял молча, спиною чувствуя того, кто находился сейчас позади – ярость, злоба, гнев и тьма были его сущностью, весь он, колдун, был сгустком ненависти. Ненависти ко всему, что жило, цвело, рождалось и умирало на земле, созданной Творцом. Превозмогая страх, Гришка медленно повернулся лицом к подошедшему, но как ни пытался он представить того в мыслях, как ни готовился ко встрече с колдуном, он и не ведал того, что увидел сейчас.

Перед ним стояла высокая фигура, ростом на две головы выше его самого, а Гришка ростом был не мал и в плечах крепок. Луна вышла из-за туч, и в её мертвенном свете колдун похож был на каменное изваяние, холодное и неподвижное, казалось, лишь длинные седые волосы его были живыми, они развевались по ветру, как тонкие вертлявые змеи, готовые в любой момент схватить, ужалить, убить ядом. Лицо, с запавшей глубоко, тонкой линией рта и чёрными смоляными глазами в провалившихся глазницах, безносое и покрытое пятнами, было лицом покойника, но при этом колдун был жив.

Костлявые тонкие пальцы перебирали воздух. Гришка попятился, упал, запнувшись о скользкую тину, нитями опутавшую ноги, в голове помутилось, а колдун подойдя ближе, склонился над ним, и тут ветер распахнул полы его длинного одеяния и Гришкиному взору предстала мёртвая плоть, изъеденная, разложившаяся, в которой копошились опарыши, тошнотворный дух тлена и гнили пахнул на него, и парень закрыл глаза, не в силах смотреть.

***

Прошло мгновение или вечность, Гришка сказать не мог, время остановилось на этом проклятом болоте. Ему показалось, что словно как в ребячьей считалочке мелькали дни, что-то светлое и тёмное сменяло друг друга с немыслимой быстротой, Гришка потерял счёт этим