Траектория птицы счастья - Татьяна Веденская

– У меня практически нет шансов тебя забыть, ведь в Ямбурге женщины днем с огнем не найдешь.

– Ни одной? – удивилась я.

– Ну, если не считать телеграфистку, в сравнении с которой Полина Ильинична – аленький цветочек, – заверил меня он. Я считала дни и часы, оставшиеся до расставания. Мне было плевать на все обещания, данные самой себе. Мы все возможное время проводили вместе, он ждал меня у трамвайной остановки, или он приезжал прямо к воротам подстанции.

– Не хочу терять время, – объяснял мне он, а у меня не хватало силы воли противиться такому сближению. Я и сама хотела смотреть на него, не отрываясь.

Но жизнь шла своим чередом, и я никак не могла обойти стороной свою работу. На нее мне приходилось ездить, невзирая на то, чего бы мне на самом деле хотелось. Однажды мы сильно задержались из-за смерти одного подростка, любителя острых ощущений. Смерть – всегда ЧП, тем более, если ее констатация проводилась линейной скорой, на которой никому не положено умирать. Старшим в той смене был, естественно, Большаковский.

– Твою мать! – разорялся Саша, глядя на труп наркомана, которого (по предварительному диагнозу) неправильно укололи адреналином. Я размашисто заполняла бланк констатации смерти. Погибшему было девятнадцать лет, он лежал на полу кухни совершенно как живой. Молодой парень высокого роста, мечта девчонок. В таких местах даже нам, видавшим виды врачам, становится не по себе. Когда я вижу молодежь, занятую исключительно разрушением собственной жизни, на меня снова накатывает чувство нереальности. Я видела людей, которым не хватало совсем чуть-чуть, чтобы сохранить жизнь. Я знала, что жизнь – это самое дорогое. И всякий раз меня потрясало, что на свете есть люди, добровольно отвергающие этот дар. Их бы в Грозный, в девяносто третий год. Или хотя бы с нами, покататься по городу, посмотреть на нашу работу.

– Что мы можем сделать? Он ведь был уже мертв! – я тихонько шептала, пыталась как-то вывести из ступора коллегу. Причиной смерти этого молодого человека стала инъекция адреналина, вызвавшая разрыв сердца. Наркоманы, его коллеги по баяну[8], видимо от особой одаренности, вкололи в вену усопшего ампулу адреналина, предназначавшегося исключительно для внутримышечных инъекций. К нашему приходу он уже минут пять как умер. Но даже примчись мы раньше…

– Кто вас просил? Кто? – Саша рассматривал перепуганных наркош, как будто перед ним были редкие и очень ядовитые змеи. – Научились колоть, так что, нету мочи сдерживаться?

– Мы думали… У него была астма… – бубнили подростки, пряча руки в карманы своих грязных бесформенных балахонов.

– И что?

– Он сам сказал! Прохрипел и дал ампулу, – оправдывался тот, что совершил укол. Продолжать дискуссию было бесполезно, так что мы вызвали милицию, передали информацию на центральный пульт и уехали. По дороге молчали. Настроение, сами понимаете, ни к черту. Да еще предстояло на летучке, утреннем совещании у главврача объясняться по поводу этого досадного инцидента. Потому что смертность – это плохо, ПЛОХО! И наплевать, что парень был уже мертв к нашему приезду. В вызове значилось – без сознания. Так что, объясняйте, дорогие доктора, почему не сумели договориться с Господом Богом о том, чтобы клиент скончался в клинике. Отчетность, отчетность портите…

– Маш, слушай, ты сама-то как? – очнулся от грустных раздумий Саша.

– Я-то? А чего мне сделается? – пожала плечами я.

– Ну все-таки…

– И к тому же ты старший, так что с Карликом тебе объясняться! – попытка пошутить не возымела. Саша пододвинулся ко мне и принялся целоваться. Налетел он на меня как-то неожиданно, я сначала даже растерялась. Но попыталась вырваться из его объятий. Побывав в Митиных руках я вдруг стала ощущать себя ценностью, хрупкой и очень важной, нужной. С чего бы это какой-то Большаковский трогает руками то, что ему не принадлежит? Пусть целуется с супругой!

– Что ж такое? – недовольно отлез Саша. – Сколько же можно. Что, у тебя там любовь, что ли?

– Слушай, а тебе-то что? – разозлилась я.

– Знаешь, я тоже чувствую себя дураком! – вдруг выдал Большаковский. – Ты для меня все-таки не чужая.

– Интересно, откуда столько патетики? – меня вдруг прорвало. – Или мы дали друг другу обеты верности? Что, я всю жизнь должна довольствоваться случайным сексом с тобой?

– А ты ждешь настоящей любви? – едко добавил Сашка. – Кажется, ты это уже один раз проходила. Или тебе мало? Хочешь, чтобы тебя еще разок перекинули через колено? Я тебе, по крайней мере, не вру и не даю неисполнимых обещаний. А он? Что, уже предложил пожениться? Если и так – врет, имей в виду.

– Что ты ко мне лезешь? Ты же ничего не можешь понимать! – я тоже разоралась.

– Что тут понимать? Надоел я тебе? Захотелось смены впечатлений?

– А что тут такого? – фыркала и разъярялась я. – Разве ты сам не так поступаешь?

– Слушай, не кипятись. Просто я по тебе скучаю, – примирительно приобнял меня Саша. Я так устала от эмоциональных бурь, столь непривычных моей психике, что с удовольствием прекратила этот бесполезный спор. В конце концов, как ни крути, а действительно Саша Большаковский мне не чужой человек.

А потом на летучке наш Карлик, т. е., конечно, Геннадий Дмитриевич, наш главврач, распинал нас с ним за гибель наркоши. Вообще-то, Карлик был неплохим руководителем. Надо признать, что без причины он никого не гнобил и был способен внять чужим проблемам в случае, если они не создавали ему собственных. Однако ругаться на пятиминутках мог самозабвенно, а более всего любил подобострастное подчинение, в связи с чем искренней любовью подчиненных не пользовался, а напротив создавал атмосферу страха, подсиживания и стукачества. Впрочем, на других подстанциях бывало и хуже. Все они – главврачи, заведующие и т. п., пришли в наши руководители прямо из рядов вооруженных сил. Почему у нас во главе стоит такое количество военных – этого никто не может объяснить. Видимо, один раз проложив денежно-откатный канал, всех начальников назначали, используя один и тот же источник и способ. Так что наш Карлик был не самым плохим вариантом. Однако на сегодняшней пятиминутке нас не могло ждать ничего хорошего. Смерть на вызове – это все-таки ЧП. Никто не застрахован огрести на смене что-то в этом духе, особенно сейчас, когда героин можно купить так же, как и малосольные огурчики, у бабушек, стоящих возле метро. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что случаи подобного идиотизма и самолечения достаточно редки. Наверное, в тот день просто звезды так легли, чтобы я выходила с подстанции, совершенно не глядя по сторонам и продолжая переживать критику начальства. Естественно, с подстанции я выходила вместе с Большаковским.