Сатиры - Децим Ювенал

САТИРА ОДИННАДЦАТАЯ.

Если роскошный у Аттика стол, то слывет он великим; Коль у Рутила - дурак. А какой у толпы возбуждает Хохот бедняга Апиций! За всяким обедом, и в бане, На перекрестках, в театрах - повсюду молва о Рутиле. Он ведь, пока, - говорят, - его юные крепкие члены Могут оружье носить, пока кровь горяча и кипуча, Без принужденья извне, но, конечно, с согласья трибуна, Хочет писать договор и предаться тиранству ланисты. Дальше, не мало таких, кого часто у самого входа 10 К рынку мясному ждет кредитор, обманутый ими: В жизни одна у них цель - набивать себе глотку и брюхо; Лучше, отменнее всех их ест наиболее жалкий, Тот, кому пасть суждено, кто, того и гляди, разорится. Ну, а пока они ищут закусок во всяких стихиях: Прихотям их никогда не послужат препятствием цены; Правду сказать, им приятнее то, что стоит дороже. Вовсе не так уже трудно найти себе средства к растрате, Блюда отдавши в залог иль поломанный бюст материнский, Этак монет на четыреста сдобрить горшок свои обжорный: 20 Этим путем и доходят они до окрошки ланисты. Разница есть среди тех, кто ест одинаково: роскошь То для Рутила, что даст Вентидию славное имя И возвеличит его состоянье. Презренья достоин Тот, кто умеет сказать, насколько возвышенней Атлас Ливии гор остальных, и при этом все же не видит, Чем его тощий кошель не похож на сундук, что окован. Древний завет "Познайте себя" нам дан небесами: Вот, заруби на носу, сохрани и в уме и на сердце, В брак ли вступаешь иль ищешь в сенате священном местечка; 30 Не добивается жалкий Терсит Ахиллеса доспехов, Сам Одиссей из-за них осрамился и стал смехотворным; Хочешь ли ты защищать сомнительной ясности дело Или опасное, - сам рассуди и скажи себе, кто ты: Сильный оратор, иль ты, как Матон да Курций, - кликуша. Меру свою надо знать, наблюдательным быть и в великом Деле, и в малом, и даже когда покупаешь ты рыбу: Ежели есть на гольца у тебя, - не тянись за барвеной; Что за конец тебя ждет, когда истощатся карманы, А аппетит вырастает, когда и отцовские деньги 40 И состоянье живот поглотил, куда все доходы Канули, и серебро, к стада, и поля родовые? Самым последним от этих господ уходит и перстень Всадника: так Поллион подаяния просит без перстня. Надо бояться не ранней могилы, не горькой кончины, Нет: страшнее, чем смерть, для роскоши - нищая старость. Путь большей частью таков: заемные деньги истратят В Риме при заимодавцах; затем, когда остается Самая малость и бедным становится заимодавец, Вместо изгнания в Байи бегут и к устрицам ближе, 50 Ибо от денежной биржи уйти теперь уже лучше, Чем перебраться на холм Эсквилина из шумной Субуры. У покидающих родину только и горя бывает, Что, к сожалению, в цирк не пойдут в течение года; Не покраснеют нисколько они, немногие только Стыд сохранят осмеянья и бегства их из столицы. Нынче ты, Персик, узнаешь, действительно ль я исполняю В жизни, в обычаях, в деле все то, что считают прекрасным, Или, как тайный кутила, при всех стручки восхваляю, Повару их заказав, но шепчу на ушко я: "Пирожных!" 60 Раз уже ты обещался прийти ко мне в гости, я буду Гостеприимным Эвандром, придешь ли ко мне Геркулесом Или Энеем, но так или иначе родственным небу: К звездам восхищен один был огнем, другой же - водами. Блюда у нас каковы, не с рынка мясного, послушай: Из Тибуртинской страны будет прислан жирнейший козленок, Самый то нежный из стада всего, молоко лишь сосавший, Он и травы не щипал, не обгладывал веток у ивы Низкой, и в нем молока еще больше, чем крови. На смену Горная спаржа: ее собрала старостиха от прялки. 