Хождение в Москву - Лев Колодный

Струн 150, туго натянутых монтажниками – настройщиками внутри башни – от основания до конца бетонного ствола. Руками из этих струн не извлечешь звука. Тросы точно окаменели – с такой силой натянули их домкратами. Пространство вокруг башни оцеплено красными флажками, как на охоте. А сами «охотники» в пластмассовых касках, приготовив к подъему стальной стакан, разошлись по местам согласно первой заповеди монтажников: «Не стой под грузом!»

Первый блин вышел комом. Сжатая в лепешку махина лежит в стороне, напоминая о неудавшемся подъеме. Одна из деталей лебедки, имевшая, очевидно, скрытый дефект, рассыпалась в тот момент, когда первая царга поднялась на 120 метров.

– Чувствую, трос ослаб, – говорит мне очевидец-монтажник, – слова не успел сказать, а она уже внизу – сорвалась…

Падая, царга соскользнула вниз по конусу башни, оставив царапину на бетоне и зарубку в сердцах монтажников. Но башня не шелохнулась.

…Подъем начат. Стальной стакан медленно отрывается от земли. Операция длится три часа. Груз поднимают лебедкой, укрепленной на высоте 385 метров. Тросом другой лебедки – от Останкинского пруда оттягивают стакан, чтобы не зацепить им ствол. На отметке 385 метров происходит пересадка царги с крана на кран. Последние десятки метров она должна подниматься ползучим краном, установленным на самой вершине.

Пока монтажники меняют тросы, поднимаюсь на площадку крана и вижу царгу на высоте, вблизи. В центре ее выделяется нарисованный масляной краской геодезический красный знак. Пульт управления находится внизу, на площадке. Крановщик не видит, как стыкуются царги. С каждым подъемом груз все больше отдаляется от него. Но он блестяще выполняет команду: «Валя, дай вира на зубок!»

Здесь не говорят: «Вира помалу». А шеф-консультант Лев Николаевич Щипакин имеет привилегию давать распоряжение: «Вира на волосинку!»

В эту минуту на самом верху башни должен опуститься стальной стакан. Он зависает над головой. Какое-то мгновение, и монтажники оказываются под грузом. Стакан доворачивают руками и плавно опускают. Внутри ствола остается Колесник с микрофоном. Нас разделяет стена. Царга опущена. Монтажный ключ точно входит в паз. Пока на площадке трое монтажников и я, старающийся им не мешать. Монтажники без касок. Бесполезно их надевать. Ветер все равно сдует. Да можно обойтись и без них. Над головой одно небо.

…Вниз путь остается один – по наружной стене, вертикальной лестнице. Быстро спускаюсь на крановую площадку, где идет «пир горой». Повара подняли наверх обед, по кругу ходят кружки кофе с молоком. Я пришел на стройку в субботу. Но короткого дня не было. На стройке работа идет круглые сутки.

Сегодня конец подъема. Бетонный ствол башни скрывается в облаках. Лишь верхняя антенна не водружена. Рядом с циклопическим основанием антенна кажется не больше телеграфного столба. Все, кто с утра пораньше приехал на строительную площадку, чтобы стать свидетелем последнего подъема, знают: высота антенны – 30 метров и весит она 15 тонн. А также и то, что никто не поднимал ввысь на полкилометра ничего подобного.

Стоя у подножия башни, рядом с дощатой будкой, служащей пультом управления, где отдает команды, сдабривая их шутками, механик, можно подумать: сейчас произойдет интересное представление, нечто вроде трюка на высоте. И для этого собрались кинооператоры и журналисты. За одного из них можно принять подвижного человека с фотоаппаратом, расхаживающего по площадке в поисках лучшей точки для съемки. Другой, пожилой мужчина с обветренным лицом, в высоких сапогах и монтажной фуфайке, походит на охотника, который по дороге из лесу случайно завернул на стройплощадку.

Но те, кто заканчивает последние приготовления, хлопоча у гигантского ствола, знают, что перед ними не охотник, а корифей в области конструирования подъемных механизмов, чья работа должна сейчас пройти последние испытания, – Лев Николаевич Щипакин. А «фотолюбитель» – главный инженер башни Борис Алексеевич Злобин. Его студенческий проект, защищенный тридцать с лишним лет назад в Московском строительном институте, был посвящен железобетонным конструкциям ветровой электростанции на вершине горы Ай-Петри, которые спроектировал пионер космонавтики Юрий Кондратюк, мечтавший о покорении неисчерпаемых запасов ветровой энергии. Высокую электростанцию Кондратюка не достроили, помешала война. Но его ученик Борис Злобин стал главным инженером высочайшей вершины, воздвигнутой на земле человеком.

