Викинг - Георгий Гулиа

Скальд пришел посмотреть на работу своего друга и остался доволен.

– Ты – настоящая мельница, – похвалил он.

– Теперь приняться за угли?

– Пожалуй, – сказал Тейт. – Работаешь ты отменно. Однако надо тебе поучиться и мечом владеть… Да, да. Ты это скоро поймешь и без меня. Да боюсь, чтобы не было поздно.

Кари поднялся и уставился на скальда долгим вопросительным взглядом. А скальд смотрел поочередно то на камни, то на бурую измельченную землю, то на древесные угли. Он, казалось, что-то соизмерял про себя… А потом сказал:

– Я же тебя предупреждал.

– О чем?

– Что ты живешь в страшном мире.

– А Гудрид?

– И Гудрид тоже.

Вот в это никак не верилось. Слова «страшный» и «Гудрид» взаимно исключали друг друга. Не может быть того, чтобы что-либо угрожало этому созданию, которое случайно очутилось на берегу фиорда, недалеко от хутора, где живет Кари! Нет, только самое нежное, самое светлое и самое сладкое, что только бывает на свете, вправе быть рядом с Гудрид…

Он говорил об этом сбивчивыми словами, да так горячо, что скальд удивился.

Тейт отступил на шаг, чтоб получше видеть всего Кари. Он был приятно удивлен: нет, это хорошо, когда молодой человек горячо и даже самозабвенно верит в добро и свет. Он долго разглядывал своего друга, но больше ничего не сказал.

Он направился в хижину и принес миску, наполненную густой жидкостью, дурно пахнувшей. Она тоже была цветом в эту бурую землю, даже чуть потемнее.

– Это я выварил из костей, – пояснил скальд. Он опустил палец в миску, которую поставил наземь, и палец оказался словно в густом меду. Только аромат был вовсе не медовый.

– А теперь продолжай дело, – сказал скальд. – Когда перемелешь весь уголь – кликни меня.

И ушел опять на свое болото.

Кари мельчил уголь, а думал о Гудрид. Кари сыпал уголь на правую сторону настила, а думал о Гудрид. Она стояла перед ним как живая. Ему даже хотелось порой заговорить с ней.

«Как я уплыву на север? – размышлял он. – Если мир так страшен, как о том твердит Тейт, что же станется с Гудрид, когда я буду тянуть сети с рыбой? Нет, мое место здесь, рядом с Гудрид!»

Но тут же кто-то другой, вроде бы двойник его, вопрошал: «А по какому такому праву? И кто она тебе? И на что же у нее родители, братья и сестры?»

Потом снова появился скальд. Осмотрел все, что было уже сделано и им самим и Кари.

– Слушай, – сказал он. – Золото очень дорого. Но есть нечто, что дороже золота, ибо от него зависит жизнь. И твоя и твоих близких. Это есть то самое, что вскоре добудем мы с тобой. И добудем не из чего-либо особенного, а из этой самой болотной земли. Это и есть волшебство. Им овладели люди мудрые и передали его нам, не достойным их… Мы с тобою сейчас смешаем эту измельченную землю с этим измельченным углем. Мы добавим к этой смеси вот эту вонючую жидкость, добытую из костей. Потом мы скатаем из них шары наподобие мячей, которые мастерят из воловьей шерсти. А потом – ты внимательно слушай – потом мы положим эти мячи на камни, которыми выстлано дно этой ямы и под которыми сухие еловые поленья. Мячи переложим древесными углями и снова поверх углей положим мячи. И так до тех пор, пока не сравняется все это с бортами, что слеплены из глины. И тогда мы с тобой подожжем поленья и будем поддерживать жаркий огонь. А еще позже…

Тут скальд от удовольствия прикрыл глаза. Он взял за руку Кари и сильно сжал ее.

– Когда закончится все это волшебство с огнем, болотной землей и углем, – продолжал скальд, – когда уймется огнедышащая стихия и охладится зола, вон там… – скальд указал на дно ямы, – вон там мы найдем то, из чего я выкую для тебя меч. Я закалю тот меч не в воде, а в чистом коровьем молоке. И ты опояшешься тем мечом, и я тогда погляжу на этих трех хвастунов, что предстали перед тобой на лужайке. На этих трех и на других.

Скальд поднял глаза к небу. И в глазах его голубело нечто, чему нельзя было не довериться.

XI

Нынче Гудрид провела на заветной лужайке полдня. И удивилась отсутствию Кари. И ей взгрустнулось. Вдруг ее перестали интересовать цветы, синее небо и синяя вода.

И уплывала она к себе, на тот берег смущенная, чуть ли не со слезами на глазах. А потом подумала: «Чего это я? Ведь мы же не уговаривались…»

XII

Все было готово к отплытию: три корабля стояли на якоре недалеко от берега. Море было спокойное, и корабли, казалось издали, не спущены еще в воду. Их кормовые штевни упирались в самый песок.

