Аристотель. Его жизнь, научная и философская деятельность - Елизавета Литвинова

Отношение организма к душе есть отношение между материей и формой, между возможностью и действительностью и между способностью и деятельностью. Ввиду этой тесной связи организм существует и живет только благодаря душе; душа есть его конечная причина и цель; но душа существует только тогда, когда одушевляет, когда она живет в теле. Чувствовать, желать, домогаться без телесных органов невозможно, по Аристотелю, как ходить без ног. Душа для тела то же, что острие топора: если предположить топор живым организмом, то акт рубки составлял бы душу топора. Очевидно, Аристотель считал основные отправления души нераздельными с телом.

Аристотель видел назначение природы в создании мужчины; рождение женщины он считал некоторым уродством и объяснял это явление тем, что у зародившегося человеческого существа не было силы развиться вполне. Он признавал также ненормальным явлением, если сын не был похож на своего отца.

Мы не станем вдаваться в более подробное изложение учения Аристотеля об органической природе; заметим только, что изучавшие его натуралисты Бюффон и Кювье относились к нему вообще с большим уважением.[5] Итак, мы видим, что Аристотелю, прозванному мыслящим наблюдателем, действительно более удались наблюдательные, чем опытные науки.

В заключение этого краткого очерка деятельности Аристотеля в области науки мы приведем рассуждение Уэвеля о неудачных попытках такого рода всех греческих философов вообще. Он говорит: «При всем том мы не должны слишком легко судить об этих древних мыслителях. Это были люди необыкновенной проницательности, с изобретательным и строгим умом, а главное, они имели ту заслугу, что первые развили умозрительную способность нашего духа – первые открыли эту смелую и энергическую погоню за знанием, из которой вышла вся последующая культура и усовершенствование интеллектуальных сокровищ человека. Мудрецы древней Греции представляют собой героический период науки. Подобно первым мореплавателям своей мифологии, они отважно пустили свое неиспытанное судно в далекое и трудное странствование, полные надежд на сверхъестественный успех; и хотя они не нашли воображаемого золотого приза, которого искали, но зато открыли путь в неведомые области для предприимчивых людей, которые в последние времена свободно странствовали по ним к бесконечному увеличению умственных богатств человечества».

Если мы сравним научную деятельность Аристотеля с такою же деятельностью Бэкона, то увидим, что последнему также не дались физические исследования; сверх того, он так же, как и Аристотель, в астрономии был ниже своих великих современников. Вообще же естественнонаучная деятельность Аристотеля стоит неизмеримо выше заслуг в этом отношении Бэкона.

Большая часть сочинений Аристотеля, относящихся к математике, потеряна, а в том, что до нас дошло, заслуживают особенного внимания его мысли о бесконечности. Нет сомнения, что Аристотелю известно было все то, что думал о математике Платон.

Уэвель, вообще не особенно благосклонный к Аристотелю, говорит, однако: «Наши новейшие так называемые натурфилософы хотели также пересадить на свое поле ту строгость, которая отличает математику. Но они взялись за это очень неловко, придерживаясь только внешних форм этой науки. Они думали при этом, что сделали нечто новое, до тех пор неиспробованное. Но Аристотель предупредил их за две тысячи лет, только совершенно иным путем, так как он именно старался и в свои философские исследования ввести ту строгую последовательность выводов, которой гордится математика».

Действительно, в сочинениях Аристотеля заметно глубокое знакомство с математическим методом, который философ прилагает иногда там, где он и некстати. Его стремления выводить естественные законы как следствия из соответствующих им понятий служат доказательством справедливости наших слов. Математика, как известно, играла важную роль в философской школе Платона, и нельзя допустить, чтобы тот, кого Платон называл душой своей школы, не был бы в совершенстве знаком с тем, что по крайней мере знал сам Платон. Если мы в этом отношении находим у Аристотеля весьма немногое, то это объясняется только тем, что его сочинения, относящиеся к математике, потеряны вместе со многими другими.

Глава IV

Приступая к оценке учения Аристотеля о человеке, мы будем иметь в виду следующее правило: нужно уметь отделять при обсуждении философских учений неизменное содержимое от временной формы. Не следует ни отбрасывать как простые хитросплетения, ни почитать за вечные истины системы, которые имели в свое время глубокое влияние на умы, а теперь принадлежат истории. Временные леса рухнули, но живучие идеи продолжают существовать. Итак, самое главное – отличить живучие идеи от временных лесов. Это замечание главным образом относится к «Этике» и «Политике» Аристотеля, где особенно много и первых, и вторых. Эти два сочинения представляют для нас особую важность потому, что в них светится душа Аристотеля. Вундт в своем научном трактате по этике говорит, что исследование Аристотеля о чувстве дружбы написано с редко у него встречающейся теплотой и отличается какой-то особенной жизненной правдой; Стагирит горячо высказывает желание нравственного общения, как составляющего само по себе высочайшее благо. Он называет нравственною только дружбу между равными людьми и также считает ее могущественным средством для укрепления нравственности отдельных лиц. Сочинение, в котором автор высказывает такие задушевные мысли, имеет огромное значение для уяснения его личности; поэтому мы намерены им заняться более, чем всеми другими. Но прежде чем посвятить ему все свое внимание, мы займемся рассмотрением других сочинений Аристотеля о человеке.

Учение Аристотеля о душе составляет как бы переход от органической природы вообще к венцу ее – к человеку. Мы говорили уже о том, что разумел Аристотель под именем души. Многие пытались доказать, и небезуспешно, что Аристотель в своем учении о душе собрал все ценное в этом отношении у своих предшественников, присоединив к этому и собственные исследования и размышления. Но в некоторых отношениях учение Платона отличается большей полнотой, особенно в тех вопросах, где проявляется самонаблюдение, способность, которая была больше развита у Платона, чем у Аристотеля. Таким образом, Платон в «Федре», «Филебе» и в других диалогах представил довольно подробный анализ душевных волнений и страстей, которых едва касается Аристотель в своем трактате «О душе». У Платона, в делении души по видам, вид страстный поставлен отдельным видом души, отличным в своих проявлениях от других видов. Аристотель же, говоря о склонностях-аппетитах, отождествляет желающий и страстный виды души. Во всем же, что относится к наблюдению других, Аристотель стоит выше Платона.