70 Крупные, кроме того, еще теплые (в сене лежали) Яйца получим и кур; затем виноград, сохраненный С прошлого года таким, как он на лозах наливался; Сигнии груши, Тарента (сирийские); в тех же корзинах Яблоки с запахом свежим, нисколько не хуже пиценских. И для тебя не вредны: после холода стала сухая Осень, и в них уже нет опасности сока сырого. Некогда это считалось роскошным обедом у наших Первых сенаторов: Курий срывал в небольшом огороде И на очаг небольшой он ставил капусту, что нынче 80 Грязный презрел землекоп в своих тяжелых колодках, Знающий вкус подчеревка свиного по теплой харчевне. К праздничным дням сохранять в обычае некогда было Ножку копченой свиньи, подвешенную на стропилах Редких, и салом родных угощать с прибавкой парного Мяса в рождения дни, коль оно оставалось от жертвы. Раньше, бывало, кой-кто из родни, уже трижды бывавший В звании консула, войск начальника и исполнявший Должность почетную в бытность диктатором, шел спозаранку К пиру такому с киркой на плече после горной работы. 90 После ж, когда трепетали пред Фабиями, пред Катоном Строгим, Фабрицием, Скавром и даже когда напоследок Цензора нравов суровых боялся его же коллега, Право, никто не считал за серьезное дело, заботу Мысли о том, какова в Океане плывет черепаха, Ставшая ярким и славным подножием римскому ложу; Медное в те времена изголовье скромной кровати Лишь головою осла в веночке украшено было, Возле которой, резвясь, играли питомцы деревни. Пища была такова ж, каковы и жилища и утварь; 100 И неотесанный воин, не знавший еще восхищенья Перед искусствами греков, когда при дележке добычи Взятого города в ней находил совершенной работы Кубки, - ломал их, чтоб бляхами конь у него красовался, Шлем же носил вырезные рельефы: волчицу, веленьем Власти смиренную, двух Квиринов под сенью утеса, С голой фигурой Марса: копьем и щитом угрожая, Он нависает, врага поразить и низвергнуть готовый. Кашу тогда подавали в горшке этрусской работы, Ну, а что есть серебра, - на одном лишь оружье блестело. 110 Все было в те времена, о чем позавидовать можно: Храмов величье тогда заметнее было, и голос Мог быть услышан в ночи по столице, когда наступали Галлы на нас с берегов Океана, а боги служили Сами пророками. Так наставлял нас в древние годы И неизменно был полон заботы о благе латинском Древний Юпитер из глины, еще не запятнанный златом. Делались дома столы из собственных местных деревьев В те времена, и на то шел старый орешник, который Сломит порывистый Эвр и на землю повалит случайно. 120 Только теперь богачам удовольствия нет от обеда: Им ни лань не вкусна, ни камбала; мази и розы Будто воняют для них, если стол их широкий не держит Крепко слоновая кость с разинувшим пасть леопардом, Сделанным из клыков, что шлют нам ворота Сиены, Или же быстрые мавры, иль инды, что мавров смуглее; Эти клыки в набатейских лесах оставили звери; Слишком они тяжелы для голов. Аппетит возрастает, Сила желудка растет, ибо стол на серебряных ножках Беден для них, как кольцо из железа. А я опасаюсь 130 Гордых гостей за столом, что сравнить меня могут с собою, Худость мою презирая: ведь нету ни крошки слоновой Кости у нас - ни игральных костей, ни фишек хотя бы; Даже ножей черенки - и те не из бивней слоновых. Впрочем, от этого нет никогда протухших припасов, И неплохие у нас за столом разрезаются куры. Правда, не будет таких мастеров разрезанья, которых Хуже бы лавка была обученных Трифером ученым, Где под его руководством и вымя свиное, и зайца, И кабана, и козу, и скифских птиц, и фламинго, 