Попаданка для герцога? - Алёна Цветкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нам бы только зиму продержаться, весной травка пойдет, прокормимся. Так сказал староста, и я ему верила. И пообещала, что отменю все глупые графские ограничения, пусть крестьяне на моей земле не бедствуют.
Теперь понятно, почему продукты из города везут. И дрова.
Запретил граф крестьянам и дрова в лесу рубить. Велел только паданку возить да сухостой, лично графской рукой помеченный, валить позволил. Вот и не хватало дров даже дома крестьянские протопить. Тем более избушки старенькие, со всех щелей дует.
Деревенька-то и раньше небогато жила, говорил староста, а графа казнили, вообще, трудно стало. Граф-то хозяин земле был, хоть по-своему, да заботился. А королевскому управляющему главное побольше с крестьян содрать, да в казну отправить. А как уж дети малые, а старики зимой выживать будут, никто и не спросил. Вот и помирали люди почем зря.
Очень невеселая история. Я вздохнула и поплотнее закутала нос в воротник тулупа. Так больно было, аж плакать хотелось.
Когда мы от деревни отъехали, страдания мои голос садовника-конюха прервал:
– Леди Лили, – прогудел он гулким басом, – вы бы старосте-то не верили. Врет он, как сивый мерин.
– Врет?! – от удивления я даже забыла, что теперь баронесса и степенна должна быть, – как это врет?!
– Да как, – вздохнул мужчина и, сунув руку под шапку, почесал затылок, – как всегда. Дюже хитрый староста в Вытнях. И так врет всегда жалостливо, что даже у его сиятельства сердце царапало. Он с них оброка, почитай, уже лет двадцать не брал. Продукты из города возить приспособился… где ж это, леди Лили, видано такое, чтоб к господскому столу куры в деревне не нашлось.
– Но я же сама видела! Избушки покосившиеся, нищету, тулуп рваный… и Уська померла…
– Так Уське пора уж, – вздохнул мой возница, – у нее уж правнук в прошлом годе женился. А тулуп этот Изик каждый раз из собачьей будки достает да надевает, коли видит, что в деревню едет кто… а у самого пяток коров в сарайке…
Вот это поворот. Такого вероломства я просто не ожидала. Я ведь к ним со всей душой. Как о горе-беде услышала, разрешила скотину разводить и сколько душе угодно на господских лугах пасти. Надели пообещала на лучшей земле выделить. А оно вон как!
– Почему ты мне раньше не сказал? – обиделась я мужа моей экономки, – я же столько обещаний раздала.
– Ну, дак, – снова почесал он затылок, – господа не любят, когда им указывают. Побоялся. Да только жалостливая вы больно, леди Лели. Этот шельмец у вас изо рта последний кусок вырвет. Его сиятельство, все же, построже с ними был…
Я снова почувствовала себя облапошенной дурой, как у железной двери со старым рюкзаком в руках. И была так зла, что долго не думала:
– Разворачивай телегу, – приказала, – никто и никогда врать мне больше не будет! Не позволю!
Пока мы до деревни доехали, я так себя накрутила, что готова была с кулаками на наглого старосту наброситься. Изик! Я ему покажу, где раки зимуют.
И снова только мы к воротам подъехали, как негодяй этот створку приоткрыл, да в собачьем тулупе, на одно плечо накинутом появился.
– Бедствуют, говоришь, – зашипела я как змея, слетая с саней и кидаясь на старосту, – с голоду мрут, говоришь?
С дороги его железной рукой отодвинула, во двор зашла и к крыльцу. Изик за мной кинулся, причитает что-то. А я же на эмоциях, меня же гнев несет, пинком дверь открыла, в избу влетела, как кошка шипя. А внутри темно. Лучинка только тлеет, мне с улицы она слишком тусклая. И ребятня мал-мала за столом сидит. Я их по очертаниям только и разглядела.
В доме тепло, пирогами с капустой пахнет, кашей и молоком свежим. Стало быть перекусывают, пока хозяин на жизнь голодную и холодную жалуется.
Развернулась я к Изику и со всего маху пощечину выдала. Аж сама удивилась. Да, чтоб я когда в жизни на кого руку подняла! Тем более на мужчину! Ну, думаю, сейчас прибьет меня мужик. А он в ноги кинулся и завыл:
– Помилуйте, Ваше благородие! Не велите казнить! Бес попутал! Анчутка по кривой дорожке повел!
И тут жена его горшок, который из печи доставала, бросила и тоже мне в ноги:
– Деток пожалейте! Сиротами не оставьте! Милости просим!
А ребятня от этой картины тоже долго не задумываясь заревела что есть мочи в семь голосов.
Адище! Я аж опешила от такого. Да только просчитался Изик. Не ушла я от двери железной не солоно хлебавши. Никогда больше ошибки такой не допущу. Не буду слабой.
– Довольно! – гаркнула, что есть мочи. И выдернув ноги из рук старосты и его жены, на улицу вышла.
И по дорожкам расчищенным к постройкам дворовым направилась. Хотелось своими глазами увидеть, в каком состоянии хозяйство крестьянское. В первом домике амбар оказался. Бочки деревянные двухсотлитровые битком стояли, лари огромные вдоль стен. Много, еле пятачок остался у двери, чтобы войти можно было. Я в ларь, что рядом с дверью заглянула, приподняв крышку тяжеленную, а там зерно. Чуть меньше половины коробочки, в которую тонна войдет.
А в бочках, под деревянными кругляками, мука оказалась. Где грубее. Для скотины, наверное. А где и белая, высшего сорта.
В другой избушке из бревна сложенной сарай был. И там, правда, пять коров стояли и еще кто-то. Только я оттуда выскочила быстро, не успела все разглядеть. Очень уж воняло навозом.
Все этого меня еще больше разозлило. Я, значит, уже готова была последние деньги им отдать, а они практически богаче меня. Это у меня еды на несколько дней, а у них еще на три зимы хватит.
Староста, пока я по двору шарилась, за мной как хвостик бегал и подвывал что-то. Да только я его плачу не верила больше.
– Составишь мне список, чего у кого сколько в наличии. И скотины, и зерна, и муки, и овощей, и всего остального. – Приказала я, хмурясь… так хотелось по башке сволочи этой еще раз заехать, – я потом проверю. Если найду что-то неучтенное, разбираться не буду, конфискую раз не ваше. Понял?
А староста понял, что убивать я его прямо сейчас не буду, закивал, с моими словами соглашаясь.
– Да, леди Лили… сделаю леди Лили…
Мы уже уходить собрались, как снова на колени Изик рухнул и