Чтобы стать свидетелем еще одного действа в Останкино, пришлось поработать руками и ногами. Что такое страшная высота, я ощутил не на полукилометровой высоте, а когда очутился в замкнутом пространстве перед прутьями вертикальной лестницы, не имевшей, казалось, конца.

Иду путем, каким каждый день поднимались монтажники. Движешься вверх, перебирая ступеньки ногами и руками. Попробуй без рук – улетишь в пропасть. Отгоняешь от себя страх и прижимаешься спиной к стенке, чтобы не закружилась голова и не упасть.

Без лифта тяжело забраться и на седьмой этаж, а здесь 40 этажей. На отметку «503» – место стыковки – давно поднялись монтажники, словно у них на плечах не брезентовая роба, а парус, способный надуваться без ветра.

С высоты 503 метра я и веду завершающий репортаж. Рядом мой давний знакомый – инженер Михаил Колесник с микрофоном в руках дает последние указания и улыбается. Здесь очень хорошо. Ветра нет. Давний недруг монтажников, невидимый и сильный, обжигавший холодом лицо и руки, срывал каски, не раз пытался при подъеме раскачать многотонные секции антенны. К концу монтажа он, усмиренный, затих. Солнце не показывается из-за туч, не слепит глаза.

Москва покоряет высоты. Сейчас она водрузит флаг на полукилометровой вершине.

– Флагшток достигает своим концом отметки 536,3 метра от нулевой отметки башни, – дают мне справку геодезисты, установив треножник на пятачке, где должна произойти стыковка. Уровень геодезического прибора чуть вздрагивает, реагируя не на ветер, а на усилия подъемного крана. Пока виден медленно ползущий трос. Все ждут в напряжении.

Острый пик флагштока проходит на уровне глаз и, не останавливаясь, поднимается выше, где на верхней площадке крана его ждут монтажники. На минуту замер флагшток. Стоя над пропастью, без страховки, один из смельчаков закрепляет на нем трос со свернутым, перевязанным шпагатом флагом.

Кран приподнял антенну выше, и только сейчас настает время развернуть ее по часовой стрелке и опустить так, чтобы круглое основание стало на края ствола. Руки монтажников касаются наконец стальной оболочки, помогая крану под извечное понукание: «Раз-два! Взяли! Еще раз!» Я тоже, забыв про блокнот, схватился за круглый край, опустившийся над головами… Голоса звучат как в трубе. Суживается просвет между стволом башни и венцом, что вот-вот навсегда украсит вершину. Еще одно усилие…

– Майна на зубочек! – не командует, а просит Колесник. – Майна на волосинку!

Вот когда пригодилось словечко Щипакина, который изнывает от нетерпения внизу на 385-й отметке.

Мне рассказали позднее, что он от радости заплакал. Я его слез не видел, будучи на самом верху. Не видел в тот день и главного конструктора Николая Васильевича Никитина, он тяжело болел. Ему обо всем сообщали по телефону.

Слышу последние удары монтажного молота.

Грохот.

Хохот.

Ура!

Все. Тяжесть легла на плечи башни. 32 тысячи тонн бетона и железа уложены. Высота достигнута. Сварщики прильнули к зазорам, делают последний шов. Они сожалели, что не захватили серебряного рубля. Кто свободен, спешит вниз, чтобы радоваться на земле. Вдруг все смолкают и смотрят ввысь. Какой-то монтажник поднимается по реям к самому флагштоку, не дождавшись приказа. Флаг освобожден. Налетает ветер и подхватывает стяг. Все видят красное полотнище и размахивающего каской счастливого монтажника.

Смотрю на часы: 18.30. Так, в половине седьмого 27 апреля 1967 года над Москвой стал реять флаг, водруженный на самом высоком сооружении в мире.

...Когда попадаешь в ствол Останкинской башни, не чувствуешь ни ее высоты, ни ее размеров. С точки зрения тех, кто несет в ней вахту, она – многоэтажный дом, где всегда много работы – днем и ночью, в праздники и в будни. Это большой производственный корпус. Отличие его от других только в том, что стоит он на земле вертикально: в нем сорок четыре этажа, больше, чем в любом здании Москвы.

Никто в Москве не сталкивался прежде со столь высоким строением из металла и железобетона. Их свойства хорошо известны, и, по расчетам главного конструктора Николая Васильевича Никитина, башня выстоит при любом урагане. Когда шла стройка, было решено начать исследования, чтобы знать, как поведут себя конструкции на практике. Главный конструктор разработал программу наблюдений за башней.

По этому плану с момента, как в эфир из Останкина полетели первые сигналы, начались непрерывные наблюдения службы, которой доверена сохранность уникального объекта. Название у нее обыкновенное – служба эксплуатации. Занята она делом, являющимся изысканием, рассчитанным на много лет.