140 И гетулийскую лань разрезают тупыми ножами, Так что по всей по Субуре гремит их обед деревянный. Резальщик наш - новичок: не умеет стащить ни куска он Козочки, ни крыла у фламинго; доселе неловкий, Он лишь умеет украсть незаметный вовсе кусочек. Кубки без всяких затей, что купили на медные деньги, Нам не разряженный раб подает, а тепло лишь одетый. Фригия? Ликия? Нет. Не искали его у торговца, Денег не стоил больших. Обращайся к нему по-латыни. Все в одинакой одежде рабы, коротковолосы, 150 Только сегодня они причесались, гостям услужая; Тот вон - сурового сын пастуха, а скотника - этот: Матери долгое время не видев, он тихо вздыхает, В хижину тянет его, он грустит по знакомым козлятам; Честный взгляд у раба и открытый характер: такими Быть бы не худо и тем, что одеты в огненный пурпур; В баню идет этот раб, не осипший и не развращенный С малых годов, и еще не щиплет под мышками волос, Не прикрывает свой член приставленной с мазями банкой. Он вина тебе даст, разлитого на склонах гористых 160 Местности той, откуда он сам, у подножья которых В детстве играл он: отчизна одна - у вина и у служки. Может быть, ждешь ты теперь, что здесь начнут извиваться На гадитанский манер в хороводе певучем девчонки, Под одобренье хлопков приседая трепещущим задом? Видят замужние жены, лежащие рядом с мужьями, То, о чем стыдно сказать иному в присутствии женщин: Для богачей это способ будить их вялую похоть, Точно крапивой. Но все же для женщин гораздо сильнее Здесь наслажденье: их пол разжигается больше мужского 170 И, созерцая иль слыша подобное, - мочится сразу. Эти забавы совсем не годятся для скромного дома. Пусть себе слушает треск кастаньет со словами, которых Голая девка не скажет, в вертепе зловонном укрывшись; Пусть забавляется звуком похабным и разным искусством Похоти - тот, кто плюется вином на лаконские плиты Пола: ведь здесь мы легко извиняем богатство; лишь бедным Стыдно и в кости играть, и похабничать стыдно, когда же Этим займется богач, - прослывет и веселым и ловким. Наша пирушка сегодня нам даст другие забавы: 180 Пенье услышим творца "Илиады" и звучные песни Первенства пальму делящего с ним родного Марона; Голос какой эти скажет стихи - не так уже важно. Нынче же дай себе отдых желанный, оставив заботы, Все отложивши дела, если можно, на целые сутки. Мы о процентах ни слова, и пусть не вызовет желчи Тайна твоя, что жена, выходя на рассвете обычно, Ночью вернется во влажном белье от любовного пота (Все в подозрительных складках оно), со сбитой прической, С ярко горящим лицом и с румяными даже ушами. 190 Ежели что беспокоит тебя, оставь у порога. Мысли о доме забудь, о рабах, что все тебе портят, Но особливо забудь о друзьях своих неблагодарных. Празднество в эти часы в честь Кибелы пышно справляют, Зрелища ждут - мановенья платка, и, как на триумфе, Претор сидит (на коней разорился он); если позволят Мне говорить в огромной толпе, в толпе чрезмерной, Я бы сказал, что цирк вместил всю столицу сегодня; Крик оглушителен: я узнаю о победе "зеленых". Если бы не было игр, ты увидел бы Рим наш печальным 200 И потрясенным, как в дни поражения консулов в Каннах. В цирк пусть идет молодежь: об заклад им прилично побиться; Им-то идет - покричать, посидеть с нарядной соседкой, Наша же старая кожа пусть пьет весеннее солнце, Тогу откинувши прочь. Теперь тебе можно и в баню Смело пойти, хоть еще до полудня час остается. Так ты не мог бы и пять дней подряд провести, потому что Образ жизни такой ведь довольно-таки надоедлив: Нам удовольствие в том, что с нами бывает не часто.