Три костра горели на берегу. В огромных котлах варились жертвенные животные, только что принесенные в дар великому О́дину и тем, кто незримо благоприятствует мореходам и милосерден к терпящим бедствие. Особо было воздано должное тем, кто щедр к рыбакам и гонит в их сети рыбьи косяки.

Женщины передавали уплывающим последние мешки с сухими лепешками и вяленым мясом, и сосуды с пресной водой, и ковши деревянные, которые всегда сгодятся плывущим в море, и амулеты с тайными знаками, обороняющими от нечисти.

Скальд Тейт, как всегда, остался верен своему слову: он принес то, что обещал. Это был меч, выкованный им и отменно отточенный. Он был вложен в деревянные ножны, обтянутые оленьей кожей. И пояс, которым надлежало опоясаться носящему меч, тоже был из хорошо выделанной кожи оленя, украшенной серебряными бляхами. Пояс был шириною в три пальца – очень прочный и очень красивый! Такой был впору любому конунгу.

Кари любовался подарком Тейта. Драгоценный подарок! Они вдвоем стояли в стороне и могли спокойно и откровенно поговорить.

Скальд достал меч из ножен и вырвал волос из бороды своей. И коснулся тем волосом лезвия меча, отливавшего чистейшей родниковой струей. Волос легко распался на две части.

– Этим мечом, не будь он таким большим, можно смело побриться, – сказал Тейт. И улыбнулся.

Кари сказал, что ничего подобного никогда не видел.

Скальд сказал:

– Путник, который только-только покидает родной порог, еще многого, конечно, не видел. Но впереди у тебя нескончаемая дорога. Ты увидишь многое, о чем и не помышлял.

Но Кари думал совсем о другом. Он думал крепко. И не мог не сказать об этом. А скальд, казалось, только того и ждал.

– Тейт… – И Кари замялся. «Продолжать ли?» – вдруг промелькнула мысль. – Тейт… Я буду ловить рыбу, черпать воду из корабельного чрева, ставить парус, может, править рулевым веслом, но сердце мое останется здесь…

– С нею? – улыбнулся скальд.

– Да. С нею.

Голос Кари дрогнул. Кари даже немного побледнел.

А скальд все предвидел, знал наперед все его мысли. Кари был для него вроде бы муравьем, за которым скальд следил сверху, с высоты своей жизни, своего опыта.

– Вот что… – сказал Тейт немного в сторону, точно желал, чтобы его услышал кто-то еще, кто-то отсутствующий здесь. – Много еще в жизни у тебя будет расставаний. Надо уметь жить, любить. Но надо научиться и великому искусству расставания. Впрочем, тебе рано еще думать об этом. Плыви спокойно. Помогай отцу. Надо жить. Но чтобы жить, надо и рыбу поймать, и хлеб посеять, и убрать его. И любить надо. Непременно! Что же до Гудрид – я скажу ей: «Кари думал о тебе, уплывая на север. Кари думает о тебе, плавая на севере».

– Это правда, Тейт? Ты скажешь ей?

– Можешь быть спокоен.

Гуннар окликнул сына. И скальд сказал:

– Иди! – И, повернувшись спиною к Кари, удалился, шагая крупно, точно его ожидали важные дела.

– Куда это он? – спросил Гуннар сына.

– Он ушел.

– Я это вижу… А это что?

– Меч.

Гуннар взял меч из рук сына, потянул на себя рукоять.

– Отменный, – сказал он. – Он подарил тебе?

– Да.

– Дорогой же подарок! Этот меч соблазнит любого конунга. Но рыба не боится его. Оставь его дома. Мать сохранит его в моем ларе.

– Нет, – возразил Кари. – Он будет со мной.

– Значит, штучка наговорная, – рассмеялся отец. И махнул рукой: забирай, мол, дело твое.

В это время Свейн, сын Асбьёрна, – старец бородатый и согбенный – провозгласил молитвенное слово, обращенное ко всем богам. Он очень молил их, прося одарить славных рыболовов отменным уловом и оградить от разных несчастий, подстерегающих каждого плавающего в море. И от огромных животных – бородатых и клыкастых, и от невероятных рыб, способных ударом хвоста потопить корабль. Просил уберечь от волн, катящихся на просторе, точно дюны, не знающих преград и поглощающих все живое…

Старец Свейн произносил слова торжественно, во всеуслышание. По правую руку от него стояли мужчины, по левую – женщины и малолетние дети.

Мужчины были спокойны. Женщины волновались. А дети почему-то радовались: то ли трапезе, которая вот-вот последует за словами старца, то ли зрелищу, которое предстояло увидеть. Не каждый день можно полюбоваться на стройные корабли с красными парусами, на бородачей, сидящих с веслами на скамьях, и молчаливых кормчих у рулевых весел.

Старец начал раздавать куски мяса, которое подавали ему прямо из котлов. Он клал их на пустые глиняные тарелки, где уже лежало по большому куску хлеба. Потом Бьярни Хромоногий разлил по чаркам брагу, и выпили все. Пригубили и дети.